Темный ангел - Салли Боумен

Тут я остановилась; мне не хотелось говорить ему все, чем мы сможем заниматься. Я и так знала, что Окленд понял меня. Я знала, что он мечтал об этом. Думаю, что тогда я ожидала услышать его голос. Когда этого не произошло, я обеспокоилась. Я с трудом могла удержать руки на месте. Я попыталась объяснить: вот почему мне хочется, чтобы так все и было, чтобы мы были и близко и далеко в одно и то же время, бок о бок – и отдалены друг от друга. Мы не должны даже прикасаться друг к другу, но можем думать друг о друге: это самая лучшая любовь, она никогда не блекнет.

Я вышла из себя от необходимости объясняться и все выкладывать таким дурацким образом. Я знала, что и он это понимает, ибо всегда воспринимал мир, как и я.

Наша тайная любовь. От гнева и возбуждения меня даже заколотило. Я ощутила паленый запах пылавшего во мне гнева. Я понимала, что должна торопиться. Настало время преподнести ему два подарка. Я подошла к его креслу и встала перед ним на колени. В кармане у меня была бритва, и я извлекла ее. И сжала в правой руке.

Я наклонилась вперед. Посмотрела ему в глаза. Во мне все искрилось! Я прижала губы к его губам. Я ощущала их вкус. Я позволила ему поцеловать меня. Вот твои подарки, сказала я: смерть в правой руке и жизнь – в левой. Выбирай, Окленд.

Окленд долго не отрывал глаз от бритвы. Похоже, она удивила его, хотя он должен был знать, что я принесу ее. Чтобы помочь ему принять решение, я открыла ее. Она была очень острой. Я чиркнула лезвием по ладони. Края разреза разошлись, как губы. Хлынула кровь. Поднеся руку к его лицу, я сказала: «Попробуй ее, Окленд. Я знаю, ты знаком со вкусом крови и ее запахом. Ее вкус поможет тебе найти дорогу. Ты этого хочешь? Если так, берись. Я помогу тебе, обещаю. Найду твое запястье или горло. Я помогу тебе не промахнуться и буду рядом с тобой, пока все не кончится. Дверь закрыта. Обещаю тебе, что не начну плакать или кричать – я не как другие женщины. Я знаю, что смогу это сделать, и если ты хочешь меня, я готова. Выбирай, Окленд.

Его пальцы сомкнулись на моей кисти. Мне показалось, что он вывернет мне руку. Бритва взлетела в воздух и свалилась на турецкий ковер у ножек комода.

Окленд сказал: «Ты необыкновенная женщина. Ты самая необыкновенная женщина из всех, что я видел в жизни».

Думаю, он сказал именно это. После того, как выбрал.

Я подобрала бритву. И сунула ее обратно в карман. Вот так это было. Мне хотелось сказать Окленду, что женщина, которую он любил, была не столь уж необыкновенной: она была… так, случайностью, легким капризом судьбы. Слишком многое неправильным образом сплелось воедино. Такая уж ей выпала доля от рождения – или, может быть, она появилась на свет, чтобы стать такой. Хотя я этого не сказала; я знала, что в этом нет необходимости. Окленд любил меня за живущие во мне противоречия и разнообразие. Он знал, что я могу предстать перед ним любой и всякой. Я могла стать его маленькой девственницей или маленькой шлюхой, его маленькой святой или юной грешницей. А он мой фантастический, непредсказуемый мужчина, который познал смерть и вернулся обратно, который мог бы покончить с собой ради меня. Окленд, единственный мой, смелость твоя не имеет границ!

Я подошла к дверям и коснулась выключателя. Снаружи уже темнело, и в комнате сгущались сумерки. Я включила свет. И снова выключила его. Смотри, Окленд, сказала я. Вот она я. И вот меня нет. Затем я покинула его.

Я вернулась к Монтегю. Мы занимались любовью, но она была грубовата. Мне это нравилось. Мне нравилось чувствовать себя во власти мужских рук. Все же я не могла не сопротивляться, если он входил в меня. Я осторожно спросила его, имел ли он так и других женщин? Да, пару раз, но это было давно и не должно меня волновать.

Он вот-вот был готов пожалеть меня, подумала я, и мне этого не хотелось. Притворюсь в следующий раз, решила я. Доведу его до экстаза.

– Ты почитала Окленду? – спросил он, когда мы переодевались к обеду.

Я ответила, что да, почитала. Я сказала, что книга называлась «Антиквар» – сюжет был непонятен, но читала я очень выразительно.

Джейн появилась у Окленда час спустя. Медсестра, решив, что Окленд задремал, оставила его сидеть в кресле у окна. Джейн, увидев, что глаза у него открыты, остановилась в дверях. Она подумала: он видит перед собой войну.

Она постаралась вернуться из Лондона как можно скорее. Пересекая холл внизу, она заметила Гвен, в одиночестве сидящую в гостиной. Голова ее была опущена, и весь облик изображал неизбывную скорбь.

Зрелище ее фигуры лишь подхлестнуло Джейн. Она знала, какая печаль владеет Гвен, она знала, сколько усилий ей стоит входить в комнату сына, говорить с ним, читать ему, оставаясь веселой и раскованной. Джейн взбежала по ступенькам; она была полна злости и негодования. У нее частило сердце. Пусть то, что она собирается сказать, противоречит всем ее установкам как медсестры, но она скажет. Она думала: «Я не позволю ему больше причинять такую боль своей семье. Не позволю. Это эгоистично».

Оказавшись рядом с ним, она опустилась на колени у кресла и сжала его руки. Сгустилась вечерняя тьма. Тени размывали черты лица Окленда, но даже в полумраке она увидела, что Окленд плакал.

«Меня по-прежнему потрясает, когда мужчина плачет, – написала она, – и всем сердцем я устремилась к нему. Я так любила его. Мое тело томилось по нему. Я прикидывала, что я скажу ему, какие выложу аргументы; но когда дошло до дела, все смешалось – и любовь, и гнев, и негодование. Думаю, что говорила я очень сбивчиво».

Джейн хотела, чтобы он понял: что бы ни случилось во Франции, что бы он там ни делал или чему ни был бы свидетелем, он все же остался в живых. Он получил самый драгоценный дар из всех – жизнь. Сколько десятков тысяч человек – да что там, миллионов! – были лишены его? Они никогда не вернутся, пройдет время, и битвы, в которых они пали, будут забыты.

Когда война наконец завершится, предположила Джейн, возведут военные кладбища, и люди станут посещать их. Начнут праздновать какие-то годовщины. Но будем ли мы помнить их? Под каждым из этих надгробий лежит человек; каждый крест отмечает историю жизни. Те, кто любил павших, будут помнить их, но когда и они уйдут, что останется? Неизвестность. Забвение. Люди очень быстро забывают войны.

Голос Джейн дрогнул, она заплакала. Она хотела заставить его увидеть, что поведение его совершенно неправильно. Это было больше, чем ошибкой; это был грех. Бог наделил его жизнью – а он швырял сей дар Ему обратно в лицо.