Шелковая императрица - Фреш Жозе

Еще два дня перехода во главе с китайским отрядом — и кочевники взяли вправо, к огромным скалам, напоминавшим очертаниями руины фантастической крепости.

За эти два дня состояние епископа заметно ухудшилось, потому что он почти не получал пищи, а связанные руки и ноги сильно отекали. Он испытал невероятное облегчение, когда его наконец сняли с повозки.

Тюркюты разбили лагерь у подножия голого каменистого утеса, прорезанного многочисленными пещерами. В этом неприютном месте дневная и ночная температуры почти не отличались, в чем Аддай Аггей смог убедиться уже в течение первых суток. Все пещеры походили одна на другую. В них не проникало солнце. Епископ подумал, что сумрак стал для него за время пленения и болезни самой ненавистной вещью на свете.

Как обычно случается, добрые известия пришли в тот момент, когда Аддай Аггей их уже не ждал. Он понял, что его положение изменится, взглянув однажды утром в красное лицо человека, принесшего ему кусок пирога с абрикосами, на который изголодавшийся епископ накинулся с удивившей его самого жадностью. После бесконечного жидкого супчика это было настоящее пиршество.

— Это слишком хорошо для тебя! — бросил стражник, наблюдая за тем, как несторианин поедал пирог.

— Какой сегодня день? — спросил Аддай Аггей.

— Какое это имеет значение? Сегодня — великий день, потому что ты предстанешь перед великим ханом Каледом! — отрезал кочевник и вышел.

Аддай Аггей торопливо привел себя в порядок; ему дали чистую одежду и немного воды, чтобы он видом и запахом не оскорблял повелителя. Епископ испытывал от этого такое удовольствие, что не мог сдержать улыбку: пересохшие, воспаленные губы скривились, обнажив израненные десны. Стражник ухмыльнулся в ответ, его длинные, висячие усы пошевелились, глаза еще больше сузились, и лицо приобрело неожиданно свирепое выражение.

— У тебя есть новости о твоей единственной дочери? — напрямик спросил пленника Калед-хан.

— Откуда вы знаете, что Умара пропала? — опешил Аддай Аггей.

— Я знаю больше, чем ты можешь вообразить. О твоем злосчастье мне рассказал персидский предводитель Маджиб. Ее внезапное исчезновение посреди безводной пустыни причинило тебе немало хлопот.

— Я отдал бы десять лет моей жизни, чтобы вернуть ее хотя бы на мгновение!

— Что нужно тебе, чтобы вернуть ее?

— Свобода!

— В таком случае у меня есть для тебя предложение.

— Слушаю вас, — ответил епископ, который был ни жив, ни мертв.

— Один арабский посол сейчас сопровождает молодую китаянку из Пальмиры в Чанъань. Мои наблюдатели сообщили, что недавно вся группа прибыла в Дуньхуан. Если бы ты смог провести меня туда, стал бы свободным человеком и смог бы отправиться на поиски дочери… Знаешь, я неравнодушен к женщинам, — Калед-хан многозначительно подмигнул.

— А та группа велика?

— У них восемь верблюдов, несколько воинов и одна женщина под охраной.

— Если это заложница высокого ранга, разве ее захват не вызовет военного конфликта?

— Она простолюдинка, ценность ее невелика. Просто китаянка, только очень красивая. Зовут ее Нефритовая Луна.

— Но почему вы доверяете мне?

— У тебя, епископ, нет ничего, кроме честного слова…

Аддай Аггей боялся поверить в нежданную удачу, хотя душу смущала мысль, что он покупает свою свободу ценой заключения неизвестной девушки. Если бы только он мог покинуть кочевников, не заключая никаких сделок!

— Я готов выйти хоть сейчас. Я могу указать дорогу до оазиса. Однако если тот караван уже покинул Дуньхуан, мне вряд ли удастся проследить их на следующем отрезке пути.

— Мы возьмем лучших скакунов! Небесные кони летят, словно птицы!

— Я не слишком уверенно держусь в седле, — признался Аддай Аггей.

— Среди небесных скакунов найдутся кроткие и надежные, с таким даже у тебя проблем не будет, — заверил Калед-хан.

