Листы дневника. Том 1 - Николай Рерих

Если клевета является лишь своеобразной оценкой больших размеров творимого, то и подражание есть лишь доказательство правильности и убедительности первоначально сделанного.

Среди свойств невежества можно видеть и грубость, и неблагодарность, и лживость, и всякие предательства. Эти темные свойства прикроют собою истинные причины и всяких подделок и подражаний. Очень много явных подделок имеют в основе своей неблагодарность. Поэтому благодарность во всех древних заветах считалась высоким отличительным качеством. Часто человек под личиною друга притворно приближается, чтобы высмотреть то, что он считает успешным и убедительным, чтобы своекорыстно выдать это за свое. Мало ли случаев! Иногда грубый дикарь просто хочет сделать то же самое, что ему понравилось, даже не отдавая себе отчета, что именно он этим нарушает. То, что увидел, то он и считает своим. И таких примеров прискорбного опошления очень много.

Конечно, могут быть и предательства, которые попытаются сделать из всего полезного просто кривое зеркало, чтобы тем унизить или погубить опасный для них принцип. Сколько всяких родов предательства. В конце концов, какое предательство лучше: сознательное или бессознательное? Оба они, в конце концов, то же самое, ибо следствия их могут быть равнозначащими. Неисчерпаема тема о предательствах. Сколько ценного и неповторимого погубляется каким-то крошечным предательством, самолюбием, самомнением, гордостью или простым пререканием.

Так часто только что совершившие какое-то предательство будут усиленно отрицать это и убеждать самих себя, что произошло нечто совсем другое.

Сейчас мы хотели лишь отметить о том, как следует относиться ко всяким неизбежным подражаниям. Из разных стран нам приходится слышать о том же, слышать и недоумение, и негодование о том, что какое-то неумелое подражание нарушает уже созданное полезное дело. В таких случаях вы уже ничего не поделаете. Единственно, что можно посоветовать — не огорчаться и только удваивать высокое качество своего дела. Если творимое вами высоко в своем качестве, то можете быть спокойны ¬всякое подражание окажется и подлым, и пошлым, и пожрет самое себя. Если же подражание, в конце концов, превысит ваше дело, то оно сделается уже преемственностью и должно даже вызывать с вашей стороны известную долю признательности, видя рост семян, вами посеянных.

Итак, подражание, соперничество, соревнование, если оно не будет иметь в основе своей вредительскую зависть, оно является лишь неизбежным разветвлением ваших же начинаний. Каждый сеятель должен прежде всего радоваться, если семена, им брошенные, вырастают в полезные злаки. Так всегда было и всегда будет, и пусть дела, даже близко возникшие, лишь взаимно побуждают к улучшению качества.

14 Мая 1935 г.

Цаган Куре

"Нерушимое"

Искра

Все как будто на месте. Словно бы все было предусмотрено. Ничто не забыто, а искры нет.

Недвижим мотор. В чем дело? Не дает искру. А если не даст, то к чему и вся машина. А затем выясняется, что пресловутая искра была в зависимости от самого маленького обстоятельства. Как только оно усмотрелось, так немедленно все пришло в порядок. Даже и порчи особенной не было. А так… пришлось сделать маленькую изоляцию, и машина заработала. Как-то Шаляпин говорил: "Иногда, вот уж как будто все предусмотрено, чтобы в цель попасть, будто бы в середину попал, а звонок не зазвонил".

Вот эти звоночки и искры! И сложны и просты пути их. Чем же высекается искра сердца человеческого? Когда именно из хранилищ памяти добудется нужное сокровище?

Какое такое созвучие ударит по молчащим струнам и создаст так нужное сейчас обстоятельство. Память пробуждается от совершенно неожиданных намеков и звучаний. Каждый может припомнить, какие, казалось бы, случайные и даже нелепые условия вызывали в нем самые нужные сведения, будто бы уже давно затонувшие. Когда-то думалось:

"Роман, поэма, философское сочинение даже в целом своем виде иногда не дадут определенного пластического образа. Тогда как пролетит в окне птица, застучит дождь по крыше, как-то особенно проскрипит дверь — и тотчас врывается какой-то неожиданный элемент, вдруг тут-то и возникнет что-то самое главное, живой и глубоко жизненный образ того, что звучало в речи, в музыке или в философской мысли, но всегда проходило как-то неожиданно и как бы вскользь…"

Неожиданные многозначительные шумы и звоны, шелест крыла птицы, сверкание бабочек, а не то и самые, казалось бы, прозаические отзвуки жизни, они, как кремень, высекают искры в хранилищах памяти.

Воображение — ведь та же память. Плотно уложено накопленное сокровище. Никаким человеческим определением не обозначить, как именно и когда именно будут опять вызваны к жизни эти склады поучительные. Ясно одно, что, чем меньше будет в них пыли, тем проще можно сделать из них полезные выемки. И еще одно обстоятельство необходимо — нужно приступать к ним в полном бесстрашии.

Когда ребенку дают в руки кремень и металл, чтобы он впервые попробовал высечь искру огня, то непременно ободрят его предложением: не бойся. В страхе удар будет неверен, и само появление живоносного огня не будет так поразительно и убедительно. Но если ребенок не боится и сразу высечет дождь искр, то у него останется навсегда светлое представление о том, что добыть огонь вовсе не так трудно. Он избежит, тоже навсегда, страха и неуверенности. А когда-то в будущем он вспомнит этот свой первый опыт мужества и поблагодарит мысленно тех, которые его научили не бояться.

Неожиданно и необъяснимо нашим языком вызываются искры из складов памяти. Наверное, эти кажущиеся нам ненужными и случайными звоны и шумы, и сверкания — они же сопровождали и отложения в память. Но мы-то их не опознали и не приметили. Когда же прозвучал тот же звон или мелькнуло светлое крыло, то в сокровищах памяти отозвалось соответственное. Потому-то будем так бережны ко всему сопровождающему.

Опять приходится вспоминать о таких знаках, которые большинству представляются ненужными подробностями. Но кто же возьмется судить в наших земных понятиях, который именно знак был наиболее существенным. Искра убедительности, искра восхищения, искра воодушевления или преданности, или мужества, когда именно она вспыхивает? Обычно этот момент остается неуловленным. Мы можем ощущать лишь совершившееся воздействие. Но особенно было бы поучительно для психолога распознать, какой именно момент являлся решающим для возникновения такого импульса.

При обострении такой внимательности можно бы было иногда и припомнить такое же привходящее действие, которое потом явилось возбудителем и вызывателем памяти, иначе говоря, воображения.