Я иду искать. История вторая - Олег Верещагин

— Значит, вот какие они — волхвы, — задумчиво протянул Олег.— Чудно... Я думал, они — такие мудрые старики с бородами и горящими глазами.

— Есть и такие, — не стал отрицать Йерикка. — Да и Сновиду — почти сто лет. Но в этом никакого чуда. Если бы не данваны — может быть, уже сейчас большинство славян были бы волхвами. Я говорил тебе — до Беды их становилось все больше. И ещё... мне стыдно, что я не с ними, — признался Йерикка.

— Хорошо, — кивнул Олег. — Но объясни — я-то тут при чем? Что со мной происходит?! Я слышу, как говорят деревья и нелюди. Теперь я беседую с то­бой, не размыкая губ! Я угадываю, что хотят сказать или сделать люди!

— И еще у тебя очень быстро заживают раны, — добавил Йерикка. — Да, еще ты видишь в темноте не хуже моего... Я...

— Позволь, объясню я. Мне давно уже хочется поговорить с внуком Марычева.

Сновид сидел напротив — в вольной позе, на месте вышедшего Йерикки. И изучал. Олега своими яркими глазами над дымящейся чашкой с чаем. Он не делал пассов — просто взял и налил чай, и размешал сахар, и поднял чашку рукой... но все равно — Олегу было не по себе.

— Это кровь, мальчик, — неожиданно сказал волхв. — Это голос крови, Он в людях дремлет, и мы, обучая мальчишек и девчонок, помогаем ему проснуться, как угодно Сварожичам, рядом с которыми должен стремиться встать чело­век. Но бывает так, что голос крови просыпается сам — и не гордись, не ты первый услышал его без нашей помощи. Другое дело — не приносит это сча­стья ни в нашем мире... ни в вашем, наверное. Если мы не успеваем — успе­вают данваны, и становится у них одним хобайном больше. Иди просто — од­ним трупом больше. Тебе повезло.

— Ничего себе везение! — вслух сказал Олег. — Я не просил о нем! Я вооб­ще не просился сюда!

— Ты жалеешь о сделанном? — поинтересовался Сновид, и Олег сник:

— Нет... Но как мне быть? Подскажите, если вы такой умный!

— Что подсказать тебе? — мягко спросил волхв. — Как надо жить? Если бы я мог делать такие подсказки...ТАКОЕ человек может только решить для себя сам.

— Да нет же! — в отчаянье замотал головой Олег. — Пока я здесь, пока вой­на — тут все ясно! Но если я вернусь домой — там-то мне как?!

— Голос крови всегда можно усыпить, — ответил Сновид. — Это даже легко. Живи для себя. Живи сегодня. Живи одним днем. Лелей свои желания. Ни в чём себе не отказывай. Холь свое брюхо — и не то, что над ремнем выпирает, а другое, невидимое. Побольше удовольствий, поменьше мыслей, а если и мысли — так о приятном. Почаще повторяй себе, что «все так живут». Поменьше вспоми­най слово «честь». И не заметишь, как станешь обычным. И даже больше... Да только не получится это у тебя.

— Вы так хорошо обо мне думаете?— криво улыбнулся Олег.

— Меч у Перуна возьмет не всякий, — как отрезал Сновид, и Олег смешался: откуда знает волхв о его видении в балагане татуировщика?! — Вот и выходит, что свою дорогу ты выбрал. Сами мы её выбираем — а потом уж она нас ведет. И чем дальше мы уходим — тем невозможней свернуть... Знаешь, я бы взял те­бя в обучение, чтобы сделать настоящего волхва — да нет ни времени, ни возможности. Придётся удовольствоваться тем, что пришло к тебе. А там и Йерикка поможет.

— Скажите... — Олег запнулся, холодея от того, какой вопрос предстояло задать. — Скажите, — повторил он решительно, — я вернусь домой?

— Не знаю, — искренне удивился Сновид. — Будущего нет. Мы его сами делаем — и никак иначе. Но... — он улыбнулся, — если захочешь — вернёшься! Это все, что я могу тебе сказать.

Волхв встал... и на какой-то миг Олег увидел, что он и вправду не мо­лод — словно разом повисли на его плечах даже не прожитые годы, а прожи­тые беды, да не свои, а народа — самые тяжелые беды для человека, у которо­го есть сердце... Олег поднялся тоже — не осознанно, так встают при виде человека, превосходство которого признаешь сразу и без обиды.