И вождь степняков не обманул: конь по имени Молниеносный с лоснящейся темно-гнедой шкурой, отливавшей огненными рыжими всполохами на солнце, без возражений позволил несторианину взобраться в седло, пока один из кочевников держал его под уздцы. С места двинулся спокойно и ровно. В лицо епископу задул легкий бриз — ветер свободы! Копыта коней выстукивали ровную дробь по каменистой дороге, и Аддай Аггей испытал истинный восторг от этого плавного движения, от ритма скачки, от простора вокруг.

К вечеру первого дня решили остановиться на ночлег на берегу пересохшего ручья, где после дождей оставалось еще немного травы для лошадей. Аддай Аггей, все еще полный воодушевления, неуклюже, но самостоятельно спустился с коня — и в этот самый момент заметил двух всадников, которые поспешили укрыться за скалой. За ними кто-то следил!

Если бы он полностью доверял Калед-хану, то, конечно, поделился бы своим наблюдением. Но в данном случае епископ предпочел промолчать. Ветер усилился, предвещая песчаную бурю, небо потемнело; шум нарастал так стремительно, что вскоре у несторианина стало закладывать уши от свиста кара-бурана и непрестанного шелеста песка, однако глаза его оставались открытыми: он следил за тем, как нарастала буря. Молниеносный беспокойно прядал ушами, переступая с ноги на ногу. Со скал посыпались камни: сперва совсем мелкие, потом более крупные. Удары их были довольно болезненными. Оставаться на прежнем месте означало дожидаться смерти. Двое незнакомцев, следивших за отрядом Калед-хана, не могли дольше скрываться за той дальней скалой, так как и их укрытие осыпали камни. Однако Аддай Аггей, напряженно всматривавшийся в усугублявшуюся мглу, образованную песком и сумерками, тщетно ждал, когда они покинут убежище.

Ситуация тем временем становилась все опаснее. В какой-то момент епископу показалось, что он заметил у дальней скалы какие-то тени, хотя это могло быть иллюзией. И все же несторианин решился. Нащупав поводья, он потянул скакуна за собой и вслепую двинулся сквозь слои несущегося по ветру песка. Конь и человек задыхались, хрипели, но мало-помалу шли к цели. Потом Аддай Аггей почувствовал, что Молниеносный уперся носом ему в плечо в поисках защиты и поддержки. Еще несколько шагов в неизвестность… И вдруг прямо перед ними в серой мгле возникли силуэты другой лошади и человека.

Аддай Аггей всмотрелся и вскрикнул от неожиданности:

— Улик… это ты? Вот это да!

Перед ним и вправду стоял переводчик персов, некогда посещавший оазис Дуньхуан с тем злополучным отрядом Маджиба.

— Буря застала меня врасплох… Не было времени найти надежное убежище…

— Со мной случилось то же самое: мы похожи сейчас на призраков! А я-то думал, ты все еще с Маджибом.

— Я недавно решил покинуть его. Давно собирался. Маджиб стал невыносимым. Мы хотели вернуться в Персию, но потом он отказался. Мне надоело гоняться за миражами!

— А куда ты направляешься, Улик?

— Я и сам толком не знаю… А ты?

— Мне приказали перехватить на пути одну молодую китаянку, которую зовут Нефритовая Луна. Ее везут из дальней западной страны в Чанъань. Калед-хан, вождь тюркского племени, обещал мне за это вернуть свободу. Я провел многие месяцы в пещерах, без солнечного света и на скудной пище. Единственное, что удерживало меня в этой жизни, — надежда вновь увидеть Умару, мою дорогую дочь!

— Несколько недель назад я встретил на пути караван: восемь верблюдов, поклажа — вроде бы они везли перец и благовония. С ними была молодая женщина. Один из стражников сказал мне, что это ханьская принцесса из благородной семьи.

— Да-да, все сходится! Наверное, это и есть Нефритовая Луна! Но только она не принцесса, а обычная простолюдинка! По крайней мере, так утверждает Калед-хан…

— Начальник каравана — важное лицо, посол большой западной державы. Он обращается с этой женщиной, как с настоящей принцессой. Говорят, она состоит в родстве с самим императором Гао-цзуном и ее ждут в Китае, — задумчиво произнес перс.

— Этот арабский посол ошибается. Его ввели в заблуждение. Калед-хан явно не шутил…

— Не так важно, что здесь ложь, а что правда, — заключил Улик. — Я и сам мечтал добраться до Центрального Китая и обосноваться там…