За тебя, Родина! - Илья83
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Услышав за маленьким туалетным оконцем как заработал на улице двигатель их медицинского грузовика, Лаура быстро привела себя в порядок и выбежала из небольшого кафе, проигнорировав мрачный взгляд бельгийки-владелицы. Колонна госпиталя полка СС «Лейбштандарт Адольф Гитлер», стоявшая на окраине небольшого городка Филиппвиль, уже заводила моторы, готовясь двигаться вслед за основными силами.
Возле длинного медицинского автобуса с большими красными крестами на бортах и крыше стоял раздражённый доктор Лейтман и о чём-то спорил с неизвестным французским офицером, которого сопровождал скучающий рядовой эсэсовец с винтовкой. Машины стояли рядом и девушка, сама не зная почему опасаясь попасться начальнику на глаза, попыталась тихо проскользнуть мимо. И услышала интересный разговор, который потом часто вспоминала…
— … Вы же врач! Почему же отказываетесь лечить наших раненых? — на хорошем немецком языке напряжённо спрашивал загорелый французский офицер, видимо, пытаясь не сорваться. — Без вашей помощи многие из них погибнут! В конце концов, вы давали клятву Гиппократа! Будьте же человеком, доктор!
Лейтман всячески старался игнорировать француза и упорно не отвечал. Он разговаривал с водителем, отдавал команды проверить снаряжение в автобусе, спрашивал сидящую внутри Марту о медикаментах но последняя фраза, похоже, донельзя уязвила его. Начальник Лауры круто повернулся к офицеру и Лауру поразила нескрываемая злость, исказившая лицо всегда добродушно относившегося к ней врача.
— Оставьте меня, господин капитан! — зло ответил он, сжав зубы от ярости. — Я не подойду ни к одному вашему дикарю и своим подчинённым не позволю! Пусть ваши проклятые африканские солдаты подыхают здесь без всякой помощи, я только рад буду! Скажите спасибо что мы поделились с вашими офицерами драгоценными медикаментами, потому что являемся цивилизованными людьми, в отличии от этих… этих обезьян с их дурацкими головными уборами! И не вам говорить мне о клятве Гиппократа! Я слышал что творили ваши зуавы в Испании! И теперь не ждите что я буду спасать жизни тем кто свежевал людей заживо, упиваясь их страданиями! Милосердие, говорите вы? Вчера эти ваши колониальные солдаты вспарывали животы и перерезали горло нашим солдатам, если могли добраться до них! Поэтому моё милосердие их не коснётся! Я готов сутками стоять и оперировать наших парней но единственное болеутоляющее средство, которое я могу дать вашим дикарям в фесках и чалмах, это пистолетная пуля! Хотите, выпишу рецепт или сами справитесь⁈ — он посмотрел прямо в глаза французскому офицеру.
Тот сжимал кулаки но ничего не говорил в ответ, потому что конвоир-эсэсовец, почуяв неладное, подошёл вплотную и был готов вмешаться если тот начнёт возмущаться. Лаура стояла тихо как мышка, боясь даже вздохнуть чтобы не помешать. Воздух вокруг, казалось, наэлектризовался от напряжения.
— Знаете, я бы мог вам кое-что рассказать о том как развлекались в той же Испании марокканцы, но не буду… — наконец, произнёс француз, расслабившись и отступив на шаг. — Просто имейте в виду, мои солдаты такие же люди как и мы все. Они болеют, страдают, умирают… И так же нуждаются в помощи как и мы, белые французы. Но вижу что для вас это не так. Я был уверен что для врача, любого врача, это очевидно. Но не для такого как вы… — он покачал головой и на его лице отразилось презрение. — Нет, назвать вас врачом или доктором после такого отношения к раненым, боюсь, больше не смогу. И будьте уверены, когда-нибудь это ещё выйдет вам боком, господин нацист!
Казалось, доктор Лейтман сейчас не выдержит и ударит его но, гигантским усилием воли, сдержался. Наклонившись к самому лицу французского капитана, он прошипел свистящим от ярости голосом:
— Да, я имею честь быть нацистом! Вступил в партию ещё десять лет назад и ни разу не пожалел об этом! И идеи фюрера о неполноценности некоторых народов я полностью разделяю! Что же касается того что вы не сможете называть меня врачом… — он издевательски усмехнулся. — Что ж, как-нибудь я переживу это потрясение. И те тысячи людей, которые смогли продолжать жить благодаря моим трудам, с вами бы не согласились. На каждую ситуацию можно смотреть с разных точек зрения и сейчас именно тот случай. Для вас они — солдаты, для меня — навоз истории и цивилизованного мира!
— Я рад за тех людей которые живы благодаря вам, но вы готовы взять на себя ответственность за почти неминуемую смерть двухсот человек, которых оставили без помощи? — офицер предпринял ещё одну попытку повлиять на доктора Лейтмана.
— Без сомнения, господин капитан! — тут же ответил начальник Лауры, понемногу успокаиваясь. — Знаете почему? Потому что для меня они не люди, только и всего. Дрессированные макаки, обученные подчиняться и стрелять в ваших врагов. К тому же было бы огромной глупостью с моей стороны тратить драгоценные медикаменты не на своих солдат а на тех кто не имеет никакого понятия о европейской цивилизации и до сих пор живёт в дикости. Не говоря уже про время, которого у меня нет. Вас устроит такой ответ?
Французский офицер, видимо, не нашёл что сказать и, безнадёжно, покачав головой, отошёл вместе со своим конвоиром.
— Вот и славно… Люблю оставлять за собой последнее слово… — удовлетворённо сказал он и только сейчас заметил девушку, застывшую сбоку от него. — Вы готовы, Лаура? Тогда садитесь, едем!
…Уже в машине, медленно едущей через город, медсестра рассеянно смотрела в окно, поглощённая своим открытием про беременность и неосознанно поглаживая живот. Водитель, пожилой санитар Гуго Битнер, привычно крутил руль. Окно было открыто и длинная пулемётная очередь неподалёку неожиданно насторожила обоих. Гуго замедлил ход и начал оглядываться, пытаясь понять есть ли опасность. А девушка вдруг с тоской подумала что ей не помешало бы сейчас оружие, например, пистолет. Всё-таки, их уже двое и если за свою жизнь Лаура так не беспокоилась то за безопасность ребёнка готова была сражаться чем угодно и с кем угодно. Конечно, над ветровым стеклом, в специальном зажиме, санитар хранил карабин, но как обращаться с этой длинной и тяжёлой штуковиной её никто не учил.
Впрочем, следов паники или какого-либо беспокойства никто не проявлял,
