Дмитрий Донской. Зори над Русью - Михаил Александрович Рапов

— Значит, тиун не зевает, наживается, — сказал Вельяминов, начиная понимать, почему Бориско о княжьем наказе забыл. — Чего же вы от меня хотите?

— Сделай милость, боярин, скажи о нас князю Михайле.

— Что же вы ко князю ходоков не послали? Пожаловались бы на тиуна.

— Посылали. Худо вышло нашим ходокам. Перехватили их люди Василия Михайловича, били и в Кашин увели. Лишь намедни отпустил их князь из неволи.

Вельяминов насторожился.

— Отпустил? С чего бы это? Уж не вздумали ли они челом бить Кашинскому князю на Тверского? Уж не затеял ли Василий Михайлович вновь с Михайлой Александровичем тягаться? Уж не посмел ли он ваши дела разбирать?

Старики только руками замахали.

— Куда там! Где уж князю Василию наши дела разбирать.

— Али Твери Кашинский князь боится?

— Чего ему Твери бояться? Он ныне одного бога боится — помирает он.

— Как помирает?

— Как люди мрут. Нешто не слыхал, весь Кашин о том гуторит.

Вельяминов вскочил и, забыв про мужиков, бросился наверх, в терем. Бориско сидел на лавке, прикладывал мокрую тряпку к разбитому носу. При виде Вельяминова он съежился.

— Ты, дурень, слыхал аль нет, говорят, князь Василий помирает?

— Болтали тут, да мне ни к чему.

— Ни к чему?! Ну погоди!..

Еще не успевшие уйти с господского двора старики были изумлены скорым и, как они думали, праведным судом. Приезжий боярин вытащил тиуна на крыльцо и крепким ударом скинул его вниз.

— Эй, люди!

Со всех сторон бежали приехавшие с Вельяминовым тверичи.

— Вяжите его! В Тверь! На суд к князю! — кричал сверху Вельяминов.

Старики переглянулись. Один из них прошамкал:

— Вот что, ребята, давай отсюда подале. Что к чему не знаю, а только не за нас Бориса Пахомыча бьют. Как бы и нам не влетело по загривкам.

— Вестимо, пошли. Нам о Борисе Пахомове не тужить. Сухой по мокрому не тужит, а кошки грызутся — мышам приволье.

9. ПОСЛЕДНИЙ ЗАВЕТ ВАСИЛИЯ КАШИНСКОГО

В этот самый душный, предгрозовой вечер князю Василию стало совсем плохо. Исхудавшими, будто восковыми пальцами он пытался расстегнуть давно расстегнутый ворот рубахи, потом впадал в забытье.

С ковшиком в руках у изголовья стоял княжий сын Михайло, вокруг толпились родичи, бояре, попы. В низкой спальной палате до того надышали, что свечи еле горели, чадили и потрескивали, вот–вот потухнут.

К Михайле Васильевичу протискался протопоп. Шумно дыша и обливаясь потом, он пробасил:

— Соборовать [234] князя надо. Что медлим?

Михайло посмотрел на отца и, заметив, как дрогнули у него веки, понял, князь пришел в себя. Наклонясь над ним, княжич сказал:

— Батюшка, вон попы пришли. Соборовать тебя хотят. Разреши.

Василий Михайлович откликнулся еле слышно:

— Потом. Сейчас пусть все выйдут. С тобой одним буду говорить.

Протопоп наклонился над ним.

— Оставь, раб божий Василий, помышления о земном. В смертный час думать надлежит…

Княжич Михайло не дал ему договорить.

— Помолчи, поп. Слышал, что князь велел? Иди! И вы все уйдите!

Когда все вышли, князь велел:

— Замкни дверь.

Михайло лязгнул засовом, потом подошел к постели отца. Но князь, видимо, опять впал в забытье. Михайло постоял, вздохнул и, подойдя к окну, распахнул его. Было совсем тихо и темно. Грозовая туча добралась из–за Волги до Кашина, закрыла все небо. Вдруг ослепительно осветило. Будто небосвод раскололся. Дрогнули огни свечей.

— Что это? — тихо спросил князь Василий,

— Гроза, батюшка.

— И над твоей головой, Миша, гроза собралась. Я помру, жди от Михайлы Тверского козней. Один на один тебе с ним не сдобровать. Он с тобой расправится. Держись, Миша, Москвы. Держись Москвы… Москвы…— В горле Василия Михайловича заклокотало, судорога прошла по телу.

Княжич зажмурился. Почти ощупью нашел дверь, отвалил засов. В палату тотчас втиснулся протопоп, взглянул на Василия Михайловича, перевел глаза на княжича.

— Кончается!

Михайло закрыл лицо руками.

— Не плачь, княже, — впервые так назвал княжича, — не плачь, все там будем…

За окном шумел дождь.

10. ИЗ ОГНЯ ДА В ПОЛЫМЯ

Ночь заволокла землю темной и теплой мглой. Сверху лениво падали редкие капли дождя. Тускло горел костер, давно уже в него не подбрасывали свежего хворосту. Бориско лежал, укрытый конской попоной, и сквозь прищур глаз настороженно наблюдал, как все чаще клевал носом караульный, сидевший по ту сторону костра.

«Завтра будем в Твери!» — От одной этой мысли Бориско холодел. Встреча с Тверским князем не сулила ничего доброго, и парень с упорством, но почти без надежды опять