Знаменитый Павлюк. Повести и рассказы - Павел Нилин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Длинно ты рассказываешь, Надея, — заметил Ерофей Кузьмич. — Очень длинно у тебя получается...
— Но ведь домик-то мы тоже не враз построили, — сказала бабушка. — Выводили сначала фундамент. В блиндаже у нас висел фонарь «летучая мышь». Подарил его нам на прощание один сержант-сибиряк, Миша Падерин. И вот, как Ерофей Кузьмич придет с работы из стройконторы, отобедает, поспит часок, сейчас мы берем этот фонарь и идем на свое строительство — Полыхаевстрой. Это так шутейно назвали наш домик в райсовете. Повесим, бывало, фонарь на треногу и копаемся в кирпичах до полной ночи, выбираем целые кирпичи. Копаемся так неделю, вторую — вдруг однажды вечером видим: вокруг загораются такие же, как у нас, фонари. Это, оказывается, другие застройщики появились и тоже, как мы, работают. Матерьял тем более тут же, под руками, — обгорелые кирпичи и балки.
И райсовет тоже начал строительство. «Ну, теперь, Надея, выходит, мы вступили в соревнование, — говорит мой Ерофей Кузьмич. — Теперь зевать не надо. Интересно, кто скорее построит». А мы и так не зевали. Работали, как говорится, во всю душу.
— Да уж, работали, ничего не скажешь, серьезно, — поддержал дедушка, взглянув на внука. — Работали на полную совесть. Ляжешь после этой работы спать, и все еще тело у тебя ходуном ходит и перед глазами стоят кирпичи, раствор и кирпичи. Я тебя, Надея, — повернулся он к бабушке, — не хотел тогда хвалить за твою работу. Боялся хвалить. Думал, что ты загордишься от похвалы. А сейчас могу сказать: боевая ты женщина, хотя и считаешься старушка. Другим и молодым против тебя не устоять...
Бабушку смутила это похвала. Она слегка зарумянилась и продолжала рассказывать, уже не глядя на дедушку, называя его по-прежнему официально, по имени-отчеству :
— Ерофей Кузьмич больше всего старался поскорее выложить передний угол дома, с которого улица начинается. И как только мы выложили этот угол, Ерофей Кузьмич сейчас же выстрогал дощечку, раскалил костыль и выжег на дощечке название улицы, какое раньше было, и номер дома — номер один. Дощечку эту он приколотил на угол, полюбовался и мне велел полюбоваться. «Вот, говорит, гляди, Надея! Теперь у нас есть точный адрес. Пиши внуку новое письмо...» Я, конечно, написала.
— Это правильно, — подтвердил дедушка, — она читала мне это письмо. Я только сердился тогда, что она много плачет. Все письмо закапала слезами. Все буквы расплылись, раскисли...
Это замечание бабушка пропустила мимо ушей. Она торопилась досказать, что начала:
— Так вот, строительство наше, этот самый Полыхаев-строй,. подходило уже к самому окончанию, когда мы узнали, что недалеко от нас соседи наши, большей частью женщины, строят артелью дом не для себя, а для общественного дела, чтобы разместить в нем сирот, коих тогда собирали по всем блиндажам. Вот тут дедушка Ерофей Кузьмич и задумался. «Нехорошо, говорит, это у нас получается, Надея. Люди стараются для общества, а мы, как вроде частники какие, только для себя. Не отдать ли нам и наш домик тоже под детский дом? А?» Я говорю: «Ну что ж, можем отдать. Мы пока и в блиндаже поживем, а дети пусть сюда въедут, тем более у нас свои дети были.
Пусть этот дом будет в память наших погибших детей». И тут я, конечно, заплакала. А Ерофей Кузьмич вот этак смотрит на меня, как всегда, подозрительно и говорит: «Очень хитрые твои слезы, Надея. Нехорошие твои слезы. Ты от жадности плачешь. Неохота тебе свой дом отдавать детям, вот ты от этого и плачешь». Тут я ужасно как обиделась и сама пошла в райсовет — заявить, что мы дарим наш домик в пользу детей-сирот. А в райсовете на меня вот так замахали руками. «Что вы, что вы! — говорят. — Зачем нам ваш домик? Это временная мера, что мы тут детский дом для сирот из горелых кирпичей создаем, а вообще-то скоро будут выстроены настоящие дома. Уже отпущены средства». И правда, пока мы строили с дедушкой Ерофеем Кузьмичом свой домик, тракторный завод уже начал новые тракторы выпускать. И другие наши заводы уже действовали опять на полную мощность, хотя после боев от них тоже только один битый кирпич оставался. Я ведь думала, что я так и умру, не увижу, как опять поднимется наш город Сталинград. А сейчас — пожалуйста, приезжают иностранцы и удивляются. «У нас, говорят, многие города, где прошла война, еще и восстанавливать не собирались. А у вас все идет как в сказке.. “
— Ты уж хоть иностранцев не затрагивай, а то никогда не кончишь, — улыбнулся Ерофей Кузьмич. — Ты про свой дом начала, а ударилась совершенно в сторону. Будто в газету пишешь. И иностранцев для чего-то приплела.