— Иди к своим, — сказал Сновид. — Вам скоро выходить.

Олег кивнул. Но в душе он не был уверен, что чета хоть куда-то сдвинется...

...Олег успел только войти в комнату, где они отдыхали — и в спину его настиг четкий стук шагов. Олег обернулся, шагнув в сторону, чтобы про­пустить идущего — внутрь вошел Йерикка.

Точнее, сперва он даже не понял, что это — Йерикка. Человек, стоявший в дверях, открытых Олегом, был прям и подтянут. Длинные, вымытые рыжие волосы стягивала чистая повязка. Юношеское лицо было похудевшим, строгим, но тоже отмытым, одежда — вычищена безукоризненно и зачинена.

Йерикка окинул своих друзей спокойным взглядом, чуть кивнул Олегу, словно они давно не виделись. И спросил Гоймира, приподнявшегося на лок­тях:

— Когда выходим, князь-воевода?

Лицо Гоймира пробил ток судороги. Он негромко ответил:

— Про что? Все понапрасну... с кем выходить?

Йерикка резким движением намотал край плаща на левую руку и сжал правую, обтянутую короткой перчаткой, в кулак. Вскинул этот кулак над го­ловой...

— Это все — мое, — отчетливо и размеренно сказал, он. — Память о тех, кто пал — моя. Земля, в которой они лежат — моя. Небо, под которым мы живем — мое. Боги и навьи — мои. И я за все это буду драться, пока не погибну — или не выброшу прочь последнего врага. Если надо — буду драться один, по­тому что... — он вдруг обрушил кулак вниз так, что свистнул воздух и резко запахло озоном: — Потому что это — мои горы!!! Теперь я ухожу. А вы можете жевать свои потери и листать свои страхи. Можете оставаться, если у вас не хватает храбрости умереть по-мужски. Я все сказал.

Олег, все еще стоявший сбоку от двери, сделал шаг и встал плечо в плечо с Йериккой:

— О'кэй, — буркнул, он. — Подожди меня, я почищусь и пойдем воевать даль­ше, а кто не хочет — скатертью дорога до родного порога... если ноги понесут. Где тут барахло выстирать можно?

Свята земля, не свята — иль в пиру, иль в бою...На ней не найти ни Эдема — ни даже Сезама...Но Маленький Принц покидает планетку свою,Как, будь он большим, покидал бы свой каменный замок...

Он держит в руках окончанья священных границ,Стоит, каменея в потоках стремительной жижи,И небо над ним опускается ниже и ниже,И чёрные тени ложатся у впалых глазниц...

...В слепой крови, прокушена губа!Ему б давно сказать — мол «не играю!»,Но... солнышко не светит самураюЗа гранью полосатого столба.

Обрывками приставшая к спине,Душа его по краешку прошитаНервущимися нитями бушидо — И этого достаточно. Вполне...

В ночи Гиперборея не видна...Стрихнином растворяется в стаканеПечаль твоя, последний могиканин...Так вырви же решётку из окна!

Из сердца заколдованных трясин,Где мутная вода под подбородок,Летучий dream болотного народаК подножию рассвета донеси!

А в час, когда полночная звездаВзойдёт на полог млечного алькова — Налей себе чего-нибудь такого,Чтоб не остановиться никогда...

А потом ты уснёшь — и, быть может, увидишь ещё,Как медленно солнце встаёт, разгибая колени,И Маленький Принц покидает свои укрепленья,Горячим стволом согревая сырое плечо.

Взойдёт над миром полная Луна — Прекрасна, но — увы! — непостоянна...Забудьте обещанья, донна Анна.Не стойте у открытого окна. [38]

В комнатах пещерной базы — в более поздние, очевидно, времена, уже не, гитлеровцами — были сделаны немаленькие запасы продуктов, боеприпасов и оружия. Впрочем, из последнего Гоймир, вздыхая, решил взять только третий по счету «утес», пообещав волхву, выведшему проводить чету, заглянуть поз­же. Помимо всего прочего, Сновид «починил» Святомира так же легко, как чир­кают спичкой и благосклонно выслушал желание горцев отправиться к Перуновой Кузне.