Весь Хайнлайн. Кот, проходящий сквозь стены - Роберт Хайнлайн

— Пока что я только одну такую девочку знаю, и у нее мать очень строгая. Велит ей это делать только у них дома, в подвале, не то она…

Я не стала уточнять, что такое «не то».

— По-моему, ее мать очень разумная женщина. Ты, дорогой, тоже спокойно можешь заниматься этим дома. Надеюсь, ты больше нигде этого делать не будешь — в Суоп-парке, например. Это слишком опасно. (Морин, кто бы говорил!)

Все трое были хорошие дети, и я не знала с ними никаких хлопот. С помощью немногих спокойных указаний с моей стороны наше хозяйство шло гладко, и у меня оставалось много времени для учебы. К замужеству Сьюзен в августе пятьдесят второго года у меня был не один, а четыре диплома: бакалавра искусств, бакалавра права, магистра наук и доктора философии. Что за чудеса, скажете вы!

Сейчас расскажу, как кролик оказался в цилиндре.

Я нигде не могла предъявить свой школьный аттестат — выданный в 1898 году, он как-то не очень совмещался с моим тогдашним официальным возрастом — сорок четыре года. По возможности я старалась говорить, что мне «больше двадцати одного» и только припертая к стенке называла свой возраст, скрывая факт своего существования на свете до 1910 года. Для этого надо было всего лишь держать язык за зубами — никаких: «А вы знаете такого-то?» или: «А помните?»

Поэтому я и поступила в университет не как обычная студентка, а на специальный курс. Потом попросила разрешения сдать экстерном на право стать соискательницей диплома и не остановилась перед высокой платой за экзамены. Я сдавала английскую и американскую литературу, американскую историю, мировую историю, математику, латынь, греческий, французский, немецкий, испанский, анатомию, физиологию, химию, физику и естествознание. Сдавала весь семестр, зубря по ночам и для разрядки иногда посещая лекции в колледже по ту сторону бульвара.

Перед началом летних занятий меня вызвал декан, доктор Баннистер.

— Садитесь, пожалуйста, миссис Джонсон.

Я села. Декан напомнил мне мистера Клеменса, хотя не носил белого костюма и, слава богу, не курил этих жутких сигар. Но у него был такой же лохматый ореол седых волос и такой же облик жизнелюбивого Сатаны. Он мне сразу понравился.

— Вы сдали все дополнительные экзамены, — сказал он. — Могу ли я спросить, с какой целью?

— У меня не было никакой особой цели, доктор. Я сдавала их, чтобы определить уровень своих знаний.

— Хмм. По вашим бумагам я вижу, что среднюю школу вы не закончили.

— Я получила домашнее образование, сэр.

— Понятно. И никогда не учились в школе?

— Я училась в нескольких школах, сэр, но не настолько долго, чтобы получить от них свидетельства. Мой отец много путешествовал.

— Чем он занимался?

— Он был врачом, сэр.

— Вы говорите «был»?

— Он погиб в Битве за Британию, доктор.

— Вот как. Извините. Миссис Джонсон, вы почти сдали на степень бакалавра искусств… нет, позвольте мне договорить. Мы не присуждаем степеней экстернам, не прошедшим у нас курса. Намерены ли вы проучиться у нас еще два семестра, то есть следующий учебный год?

— Конечно — и летние занятия тоже буду посещать. Останусь и на более долгий срок, поскольку намерена, если получу бакалавра, защищать и докторскую степень.

— Вот как — и в какой же области?

— Философии, в частности метафизики.

— Миссис Джонсон, вы поражаете меня. Пишете, что ваш род занятий — домохозяйка…

— И это верно, доктор. Со мной еще живут трое младших детей. Но двое из них девочки-подростки и хорошие поварихи. Мы вместе готовим и делаем всю работу по дому, так что у всех остается время на учебу. И уверяю вас — мытье посуды ничуть не противоречит интересу к сверхчувственному. Я — бабушка, которой не довелось поучиться в колледже, но не верю, что слишком стара, чтобы учиться. Бабушка не хочет сидеть у огонька и вязать. В двадцать первом году здесь читал лекции доктор Уилл Дюран — он и ввел меня в метафизику.

— Да, я сам его слушал. Вечерний курс в соборе на Гранд Авеню. Замечательный лектор. Но сколько же вам было тогда? Двадцать пять лет назад?

— Меня водил на лекции отец, и я пообещала себе, что займусь этим, когда у меня будет время. Теперь оно есть.