— Я могу совсем не рассказывать, — снова обиделась бабушка.
— Нет, ты рассказывай, раз начала, но не виляй из стороны в сторону, — сказал Ерофей Кузьмич и нахмурился.
Бабушка рассказывала, как, сложив домик, они начали его отделывать, как им отпустили лес, как они сами пилили его, как добывали краску, гвозди, известку, шпингалеты и дверные ручки.
— Ну, это все пустяки, — опять перебил ее Ерофей Кузьмич. — Что мы тут, правда, сделали толково, так это подполье...
Дедушка убрал из-под ног своих половик, ухватился за медное кольцо, врезанное в пол, и без особых усилий поднял квадратную крышку люка.
— Вот оно, подполье, — сказал он, глядя в темную яму. — Я сейчас там свет зажгу. — И потрогал выключатель.
Яма при свете оказалась огромной, облицованной мелкой плиткой.
— Это, конечно, не ахти какое сооружение, — вдруг застеснялся дедушка. — Не Волгодон, не гидроузел. Но все-таки кто понимает, поймет. Тут никакая подземная вода не пробьется. Это уж действительно на совесть сделано. У нас тут и картошка, и капуста, и морковь хранятся.. .
— У нас же огородик при доме, — вставила свое слово бабушка. — Сейчас-то, под снегом, ничего не видать, а весной — красота...
— Красоты особой нету, — сказал Ерофей Кузьмич, — но хорошо, что Волга близко...
— Вот это и нехорошо! — вдруг вздохнула все время молчавшая полная, румяная геодезистка Вера.
Но шустрая подруга сейчас же схватила ее за руку. И Вера густо покраснела.
Ерофей Кузьмич посмотрел на жиличек.
— Что вы сказали?
— Да ничего особенного, — вместо Веры ответила Галя. — Глупость она сказала...
Ерофей Кузьмич чуть помрачнел. А бабушка продолжала рассказывать внуку, как они с дедушкой читали первое письмо, написанное внуком «вот этакими буквами», как собирались поехать к нему, да так и не собрались, как обрадовались, когда узнали, что он поступил в ремесленное училище, как готовили ему посылку, как ждали его...
— И вот ты приехал, Петенька. Я даже все еще не верю, что ты приехал. Ну, теперь у нас с дедушкой душа будет спокойна. Нам ведь больше ничего не надо. Ничего. Был бы только ты у нас перед глазами. Вся надежда наша в тебе...
Говоря так, бабушка Надя взглянула на мужа и встревожилась. Что это вдруг омрачился Ерофей Кузьмич? Может, она что-нибудь не так сказала? И девушки-жилички о чем-то перешептываются. Может, они заметили что-то?
Бабушка почувствовала себя неловко. И чтобы выйти из неловкого положения, сказала:
— А у меня ведь еще орешки есть, я и забыла. Пойду-ка я принесу орешки...
Бабушка ушла на кухню.
А дедушка Ерофей Кузьмич подошел к жиличкам, сидевшим рядышком на сундуке, и сказал:
— Ну что ж вы, барышни, секретничать-то перестали? Или. уже вышептали все секреты?
— Да мы и не секретничаем, Ерофей Кузьмич, — сконфуженно проговорила Галя. — Мы просто так...
— Знаю я вас, — улыбнулся Ерофей Кузьмич. — И секреты ваши знаю. Это вам только кажется, что никто их, кроме вас, не знает.
— Ну что вы, Ерофей Кузьмич! — вздохнула Вера. — Мы ничего не сказали...
— А вы скажите, не стесняйтесь, — посоветовал Ерофей Кузьмич. — Я ведь слыхал, как вы сказали про Волгу: нехорошо, мол, что Волга близко...
— Ну, это, правда, нехорошо, — подтвердила Галя. — И нам самим будет неприятно, поскольку мы у вас живем. И тоже, как вы, привыкли. Но ведь еще не известно, как все будет...
— Нет, уже известно. Хорошо известно, — сказал Ерофей Кузьмич.
— А что такое случилось? — спросил Петя.
— Пусть вот они тебе объяснят, — показал дедушка на геодезисток.
— Ничего особенного пока не случилось, — сказала Вера и кокетливо поправила волосы. — Но тут по плану, в связи со строительством гидроузла, река, разумеется, должна разлиться. И при этих обстоятельствах, конечно, не только этот домик, но и другие, рядом, будут...
Вера увидела бабушку, вернувшуюся из кухни, и умолкла.
— Словом, этот разговор сейчас ни к чему, — заключила Галя.
— А почему? — спросила бабушка, поставив на стол тарелку с орехами. — Я разве мешаю вам?
— Нет, что вы, Надежда Павловна! — смутилась Вера.
Все занялись орехами. Вера попробовала раскусить
орех зубами. Не удалось. Она взяла щипцы. Бабушка засмеялась.
— Не можешь, значит, Верочка, раскусить своими зубками-то? Не в силах? А ты погляди, как я делаю. — И прижала зубами орех. Орех сию же секунду щелкнул и раскололся. Бабушка положила его на ладонь. — Видела, Верочка? Значит, зубы у меня еще есть. Все налицо, по списку. Значит, я еще не такая старая, а ты меня жалеешь.