Мир, которого не стало - Бен-Цион Динур

Несмотря на то что я отверг предложение Эльбогена написать «Историю новой еврейской литературы», я не прекратил усердно изучать эту самую историю. Летом 1913 года я проделал большую работу по изучению сочинений Рамхаля{741}. Я сравнивал его «Башню силы» и «Хвалу праведникам» с «Верным пастухом» Гуарини{742} и главы с обсуждением этого вопроса передал Шмуэлю Гурвицу для второй книги «Путей»: он обратился ко мне по совету Я.-Н. Симхони, чтобы я написал для него статью на эту тему, и даже выдал мне задаток в счет гонорара, который был для меня тогда весьма кстати. Тем временем началась мировая война, вторая книга «Путей» не вышла, и у меня остался только краткий конспект этой статьи, над которой я столько времени работал, а что сталось с переданной ему рукописью, мне неизвестно.

Но несмотря на то что у меня были друзья и знакомые в Берлине, я чувствовал себя там слегка не в своей тарелке: я начал понимать, что в самом деле есть большая разница между уединением и одиночеством… Когда я встречал (и это повторялось не раз) своих друзей или знакомых из России: из Полтавы или из Киева, из Одессы или из Херсона, из Ковны или из Тельши, – я ощущал, что атмосфера теплеет, и даже казался самому себе немного выше ростом…

«Социальный климат» в Берне был для меня гораздо более комфортным, чем в Берлине. Тому было несколько причин: я был свободен, мне не надо было ни перед кем отчитываться, учебная программа была более насыщенной и интересной, круг друзей был шире, и среди них были мои близкие друзья, с которыми я познакомился еще в России. У меня было три круга общения: научно-литературный, общественно-культурный и личный.

Уже в первые месяцы после приезда в Берн я убедился в том, что тех 25 марок в месяц, которым я так радовался в первые дни, совершенно недостаточно в качестве минимального бюджета для расходов на жизнь и на учебу. Мне пришлось заняться поиском дополнительных источников дохода. Я предпринял несколько попыток в разных направлениях. По совету Я.-Н. Эпштейна Рав Цаир (р. Хаим Черновиц), занимавшийся подготовкой к выходу в свет Талмудического словаря Гавронского{743}, пригласил меня принять участие в написании исторических и географических комментариев к именам собственным, упоминаемым в Талмуде и мидрашах. Я делал эту работу несколько месяцев. Работа была интересной, меня в ней воодушевляло большое количество возможностей для исторического исследования. Помню, сколько времени и сил я потратил на выяснение значения слова «Ахайя» из Иерусалимского Талмуда: то оно означает римскую провинцию, то географическую территорию, а то греческую народность… Но тем временем вся работа перенеслась в Берлин, и Рав Цаир (или издатели, наследники Гавронского, зятя К.-3. Высоцкого) решил, что не стоит «умножать сущности там, где автор не ставил такой задачи». Вся работа над «Словарем имен собственных» прекратилась, моя рукопись и все собранные мной материалы остались у «редакции».

Ш. Нигер, который в то время был в Берне, считался студентом университета, но фактически являлся главным редактором ежемесячника «Ди Идише велт»{744}, начавшего выходить в Вильно. Он попросил меня писать время от времени заметки о новых книгах по истории Израиля. Незадолго до того И.-Э. Лейзерович (Изидор Лазар){745} опубликовал свой краткий перевод на идиш исторического труда Греца. Я передал Нигеру острую критическую заметку о первом томе, написав, что Лейзерович трактует историю Израиля по Мальбиму (одним из его «источников» были комментарии Мальбима к ранним пророкам). Заметку не приняли; последний раз мы виделись с Нигером в Нью-Йорке в 1954 году, он еще помнил ту заметку, но не мог вспомнить, почему ее не опубликовали; он помнил, что она была острой, но причина была не в этом. Он пообещал мне поискать рукопись, у него было ощущение, что она находится в его архиве…

Третья (и, как впоследствии выяснилось, наиболее успешная) попытка – мое периодическое участие в работе группы «анонимных» журналистов, писавших статьи, заметки, фельетоны и новости в русскую (а иногда даже в швейцарскую и французскую) прессу на темы, остро волнующие «общественность». Познакомила меня с этой группой российская студентка из Москвы, изучавшая классическую филологию; она приехала на семинар Шультхесса, но когда прочла в бернской газете объявление о том, что сдается комната, в котором были буквы К. R. (Keine Russen, «не русским»), решила покинуть Берн, а свой отъезд и его причину сделала достоянием гласности. Она к тому времени успела принять деятельное участие в семинаре Шультхесса и обратить на себя его внимание своим знанием древних языков. После занятий она зашла в кабинет профессора и сообщила ему о том, что покидает Швейцарию. Она заявила Шультхессу, что не хочет оставаться ни часа в стране, где публикуются подобные объявления, доказывающие слова Тацита о том, что «германское гостеприимство не что иное, как шутка»… Из кабинета Шультхесса она вышла взволнованная, с поднятой головой и сверкающими глазами, подошла прямо ко мне и попросила меня пойти с ней в кафе, чтобы обсудить один «срочный вопрос»; по пути она рассказала мне о своем отъезде и сообщила, что хочет мне кое-что предложить. Когда мы уселись, я спросил, читала ли она когда-нибудь Танах (ведь она занимается древней историей!)… Выяснилось, что она «специалист» в этой области, хотя эта «специализация», конечно, весьма относительна в ситуации, когда человек беседует с евреем, изучающим семитские языки. Я сказал, что ее сегодняшние слова доказали мне глубокую истинность фразы из притч Соломона (18:23): «С мольбою говорит нищий, а богатый отвечает грубо»… Она не поняла моего намека. Я объяснил ей. «Ты понимаешь, – сказал я ей, – я еврей, а ведь в России существует черта оседлости и еще некоторое количество ограничений по отношению к нам…» Она покраснела, прервала меня и воскликнула с жаром:

– Не надо продолжать. Я скажу тебе, друг, открыто: если бы я была еврейкой, я бы дня не осталась в России и не стала бы ждать «решения еврейского вопроса»! Я бы первым делом уехала из страны, где меня обижают… Кстати, – добавила она со смехом, – ведь я участвовала три раза в семинаре Шультхесса и слышала, как ты споришь с профессором. Ты ведь не станешь отрицать, что твоей манере спорить с профессором гораздо больше соответствовала бы степень по библеистике? Как ты сказал – «отвечает грубо»? А ведь и слова Тацита я узнала от тебя, из твоего спора со студентами о Таците; и именно поэтому позвала тебя.

Затем она рассказала мне о «коллективе журналистов», о том, что она ведет посредничество между российской прессой и этой группой журналистов и хочет, чтобы я время от времени проводил консультации, писал новости и заметки по интересующим меня темам…