Дипломатия Волков. Месть Драконов. Отвага Соколов - Холли Лайл

Кареты вкатили на площадь, врезались в плотную толпу, дверцы их были украшены гербом Галвеев, коней прикрывали попоны тех же цветов. На мгновение Криспин испугался. А потом из первой кареты появился кузен Эндрю. Из второй выпрыгнул Анвин в плаще и маске, пышный костюм тщательно скрывал его отвратительное уродство. Оба они были одеты в красное с черным, цвета Галвеев, и легко раздвигали толпу, словно отточенный меч, рассекающий плоть… перетрусившие горожане, опасаясь за свои жизни, старались заранее убраться с их пути. Конечно, у них были для этого веские причины: невезучий простолюдин, к Семейству не принадлежащий и ненароком прикоснувшийся к парату или парате, не имея на то их соизволения, непременно попадал на Площадь Наказаний, дабы тешить толпу своими муками.

Итак, братец и кузен догадались, чем он тут занимается. Но каким образом?

Впрочем, это было не существенно… у Криспина оставалось достаточно времени, чтобы довести свой план до конца — если приступить к его исполнению немедленно. Божественного достоинства он в любом случае ни с кем делить не собирается.

Криспин провел ладонями по цветным знакам, врезанным в один из лепестков Зеркала Душ, тщательно соблюдая описанную Драконом последовательность действий. Пальцы его коснулись прохладной ограненной поверхности самоцветов, вставленных в металл. Тут, тут и тут … прикосновения пробуждали камни — они начинали светиться изнутри. Тем временем вихрь света в центре кольца закружил быстрее, вращение все ускорялось, и наконец, поверхность Зеркала как будто вздулась посередине. Сияние его переменило свой цвет: сперва оно стало голубым, потом синим, а затем синева превратилась в черноту; и в этот самый миг — в соответствии с наставлениями — он прикоснулся обеими ладонями к куполу черного света, вздувшемуся по центру Зеркала Душ.

«Я победил», — подумал он.

Ты проиграл , прошипел в его голове ехидный голос.

Свет хлынул наружу и вверх, темно-синее пламя лучом ударило в небо. А затем сияющий поток лентой изогнулся над площадью, над толпой, над Анвином и Эндрю, над младшими парниссами, стоявшими наверху алтаря позади него. И спустя мгновение заметался в толпе — от человека к человеку… прикасаясь к ним всем, связывая их, освещая их. Наконец луч ударил в башню парниссерия, а затем Криспин заметил, как он перепрыгнул и на другие высившиеся над городом башни. Он видел это, но ничего не мог сделать. Он не мог шевельнуться, не мог дышать, не мог вскрикнуть… он не мог даже пасть на землю и разорвать контакт с Зеркалом Душ.

А в голове его визжали демоны.

Боль, вспыхнувшая на дне каждого глаза, опалила корни зубов, сожгла язык, оставив от него одни только угли. Сверлящая, раскаленная добела боль пронзила его хребет и разлилась внутри, раздирая на части его тело. Он почувствовал, как его сознание, его душу вырывают из тела. Он пробовал воспротивиться этому, попытался одолеть свой ужас, однако все было напрасно. Он оказался беспомощен перед этим безжалостным светом, в клочья рвавшим его душу и уносившим ее испуганные, воющие обрывки в пылающую пасть Зеркала Душ. Высосанная из тела, выброшенная в ужасающую бесконечность Вуали, душа его плыла в темноте… разум, лишенный чувств, дух, запертый в непроницаемые стены. Он отчаянно закричал, прося пощады, вопя о спасении… умолял уничтожившие его силы вернуть его душу в тело, к жизни. Но боги не слушали его воплей.

Внизу на площади свет отступал от толпы, втягиваясь в Зеркало, поглощавшее этот свет словно море — бурный речной поток. Верховный парнисса Номени лежал бездыханным на ведущих к алтарю ступенях; скрюченное, высохшее за какое-то мгновение, мумифицированное тело… и жуткая маска, застывшая на лице его, — все это выдавало муки и ужас, испытанные им перед смертью. В толпе оказалось не много трупов — их местонахождение угадывалось по движению живых, старавшихся отодвинуться подальше, — эти пустоты вокруг погибших казались язвинами на теле сборища. Их было на удивление мало: среди примерно пятнадцати тысяч человек таких язвин насчитывалось не более двадцати.

Криспин все еще стоял, погрузив ладони в свет, круживший в центре Зеркала Душ. Тело его застыло, голова склонилась, на плечи словно давили неведомые силы.

А потом последние струйки света скользнули по спирали от сердцевины Зеркала и исчезли, оставив предмет безмолвным, спящим, мертвым. Отшатнувшись назад, Криспин вскрикнул, а затем встряхнулся, как будто приходя в себя после перенесенного кошмара. Он побагровел, на лице его было написано явственное смятение.

Глубоко вздохнув, он сошел вниз по ступеням и опустился на колени возле тела парниссы. И в этот самый миг сквозь облака пробился единственный солнечный луч и осветил его, заставив вспыхнуть теплым светом золотую ткань, а драгоценные камни — рассыпать разноцветные искры.

Распрямившись, он поднял руку, и звуки паники, начинавшейся в толпе, немедленно стихли.

— Народ мой, — сказал он негромко, но так, чтобы услышали все, — боги привели нас сюда, дабы все увидели их суд над неверными, недостойными и бесчестными. Многие из нас оказались одураченными теми, кому мы доверяли; многие из нас пали жертвами собственной доверчивости.

Криспин сделал шаг вверх по лестнице, демонстративно отстраняясь от мертвого Номени.

— Я тоже оказался в дураках: я позволил человеку, которому верил, привести меня сюда, чтобы принести жертву. Однако наши боги сами сказали свое слово, сами выбрали себе жертву. И мы, прошедшие испытание огнем, оправданные в глазах наших богов, должны вернуться домой и поразмыслить о тех, кто умер в результате совершенного ими зла.

Люди на площади не отрывали от него глаз. Овцы. Глупые овцы. Криспин махнул им рукой:

— Ступайте домой. Возвращайтесь под собственный кров, беритесь за работу, за то дело, которым вы были заняты. Боги повеселились и достигли собственной цели. И мы должны старательно блюсти свое благочестие, а боги позаботятся о благочестии тех, кого они возвысят над нами, чтобы служить им. В голосе его проскользнула горечь. — А теперь — по домам. Ступайте.

Анвин, преодолевая сопротивление толпы, повалившей с площади, наконец добрался до него.

— Не слышу в твоем голосе счастья, — мурлыкнул он. — Дорогой мой, не слышу счастья.

Криспин окинул его холодным взглядом.

— Какая чувствительность, братец.

— Так, значит, твоя крохотная игрушка сработала совсем не так, как ты надеялся?

— Если бы она оправдала мои ожидания, я бы уже стал богом, а ты и все прочие жители этого города стояли бы сейчас передо мной на коленях, — огрызнулся он. — А вокруг даже кланяющихся не видно.