Машина пространства. Опрокинутый мир - Кристофер Прист
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
9
На следующий день я отправился на разведку на север в паре с Блейном, и этот день знаменовал собой начало длительного периода в истории Города, вернувшего нам всем уверенность в своей безопасности и вместе с тем внесшего в нашу жизнь коренные перемены.
Я наблюдал за этим процессом как бы в замедленной съемке: мое собственное восприятие времени искажалось частыми отлучками на север. По опыту я установил, что милях в двадцати на север от оптимума мой день равен всего-навсего часу городского времени. Но до поры я старался следить за развитием событий в Городе, посещая все заседания Совета навигаторов, на какие только успевал.
Размеренность городской жизни – основная ее отличительная черта, поразившая меня, едва я вышел из яслей, – восстановилась быстрее всяких ожиданий. Туземцы на нас больше не нападали, хотя один из стражников, посланных в разведку, был захвачен ими в плен и убит. Вскоре после этого руководители гильдии стражников оповестили, что противник рассеялся и последние группы «мартышек» разбрелись по своим деревням. Правда, военное положение сохранялось еще долгое время, а точнее сказать, никогда уже не отменялось официально, но мало-помалу гильдиеры, мобилизованные в стражу, стали возвращаться к своей основной работе.
Как я узнал еще на том, первом для меня заседании Совета, принципы движения Города были изменены. Движенцы сумели преодолеть начальные неполадки и с помощью хитроумной системы сменных канатов перевели Город на режим непрерывного перемещения. В конце концов, одна десятая мили в день – не бог весть какое большое расстояние, и спустя недолгий срок Город очутился на точке оптимума.
Это, в свою очередь, повлекло за собой небывалую свободу выбора дальнейших маршрутов. Стало возможным обходить препятствия, отклоняясь от строго северного направления, если надо, на многие мили в сторону.
К тому же рельеф был в общем и целом выгодным для нас. Как и следовало из докладов, представленных мной и другими разведчиками, местность постепенно понижалась, встречные уклоны попадались все реже. Правда, частенько приходилось пересекать реки – в этом районе их было больше, чем хотелось бы навигаторам, – и мостостроители не сидели без дела. Но, поскольку Город вышел на точку оптимума и при желании мог перемещаться быстрее, чем двигалась почва, оставалось довольно времени и на то, чтобы принять наилучшее решение, и на то, чтобы возвести прочный мост.
Хоть и не без колебаний, Город вернулся к практике меновой торговли. Меновщики сделали выводы из печального опыта прошлого и вели переговоры скрупулезно, как никогда ранее. За наемный труд – нужда в нем все же не отпала – Город платил с подкупающей щедростью и старался как можно дольше не выменивать новых женщин.
Регулярно посещая заседания Совета, я был хорошо осведомлен обо всем. Семнадцать переселенных женщин, что остались с нами после первых атак, по-прежнему не выражали ни малейшего желания вернуться домой. Но мальчики среди новорожденных по-прежнему преобладали, и многие гильдиеры настаивали на «притоке свежей крови». Как, почему возникало неравенство в распределении полов, никто не ведал, однако факты – упрямая вещь. За последние несколько миль разрешились от бремени три женщины из семнадцати, и все трое новорожденных оказались мальчиками. Высказывалась догадка, что вероятность появления на свет мужского потомства прямо пропорциональна времени, проведенному переселенками в стенах Города. И опять-таки никто не понимал почему.
По недавним данным, среди детей младшего возраста – до ста пятидесяти миль – насчитывалось семьдесят шесть мальчиков и только четырнадцать девочек. Диспропорция неуклонно возрастала, прибавилось и приверженцев «теории свежей крови», и наконец меновщики получили приказ вступить в переговоры со старейшинами попутных поселений.
Именно этот приказ и оказался лакмусовой бумажкой, выявившим необратимость происшедших в Городе перемен. Политика «открытых дверей» неизбежно повела к тому, что разрешение посещать заседания Совета в качестве зрителей было распространено и на негильдиеров, и не прошло и часа после голосования, как распоряжение набрать новых переселенок стало известно всем и каждому и послышались голоса протеста. Тем не менее Совет оставил распоряжение в силе.
Как я уже говорил, путейцы вновь использовали наемный труд, пусть и в меньшей мере, чем когда-то, – однако и в путевых бригадах и на протяжке канатов хватало коренных горожан. Неучей, не имевших представления о работе гильдиеров вне Города, можно считать, не осталось совсем, хотя общая осведомленность об особенностях окружающего мира была по-прежнему невысока.
И вот однажды на очередном заседании я впервые услышал о терминаторах. Мне пояснили, что так называют себя люди, возражающие против перемещения Города на север и требующие остановить его. Терминаторы не проявляли излишней воинственности и не предпринимали пока активных действий, но пользовались среди негильдиеров довольно широкой поддержкой.
Совет решил разработать программу просветительных мероприятий, которая разъяснила бы настоятельную необходимость неустанного перемещения. Но на следующем же заседании произошло неожиданное: в зал ворвалась группа людей и потребовала слова. Я не очень-то удивился, когда увидел среди возмутителей спокойствия свою бывшую жену. После бурного спора навигаторы вызвали на подмогу стражников, и заседание было закрыто.
Происшествие, как ни странно, лишь сыграло терминаторам на руку. Заседания Совета стали вновь закрытыми для широкой публики. Расслоение среди негильдиеров углублялось день ото дня. Терминаторы снискали себе популярность, хоть реальной власти и не приобрели.
Затем один за другим последовали неприятные сюрпризы. То при загадочных обстоятельствах оказался перерезанным один из канатов, то кто-то пытался выступить перед наемными рабочими, убеждая их разойтись по своим деревням… но в общем-то терминаторы были для Совета не более чем досадной занозой.
Просветительная программа пользовалась успехом. Был прочитан курс лекций о странностях и опасностях опрокинутого мира, и на посещаемость жаловаться не приходилось. Знак четыреххвостой гиперболы был утвержден в качестве эмблемы Города, и гильдиеры стали носить его на груди как украшение и отличительный знак.
Не знаю, все ли поняли на лекциях рядовые наши сограждане, но нечаянно услышанные разговоры на эту тему убедили меня, что влияние терминаторов доверия к лекторам не прибавляло. Слишком долго горожан воспитывали в убеждении, что мы живем в мире, во всем подобном Земле, если не на самой Планете Земля. И реальность оказалась слишком жестокой, чтобы безоговорочно принять ее. Они слушали лекторов, им даже казалось, что они понимают услышанное, – но терминаторы-то взывали не к разуму, а к чувствам…
И все-таки несмотря ни на что Город продолжал медленно продвигаться вперед. В недолгие часы
