Гарсиа Маркес - Сергей Марков

Воодушевлённый интервью, взятым по моей просьбе друзьями в Мексике, я написал Маркесу письмо, в котором заверил его, что журнал будет «не хуже немецкого „GEO“ или американского „National Geographic“», сообщил, что согласились сотрудничать с нами Жак Ив Кусто и Тур Хейердал, известные писатели, журналисты, фотохудожники… И попросил (наглость!) присылать заметки о любых его передвижениях по земле. Ответа не последовало.

Если позволяли дела и самочувствие, Маркес с Мерседес совершали туристические поездки — хотя, конечно, больше эти поездки походили на официальные визиты на высшем уровне, обставленные с соответствующей помпой. Но часто мечтали, например, тайно, инкогнито отправиться на какие-нибудь острова в Тихом океане, в Африку, в Исландию или на Байкал… С неизбывной всё-таки неприязнью опуская информацию о перелётах даже на первоклассных, надёжнейших авиалайнерах, Маркес листал журналы и рекламные проспекты всевозможных поездок, круизов, новых шикарных отелей и вздыхал: «Лет бы двадцать назад, когда ещё никто нас с тобой не знал, были бы такие возможности, как сейчас…» Однажды вечером, читая за ужином жене свежую газету, он наткнулся на рекламное объявление об «экзотических турах в Аргентину». Мерседес от этого объявления взяла оторопь.

В 1997 году кубино-аргентинская экспедиция обнаружила в Боливии, рядом с взлётно-посадочной полосой возле местечка Вальегранде останки Че Гевары. Оборотистые туроператоры организовали экзотический вид Че-туризма. Многие туристические компании, особенно французские, немецкие и даже японские, предлагали «эксклюзивные туры с правом участия в похоронах Эрнесто Гевары». Захоронение на Кубе обнаруженного экспедицией скелета с биркой «Е-2» привлекло немалое количество туристов со всего мира. Рекламировались туры по «тропе Че», а госпиталь в Вальегранде стал местом религиозного паломничества.

Любителей острых ощущений, купивших сувениров на определённую сумму, в том числе «фирменный» берет со звездой, ставили к стенке и расстреливали из М-2 (холостыми).

В начале 1993 года Маркес вошёл в состав «Форума мыслителей» ЮНЕСКО, дабы участвовать в обсуждении международных проблем в условиях нового миропорядка (что даст возможность завязать множество новых важных знакомств, в частности с Федерико Майором, первым главой ЮНЕСКО из испаноязычной страны).

Он по-прежнему вёл бурную общественную деятельность (ни на день не забывая о своём главном призвании и, закончив книгу, приступал к следующей, в то время — о наркобизнесе, о Пабло Эскобаре, что до поры держал в тайне). С группой известных американских журналистов Маркес совершил поездку в тюрьму. «Президенты приходят и уходят, а очкастый писатель, во всём мире известный под своим прозвищем Габо, остаётся, — писал Джеймс Брук. — День, проведённый с господином Гарсиа Маркесом, даёт представление о том, какой это человечище!.. В тюрьме Итагуи в предместьях Медельина торговцы кокаином из кожи вон лезли, состязаясь за честь подать ему обед. В казармах Нейвы пилоты вертолётов полиции по борьбе с наркотиками, не обращая внимания на окрики командира, расталкивали друг друга, чтобы сфотографироваться с кумиром». Но сам Маркес чувствовал, что увядает. «Любопытно, как человек начинает понимать, что стареет, — сказал он журналисту Дэвиду Страйтфельду. — Я стал забывать имена и номера телефонов, потом и того хуже. Я не мог вспомнить какое-то слово, лицо, мелодию…»

В 1994 году Маркес посетил Апрельскую ярмарку в Севилье, о чём давно мечтал, во многом и благодаря рассказам своего друга-андалусца — премьер-министра Испании Фелипе Гонсалеса, убеждавшего в том, что жизнь без севильской ярмарки неполная.

Автору этих строк через несколько лет тоже посчастливилось побывать на ярмарке в Севилье по приглашению писателей и журналистов, которые встречались с Маркесом и отчасти сопровождали его. Интервью он почти не давал, разве что симпатичной журналистке газеты «Эль Паис» Росе Мора (мои приятели из Андалусии тоже подметили, что Маркес не отказывал хорошеньким интервьюершам — редакторы этим пользовались, подсылая длинноногих фотомоделей с диктофонами, которые смутно себе представляли, кто этот седоусый мужчина и что именно у него брать).

Маркес прибыл в Андалусию загодя, на Святой неделе. Андалусцы гордятся своими торжествами, где ярмарка и карнавал сливаются воедино, где фигура Богоматери в карнавальных одеяниях проплывает по улицам среди арабских скакунов и танцоров фламенко, где рядом со скульптурами святых, разукрашенных как ярмарочные зазывалы, бойко продаются пирожки с «волосиками ангела» или тянучки «монашкины вздохи»…

Андалусия, которую поэты назвали «арабской красавицей с цыганской кровью», явилась одной из прародительниц Латинской Америки как таковой и Колумбии в особенности. Вся Испания — смешение кровей, традиций, культур. Но в Андалусии «замес» особенно крут и гремуч. Финикийцы, греки, римляне, вандалы, цыгане, мавры…

Торжества Святой недели в Севилье длятся от Вербного воскресенья до Пасхи: роскошные и многолюдные службы в соборах, театрализованные представления на темы священной истории, обеты и благодарения за услышанные молитвы. После Святой недели Севилья погружается в безумство Апрельской ярмарки. На смену торжества духа приходит разгул плоти: вино, коррида, лошади, фламенко… Мой знакомый литератор Фернандо Монтеро, родившийся в Севилье, живущий в Марбелье, в апрельские дни 1990 года наблюдал за Маркесом, иногда и сопровождал его.

— Роса Мора из «Эль Паис» взяла его в оборот, — рассказывал Фернандо. — Но я, намереваясь писать о превратностях латиноамериканского литературного «бума», полностью, как мне тогда думалось, замешенного на политике, почти всё время был рядом. С субботы, когда я видел, как задумчиво слушал он «Gloria in Excelsis Deo» («Слава вышних Богу») в нашем соборе и звон колоколов, которому нет равных в мире. И с парада арабских скакунов вот здесь, на Прадо-де-Сан-Себастьян, на лугу, где когда-то инквизиция производила аутодафе, рядом с табачной фабрикой, на которой работала та самая Кармен, — парадом открывается Ярмарка.

В кафе под открытым небом между палатками и павильонами мы с Фернандо пили прохладное розовое вино, закусывали торрихас (гренками) и жаренными во фритюре ломтиками телятины, в которые завёрнуты ветчина холодного копчения и фламенкинес (сыр), а вокруг, по дорожкам, посыпанным золотистым песком, прогуливались мужчины, женщины и девочки, наряженные, как и взрослые, в платья прошлых веков, в кружевах и лентах, с веерами, и танцевали, и пели, и проносились в каретах, верхом, и обнимались и целовались… В атмосфере севильской Ярмарки причудливо сочетаются извечная святость (продемонстрированная на Святой неделе) и неизбывная греховность.