Фантастика 2003. Выпуск 1 - Николай Науменко

Вселенная за околицей…

История русской фантастической литературы примечательна не только удивительными событиями, книгами и именами, но и обилием "белых пятен".

Споры о том, кому отдать титул первого научного фантаста России продолжаются до сих пор. Как это не удивительно, но претендентов на обладание короной Первого оказывается предостаточно. Удивительные имена встречаем в списках "соревнующихся": тут и М. Херасков, и В. Левшин, и М. Щербатов, и В.Одоевский. И все-таки первую главу гипотетической истории отечественной фантастической литературы справедливо будет открыть другим именем. И для этого нам потребуется отправиться в ХVIII век.

Эпоха расцвета литературной утопии. В это же время происходит рождение новой русской литературы, впервые выходит на литературные подмостки авторская проза, а фантастика, наконец, расстается со своим устно-рукописным детством. Примечательно, что в этот же период происходит процесс проникновения и закрепления на российской культурной почве литературной утопии. Однако легкомысленно было бы утверждать, что рождением самостийной утопии наша литература обязана исключительно влиянию европейской культуры. В той или иной форме утопические мотивы издревле бытовали в России: в сказочных и фольклорных сюжетах, апокрифах, житиях и прочих созданиях устного народного творчества. Другое дело, что до XVIII века утопия у нас отсутствовала как особый, самостоятельный вид художественного творчества, оторванный от синкретизма фольклорного мышления, как художественное создание конкретного автора. Все это в свою очередь послужило веским поводом к закладке в нашей литературе фундамента самоценной фантастики.

Об одном таком произведении, соединившем в себе черты двух новорожденных жанров, и пойдет речь в этом небольшом очерке.

Итак, год 1769-й от Рождества Христова. В Провинциальном Баранове (что в Смоленской губернии) вышла презабавнейшая книжечка анонимного автора. В ней были опубликованы две разножанровые повести: "Любовь Псиши и Купидона" и "Дворянин-философ, аллегория". Последняя из повестей изрядно озадачила читателей. Приглядимся к ней и мы.

…Некий "дворянин-философ, имея время и способность рассуждать, к чему разум человека возноситься может", скуки ради вознамерился создать в своем поместье модель Вселенной. В основу наш герой положил системы Птоломея, Тихо-Браге, Декарта, Коперника и… собственную (Земля то приближается, то удаляется от Солнца, от чего возникают ветры и происходит смена года). По началу, вроде бы, и нет ничего фантастического. Забава образованного, но скучающего помещика, да и только. Разметил на обширной территории селения и орбиты, разместил островки-"планеты", звезды и заселил вновь созданные миры обитателями-"планетянами". И получилась такая система: на Земле у него живут муравьи, на Сириусе — страусы, на Сатурне — лебеди и так далее. Однако постепенно мы узнаем, что все эти архитектурно-космические изыски — суть определенная Идея. Увидеть Вселенную как бы изнутри, постичь сложные законы Мироздания. Иначе говоря, герой повести создал модель квазиреальности — интерпретацию реальности объективной. И старания нашего зодчего были щедро вознаграждены. В один прекрасный день вся система дворянина-философа начинает действовать. В буквальном смысле придуманный мир материализовался и зажил собственной жизнью. И что же увидел наш герой, а вместе с ним и его гости-наблюдатели?

Обитатели Земли — муравьи — разделились на два класса: черных (господ) и серых (рабов). Как водится, черная раса держит серую в жестком подчинении: эксплуатирует, не дает духовно развиваться. В этом параллельном мире действует жестокий и бессмысленный закон Верховного Муравья. И с каждой страницей приходишь к убеждению: автор-то описал (пусть и пунктирно) тоталитарный режим в действии. Более чем за полтора столетия до Замятина, Хаксли и Оруэлла анонимный автор спроецировал образ Абсолютного Диктатора (он же впоследствии — Главноуправитель, Благодетель, Большой Брат), воплощенного в "закадровом" персонаже Верховного Муравья.

Вот вам образец литературной антиутопии. Возможно, одной из первых в мировой литературе. Здесь же мы встречаем и другие эмбрионы расхожих сегодня тем научной фантастики: параллельные миры, "рукотворное" создание как целой планетной системы (невольно вспоминается роман Р.Желязны "Остров мертвых"), так и самой реальности…

Но вернемся в придуманный дворянином мир. И что мы обнаруживаем? Первое в русской литературе космическое путешествие! Да к тому же совершенное негуманоидным представителем (муравьем) разумной братии. Разумеется, подобная трактовка в известной мере условна, ведь вся планетная система дворянина-философа зиждится на "плоскости земной". И все же, штрихи темы автор повести наметил.

Итак, взбунтовавшийся, а точнее — усомнившийся в справедливости действующих на его планете законов, серый муравей (в другой литературной реальности он станет Д-503, Дикарем или Уинстоном Смитом) отправляется в путешествие по иным космическим мирам, дабы найти ответы на свои вопросы. Стало быть, у инопланетян. Но мудрецы-страусы Сириуса, и сатуриане-лебеди, и красавцы-журавли с Юпитера лишь смеются над букашкой-муравьем (читай — над букашкой-человеком), хотя и обращаются с ним осторожно (чтобы не раздавить). Проблемы "далекой", крохотной Земли им чужды и неинтересны…

Не наброски ли это еще одной распространенной научно-фантастической темы: темы контакта с представителями иной, более высокой по техническому и социальному уровню цивилизации, проблемы антагонизма высших и низших рас в контексте космической истории человечества?

Впрочем, смысл повести гораздо глубже и значительнее: что есть человек в безбрежной Вселенной? Перл, центр мира, каковым себя мнит? Или все же жалкая, ничтожная пылинка в сложном механизме мироздания? Сам автор склоняется в пользу последнего. Красной линией сквозь повесть проходит мысль о множественности миров…

Таковы в общих чертах сюжетные коллизии произведения, которое с полным основанием можно назвать едва ли не первым образцом (по крайней мере в русской литературе) антиутопии и научной фантастики одновременно.

Однако самое время познакомится и с создателем "Дворянина-философа". А автор-то повести, хоть и не обозначивший свое имя на титуле книги, являл собой личность весьма и весьма примечательную и заметную во второй половине ХVIII века. Но, как это нередко случается, имя видного русского историка, прозаика, поэта и переводчика Федора Ивановича Дмитриева-Мамонова (1727–1805) сегодня практически забыто, как забыто и его главное произведение жизни — повесть "Дворянин-философ, аллегория". Однако не раз нам приходилось убеждаться, что память человеческая порой оказывается не только короткой, но иной раз и просто несправедливой.