Я умею прыгать через лужи. Это трава. В сердце моем - Алан Маршалл

них так никогда и не подарит миру то прекрасное, что таилось в их душах.

— Эй, вы, вертихвостки! — Выше этого они не смогут подняться. А кое для кого это слово претворится в жизнь.

То, что я пережил и передумал после часа, проведенного с работницами, вдохнуло жизнь в мои рассказы, и на нескольких конкурсах я даже вышел победителем, однако напечатать их мне так и не удалось. Редакторы утверждали, что публика такими вещами не интересуется.

Один из рассказов, записанных в моем блокноте и сделанных, с учетом того, что «интересует публику», — я отправил в сиднейскую газету «Еженедельник Смита».

Я подписал его вымышленным именем, потому что мне было стыдно.

Его опубликовали. Это был мой первый рассказ, появившийся в печати.

Глава 13

Большинство рабочих и служащих «Модной обуви» были заняты неполный день. Даже в лучшие времена, когда они работали без ограничений, им едва удавалось прокормить семью. Теперь же в конвертах, которые они получали в день зарплаты, денег было вполовину меньше.

Штаты служащих сократили, и оставшимся приходилось работать больше. Девушки из машинного отделения по нескольку раз в день посылали рассыльного в контору за аспирином. В одном из шкафов специально для них хранилась большая бутыль с таблетками аспирина. Обычно ее хватало на месяц, теперь же она опорожнялась меньше чем за две недели.

Кредиторы становились все настойчивее. Поставщики сырья приходили в контору с озабоченными лицами, а уходили совсем расстроенными. Они уже не просили, чтобы с ними расплатились сполна. При создавшемся положении подобные требования только раздражали. Они просили лишь оплаты отдельных счетов, полагая, что, входя в положение владельцев фабрики, они, в свою очередь, вправе получить какую-то сумму наличными.

Среди кредиторов были и богатые люди, они-то зачастую и приставали с ножом к горлу, демонстрируя качества, благодаря которым когда-то разбогатели. Другие — владельцы захудалых фабрик — и сами находились на грани банкротства. Они упрашивали расплатиться с ними, выручить их.

Мне приходилось ежедневно иметь с ними дело. Я должен был уклоняться от прямых ответов, притворяться, лгать и лицемерить. Ведь я боролся за свое существование, неразрывно связанное с существованием фирмы.

Я учился этому шаг за шагом, так, как учатся своему ремеслу механики и другие фабричные рабочие. Все мы воображали, что наши знания смогут уберечь нас от поражений, на которые жизнь неизвестно почему обрекает людей.

— Никто не приходил, пока меня не было? — спросил я как-то у машинистки.

Я только что возвратился из банка, где сурового вида управляющий разговаривал со мной так, будто я был повинен в шаткости его теперешнего положения и не желал ничего сделать, чтобы укрепить его.

— Приходил один человек. Он сказал, что будет вас дожидаться. Вы никого не заметили на улице?

— Нет, я никого не видел.

— Сейчас посмотрю, не ушел ли он.

Машинистка вернулась в сопровождении невысокого толстяка с красным лицом. На нем был поношенный тесноватый костюм. Держался он весьма самоуверенно и развязно; я не сомневался, что он взял со мной такой тон, чтобы произвести впечатление.

— Ну-с, — сказал он, потирая руки. — Как дела?

— Не очень-то хороши, — ответил я.

— Я рассчитывал получить от вас чек, — сказал он, стараясь говорить небрежно. Но голос его прерывался от волнения, он почувствовал это и уставился в землю.

— Послушайте — у нас нет денег. Если бы они были — я выписал бы вам чек. Но денег нет… Я только что из банка, там сказали, что мы и так забрали со счета лишнее. Может быть, мы сумеем что-нибудь заплатить вам на следующей неделе.

Самоуверенность покинула моего собеседника. На лице его появилось выражение безнадежности. Не поднимая глаз, он мрачно сказал:

— Вот что бывает, когда веришь обещаниям.

— Я лишь передаю вам ответ фирмы.

Он молчал. Он повел шеей, чтоб ослабить воротничок, и выглянул на улицу, где у крыльца стояла его машина. Боковые целлулоидовые щитки были продырявлены, шины изношены.

— Мне обещали, — повторял он упрямо.

— Это верно, вам обещали. — После паузы я добавил: — Когда я давал вам это обещание, я надеялся, что смогу его выполнить. Ведь и нам должны деньги, и мы тоже не можем их получить. Когда с нами расплатятся, я тоже вам кое-что выплачу.

— Все это прекрасно для тех, кто может позволить себе ждать, — но мне эти деньги нужны позарез.

Он не собирался уходить. Уйти из конторы значило бы смириться. Оставаясь же на месте, он заявлял свой протест. Он хотел получить окончательное и неопровержимое доказательство, что чека ему не дадут.

Я положил руку ему на плечо.

— Мне очень жаль, — сказал я.

Эти слова вывели его из неподвижности. Они были тем доказательством, которого он ждал. Он глубоко вздохнул и улыбнулся.

— Значит, придется подождать. — Он протянул мне руку. — До свидания!

Но в конторе бывали не только кредиторы; бывали у нас и хорошо одетые господа, пытавшиеся воспользоваться безвыходным положением предпринимателей, бессильных предотвратить свое банкротство.

Это были самые настоящие преступники. Их создавала не безработица; люди, бродившие от фабрики к фабрике в поисках работы, очень редко скатывались на путь преступлений. Нет, это были ловкие субъекты с руками, не знающими тяжелого труда, и цель своего прихода на фабрику они выкладывали совершенно откровенно, смотря вам прямо в лицо жесткими, ничего не говорящими глазами.

Один из этих людей захотел встретиться со мной наедине. Тонкие губы его были сжаты; бросался в глаза смуглый цвет его безукоризненно выбритого лица. Отменно чистый, без единой морщинки костюм выглядел так, словно его только что сняли с манекена в одном из самых лучших магазинов готового платья. Садясь на предложенный мной стул, он воздал должное своему костюму, аккуратно поддернув складки на брюках, прежде чем закинуть ногу на ногу. На вид этому человеку было лет тридцать.

— Чем могу служить? — осведомился я.

— Вероятно, как и остальные обувные предприятия, вы испытываете известные трудности, — начал он несколько свысока.

— Да, мы все в одной луже сидим, — сказал я. Он достал из кармана визитную карточку и бросил ее мне через стол.

— Вот моя карточка.

На ней стояло его имя «Дж.-Р. Фредерикс», а чуть пониже можно было прочитать слова: «Воск и политура».

— Вряд ли я могу быть вам полезным, — сказал я. — У нас все это имеется в избытке.

— Я пришел к вам не за этим, — заявил он, небрежно отмахнувшись от своей специальности, как от чего-то несущественного. — Я хотел бы поговорить о другом. Я полагаю, вы застрахованы на крупную сумму, — так ведь?

— Да, мы застрахованы, — ответил я, думая, что он представляет какую-нибудь страховую