— Понимаю. А знаете, миссис Джонсон, что преподавал я, пока не занял эту должность?

— Нет, сэр. (Конечно же, я знала. Отец стыдился бы меня, если бы я не разведала предварительно все, что можно.)

— Латынь, греческий и эллинскую философию. Но время идет — и латынь больше не требуется, греческий даже не предлагается, а греческих философов забыли ради новых идей Фрейда, Маркса, Дьюи и Скиннера. Вот и пришлось мне искать другое занятие, иначе пришлось бы уходить из университета и предлагать свои услуги где-нибудь еще. А это нелегко, — грустно улыбнулся он. — Профессор физики мог бы найти работу в «Доу Кемикл» или у Д. Д. Гарримана, но учитель греческого? Впрочем, неважно. Вы сказали, что намерены заниматься и летом?

— Да, сэр.

— Переведем-ка мы вас на старший курс и выпустим в конце первого семестра, в январе бакалавром искусств. Главной специальностью поставим, скажем, современные языки, второй — что пожелаете. Классические языки, историю. Летнюю школу и первый семестр можете использовать для занятий метафизикой. Так-то. Я и сам дед, миссис Джонсон, старомодный учитель забытых наук. Но, может быть, вы согласитесь, чтобы я был вашим куратором?

— Нет, правда?

— Меня заинтересовали ваши намерения — думаю, мы с вами составим неплохой комитет сочувствующих. Мм…

У старости стремления свои;Смерть все покончит; но перед концомЕще возможно подвиг совершить,Достойный нас, восставших на богов.

Я подхватила:

На скалах загораются огни;День меркнет; подымается луна;Ревет морская глубь. Вперед, друзья,Открытиям еще не вышел срок.

Он широко улыбнулся и закончил:

Покинем брег, и, к веслам сев своим,Ударим ими, ибо я стремлюсьУплыть за край заката и достичьВечерних звезд, пока еще я жив.

— Теннисон не знает износа, верно? И если Одиссей мог бросить вызов годам, можем и мы. Приходите завтра и мы наметим курс занятий, необходимый для вашей докторской. Большую часть работы вам придется проделать самостоятельно, но мы заглянем в каталог и посмотрим, что вам будет полезно прочесть.

В июне пятидесятого я защитила докторскую по метафизике, став доктором философских наук. Моя диссертация называлась «Сравнительные картины мироздания по Аристоклу, Аруэ и Джугашвили с точки зрения эпистемологии, телеологии и эсхатологии». Содержание сводилось к нулю, как и полагается в честном метафизическом труде, зато много было булевой алгебры, доказывающей, что Джугашвили — убийца и злодей, что и так слишком хорошо было известно.

Я подарила экземпляр своей диссертации отцу Мак-Коу и пригласила его на защиту. Он согласился прийти, посмотрел на название и улыбнулся.

— Мне кажется, что Платон был бы рад встретиться с Вольтером, но оба они и близко не подошли бы к Сталину.

Отец Мак-Коу был единственный, кто с первого взгляда понял, о ком идет речь в заглавии, не считая доктора Баннистера, который его и придумал.

Моя диссертация не имела никакой ценности, но по правилам для получения научной степени требовалось представить сколько-то фунтов научной макулатуры. И я прекрасно провела эти четыре года — и в университете, и по ту сторону бульвара.

Получив докторскую степень, я на той же неделе поступила на медицинский факультет и в юридическое училище — одно другому не мешало, потому что у юристов занятия в основном велись вечером, а у медиков — днем. Я не собиралась становиться доктором медицины, но хотела сдать на магистра по биохимии. Меня записали на несколько дополнительных курсов, но разрешили проходить их одновременно с подготовкой к магистрату (думаю, меня прогнали бы оттуда, не предъяви я свеженькое свидетельство доктора наук). Степень магистра сама по себе меня не слишком заботила — просто хотелось поучиться чему-нибудь полезному, устроить себе интеллектуальный шведский стол. Отец бы меня одобрил.

Я могла бы получить степень за год, но задержалась подольше, желая прослушать еще несколько курсов лекций. В юридическом же училище полагалось учиться четыре года, но я прошла у них кое-что еще в ту пору, когда там с тридцать четвертого по тридцать восьмой учился Брайан. Декан разрешил мне сдавать экстерном, лишь бы я полностью оплатила каждый курс — училище было частное, и плате за обучение придавалось первостепенное значение.