Когда птицы молчат (СИ) - Unknown

Мы расписываемся быстро и без лишнего пафоса. Не нужны слезоточивые речи о том, кто мы друг другу, какой это знаменательный день и что ждет нас впереди. Пустые слова, которые, как заученный стих, повторяет каждой паре брачующихся незнакомая женщина. Все, что мне нужно, что для меня важно, я вижу в его глазах. Знаю, что он не бросит из-за того, что я не смогу родить ему ребенка, что будет любить, если располнею, простит, если сделаю глупость, поддержит, если окажусь слабой. А я … Я давно целиком и полностью принадлежу ему. Надеюсь, он видит это в моем взгляде, в моих жестах и улыбке.

Нас поздравляет работница ЗАГСа. А выйдя на улицу, Сергей поднимает меня за талию, и я смеюсь, пока он кружит и кружит меня, заставляя мир вращаться сказочной каруселью.

В баре ближайшего ресторана мы все, кроме Жени, выпиваем по бокалу шампанского и прощаемся со свидетелями.

Вчетвером возвращаемся домой. Чемоданы я уже собрала, поэтому устраиваемся на кухне, открываем новую бутылку и налетаем на закуски, чтобы не опьянеть. Через час нам с Сергеем нужно ехать в аэропорт. Холодный бокал приятно успокаивает возбуждение, шампанское щекочет небо.

Куда вы летите?- интересуется Влад.

В Лондон. Там пять дней. Потом в Дублин на четыре дня и напоследок в Эдинбург.

Здорово.

Я когда узнала, чуть с ума не сошла от счастья!

А почему не на побережье? Лазурный берег, например?

Успеем еще, - откуда-то из глубины квартиры отзывается Сергей.

Мы уже отдыхали на море совсем недавно, - объясняю я. – Теперь хочется каких-то культурных ценностей.

Что мне делать, если Женя вдруг заболеет?

На холодильнике под магнитом-клубникой висит список экстренных номеров. Там и номер нашей учительницы, и детская поликлиника, и частный врач, который проконсультирует в любое время суток и приедет, как только сможет. Но, надеюсь, до этого не дойдет. Ребята, продержитесь уж как-нибудь эти двенадцать дней.

Все будет хорошо, это я так, на всякий случай. - Влад берет меня за руку и несильно сжимает. – Я рад за тебя.

А я рада тому, что ты рад. Не хотела причинять тебе боль.

Каждый человек заслуживает счастья. Просто не каждый в состоянии понять, где оно, какое настоящее, а какое только кажется счастьем.

Я надеюсь, ты тоже счастлив сейчас?

Да.

Я рада.

Я рад, что ты рада.

Мы улыбаемся друг другу, как хорошие друзья, чьи отношения уже проверены временем.

Ну, идите уже, а то опоздаете.

Я забегаю в спальню, чтобы переодеться. Сергей подходит сзади, обнимает за талию и шепчет в шею:

Не надо. Останься в этом платье. Оно так тебе идет.

Хорошо, - отвечаю я, откидывая голову назад и касаясь его лба затылком.

Моя жена, - он целует меня в ухо. Я смеюсь от щекотки, но мурашки уже бегут вниз по коже, к груди и животу.

Если мой муж слишком увлечется, то не видать нам медового месяца в туманном Альбионе. И я уже вызвала такси.

Тогда пойдемте, Ирина Вронская. Нас ждет новая, замечательная жизнь.

Сказать, что мой медовый месяц оправдал все мои ожидания – ничего не сказать. Я не хотела возвращаться в отель, не хотела ложиться спать, потому что мне не терпелось осмотреть как можно больше красивых мест. Я молчу о традиционных маршрутах для туристов: Биг-Бен, Вестминстерское аббатство, Букингемский дворец, Пикадилли, Трафальгарская площадь. Я снялась рядом с полуисчезнувшей в стене тележкой на знаменитой платформе 9 и ¾ вокзала Кингс-Кросс, нашла Портобелло Роуд, где снимали фильм «Ноттинг Хилл», изводила Сергея долгими прогулками по Гайд-парку, представляя, что несколько веков назад по этим дорожкам ездили кареты и открытые коляски, а великосветские дамы и джентльмены приветствовали друг друга кивком головы.

Я уже молчу о всех тех ресторанах и бутиках, которые мы посетили. И ночью, когда Сергей целовал меня, пытаясь настроить на романтическую волну, я взахлеб делилась с ним своими впечатлениями. С трудом он вынуждал меня остановиться, когда опрокидывал навзничь и начинал делать вещи, от которых мое дыхание сбивалось.

В Дублине я прошлась по Темп-Бар, побывала почти во всех злачных заведениях на этой улице, включая и одноименный паб, попробовала настоящий Гиннесс и дважды опьянела так, что рискнула вместе со всеми петь песню U2, которые, кстати, являлись владельцами отеля неподалеку, а также попыталась повторить те невероятно быстрые и четкие движения ног танцоров, при которых их тела остаются почти неподвижными. Слава Богу, у Сергея хватило сил дотащить меня домой и вытерпеть мое похмелье на следующий день. Сгорая от стыда, я чуть позже просила у него прощения за свое поведение, и он милостиво мне его дал … прямо в постели.

В Эдинбурге я уже выдохлась и не была расположена к активному ночному отдыху. Мы бродили по улицам, заходили в музеи или выставочные залы, если те попадались нам на пути, подолгу сидели вечерами в ресторане. Возвращаясь к себе, мы держались за руки, а иногда вели себя, как пара зеленых подростков – он прижимал меня к стене дома в каком-нибудь проулке и целовал так, что подкашивались ноги.

Когда пришло время уезжать, я расстроилась. Но он заверил меня, что покажет еще много прекрасных мест. У нас есть годы, десятилетия, чтобы увидеть мир вместе.

Мы вернулись, Влад уехал, и жизнь пошла своим чередом. Женя почти освоилась в школе, рассказывала о своих друзьях, о недругах, о том, что ей интересно учить, а к чему она равнодушна. Я договорилась на работе, что буду использовать свой перерыв, чтобы отлучаться и забирать дочку из школы. Несколько часов с ней сидела няня, которая помогала разбираться с домашними заданиями. И к тому моменту, как мы с Сергеем возвращались домой, Женя уже хвасталась своими успехами.

Наира уехала из больницы. Сказала, что ей стало легче, а видеть каждый день умирающих она не желала – ей хватало и собственного отражения в зеркале. Она держалась так, как, наверное, не смог бы и мужчина. Фыркала, если я предлагала помощь, смеялась, когда я переживала о том, как она переносит лечение. Мы обе знали, что я говорила не о медикаментах и их последствиях, а о болях, которые, наверняка уже начались, потому что она как-то оговорилась о визите медсестры. Скорее всего, ей кололи морфий. Хотя мое предположение она назвала чушью.

О Сергее она больше не спрашивала. Слушала, когда я рассказывала о нем сама, но не заговаривала первой.

Мой муж – как же я люблю его так называть – стал моей пристанью, крепостью, Эдемом, самым сладким грехом, моей душой. Мы понимали друг друга с полуслова, с полувзгляда. Эта гармония меня иногда пугала. Но я бы не сказала, что счастье было абсолютно безоблачным.