Дарт Вейдер. Ученик Дарта Сидиуса - Jamique

А… это… что?

Голос. Ненавязчивый. Мягкий. Будто пришёл из тьмы и коснулся. Будто вздохнуло пространство. Тьма. Ветром прошлась по щеке. Что за причуды разрыва?..

Слишком много было побед —Желтый взгляд в разлете бровей.Я смеюсь? Конечно, смеюсь —Запах крови, гарь в волосах…Слишком много было… ЗабытьТихий шепот: «Поздно. Добей»,Шерсть плащей — застывшим комком,Синий лед — на синих губах…

Он закрыл глаза. Сконцентрировался. Или это выкрутасы ситихи. Или это… и это, к сожалению, оказывалось всё более вероятным — причуды пространства. Что-то в нём нарушилось. Сильно. Что-то начало протекать…

Слишком много — вкуса потерь:Пустоты под коркою век,Меж лопаток бьющих клинковТех, с кем вместе были вчера…Слишком просто — не горевать,Бить в ответ. Подошвами снегРвать в бою… Улыбкой — лицо.Слишком часто — пить до утра..

Что это за незапланированные ситхи на оборотном изгибе мира?

Разливать в стаканы огонь.Пару шрамов — можно свести,Разливать… и залпом — до дна,Остальные — будут со мной,Точно метка. Так далеко,Так давно на этом пути:Жизнь. Так много было дорог…Но итогом: смерть или бой…

Горела чёрным пламенем тьма. Касалась лица. Он закрыл глаза, холодный и ожесточённый. Прореха в мире… в мирах. Всё гораздо хуже, чем думал. Последствия неумного обращения с тканью мира могут оказаться незапланированней и сильнее. Протечка сама по себе не страшна, страшно то, первым звонком чего она может явиться. Он собрал в холодный ком мысли. Ещё кое-что. Что настораживало, напрягало и заставляло вставать в боевую стойку. Эти песни не имеют место быть. Не могут. Не будут петься. Если даже здесь большинство мрази гибнет и задыхается, то уж ещё где-то там… Там никто не может выжить. Против мира не пойдёшь. Против структуры, связей, законов. Мир безразличен к скопищу живых существ. До тех пор, пока они не нарушают своим существованием равновесие и заведённый порядок. Или потенциально могут нарушить. Есть закон мира. Живому существу даётся то, что оно может вынести. Так определяется справедливость. И на сильного нагрузят столько, сколько только он и выдержит. Так, чтобы не убить, поскольку смерть — зло. Но как раз по мерке, по грани. Настолько, чтобы выживать, а не жить. Бороться, так сказать, с трудностями. Ты счёл себя сильным? Ты говоришь, выдержишь? Ну, давай.

Всегда надо соблюдать грань выживания. Тогда люди послушны. Точней, их не хватает больше ни на что. Они слишком заняты процессом жизни.

Слишком много было дорог…

Тоже мне, песня-стихи. Что вы можете сделать? Выплеснетесь. И умрёте. Вот дыра в пространстве может быть опасна. Потому что неконтролируема. И влияние её предсказать невозможно. А надо. Надо. Голова болела, а надо было думать. И работать на чёрном сквозняке. А сквозняк пробивает мозги. Как. Иногда. Бывает трудно. Завершить работу. Довершить перерождение — не месть.

Голова, на место. Мысли, разложитесь по полочкам. И перестаньте, в конце концов, реагировать на раздражитель. Одна из главных целей появления здесь — сбор информации. Для уничтожения источника опасности, сколько можно более полно. Лучше всего добраться до Вейдера и Палапатина, и добраться до них легче всего через Рину. Считать информацию о её способностях, смоделировать ситуацию, смоделировать способности, потом работать с моделью. Создать то, что подцепит лично её. То, что цепляет Вейдера и Палпатина, уже создано. Главное — суметь удержаться рядом. Эмоции у меня есть. Дело за малым. Обратить их вовне иной эмоцией, которую жаждет их сердце. Общеситске сердце. Одно на всех.

И чтоб она потом хвост свой съела, дура ситская. Ладно, не такая уж дура. Конечно, она поддела. В некотором смысле. Прошла слишком близко от того, что слишком важно. Расскажи мне про твой Мустафар. Я чуть не подумал…

Хорошо, что она сразу заговорила.

Да-да, Мустафар, а я был в истерике. Никакой истерики, моя милая ситиха, я точно знал, что делаю, мы всегда это точно знаем. Потому что смерть в ярости — нехорошая смерть. В Великую Силу врезалось бы такое сильное и невменяемое существо, что… он должен умереть, признав свою вину, свою ошибку, свою зависимость от того, кто якобы дал ему свободу и силу. Признать, что его так называемое могущество — блеф, что мы сильнее, нет, даже не так — что именно за нами стоит Великая Сила.

Нам не нужно, чтобы Вейдер умер. Мы хотим, чтобы он раскаялся. От всей души.

Ибо раскаяние — признание нашей правды. И как только это произойдёт, деться никуда не возможно. Добровольность преображает душу. Передаёт её в полное распоряжение тому, кому она предалась. Ей никуда не уйти. Ей не поможет то, что она отвергла. Она будет среди тех, кого допустила внутрь. И не сможет освободиться от присутствия и взглядов.

…Ситский ад — это когда невозможно быть одиноким. И избавиться от тех, кто окружает тебя. Невозможность не видеть, не реагировать, не слышать. Ты становишься прозрачным, доступ в твою сферу открыт всем. И ты будешь вечно жить, ощущая на себе взгляды, бессильный перекрыть доступ шуму и чужим голосам. Да и зачем? Что ты сам по себе представляешь? Ты будешь слышать то, что говорит мир — зачем тебе свой голос. Вплети его в хор. И не избавляйся от доброжелательных глаз тех, кто хочет тебе блага. Ты примешь это благо. Ты переродишься.

То есть умрёшь.

Он услышал смешок. У себя в голове. Отчётливый, хоть и тихий. Это усмехался он сам. Над какой-то забавной вещью. Он что-то понял. А, что, собственно говоря?

Свою функцию в мире? А что в этой функции такого? Кто-то ведь должен чистить загоны.

Ничего, ничего. Все мы через это проходим. Они пройдут тоже. Это справедливо. Должна же быть плата за всю эту боль. Возможность самому стать неотгоняемой тенью. Самому стать тем, кто переводит в свою веру. Это насыщает справедливость. И платит счастьем.

Он отнял руки от лица, резко встал, вышел в каюту. Рина сидела, уткнувшись носом в атлас. На его появление она не обернулась.

— Я подумал, — сказал он.

— И как? — поинтересовалась она спиною.

— Я не могу доверять тебе.

— Какая новость.

— Ты хочешь уверить, что вам нужна моя помощь?

— Нет, — она повернулась к нему. — Вопрос лишь в том, на чьей стороне ты будешь во время боя.

— А бой будет?

— Да он уже…

— Хм…

— Так на чьей стороне?

— И ты мне поверишь? Если скажу, что на вашей?

— А можно без «если»?

Он подумал. Усмехнулся.

— Возможно, — сказал он тихо, — что я действительно не очень люблю джедаев. Храм, в котором я рос. Но я столь же не люблю и ситхов. Знаешь, я не хочу быть ни на чьей стороне. Тем более встречаться с моим бывшим. Я хочу уйти. Но ты не отпустишь. У вас же бой. И каждый срочно должен определиться, с кем он.

Она засмеялась:

— Отпущу. Выбирай планету. Только быстрей, мне надо на Эльгир.

— Но…

— Нет ничего хуже, чем нейтрал, который путается под ногами. Мы сами разберёмся. А то… Люку мозги проешь, мастер будет пытаться тебя не убить, хотя чего там пытаться? И вообще явление тебя в большую тесную компанию будет сопровождаться ярко выраженным ущербом. Так что давай. Выбирай. Ты озвучил мои тайные желания и мысли.

— А… информация о мире Великой Силы… тебе не нужна?

— Так ты ж всё равно не скажешь. А допрашивать я плохо умею… Что-то я вижу тень раздумья на твоём благородном лице, — насмешка была не обидной.

— Ты отпускаешь врага.

— Есть вариант тебя убить. Ты его предпочитаешь?

— Я не верю, что ты меня отпустишь.

— Давай проверим.

— Я не верю, что даже если ты высадишь меня куда-то, то не будешь за мной следить. Ты. Или ещё кто-то.

— Это твои проблемы.

— Ты всерьёз решила, что я буду сражаться рядом с вами?!

— Шанс был. Не потому что ты за нас, а потому что против того, что тебя сломало.

— Ничего меня не ломало, — ответил он машинально.

— Тем радостней будет твоя жизнь на воле.

— Воле? Да что ты понимаешь про волю? Нет её! Нет.

— Я и так только и делаю, что веду философские споры. Вот уже несколько часов. Я к этому не привыкла. Тебя высаживать или нет? О свободе воли ты сможешь подумать на этой самой воле.

— Ты что, действительно не понимаешь? — упавшим голосом спросил он.