Три килограмма конфет (СИ) - "Нельма"

Максим замер на мгновение, и если бы не это, я бы всерьёз решила, что он и вовсе ничего не почувствовал: спокойно закончил со своей обувью, поднялся на ноги, снова отводя от меня взгляд, и даже сам открыл входную дверь.

— Максим… — позвала я шёпотом, ощутив, как горло перехватывает болью удушающих слёз, за тонкой пеленой которых его силуэт начинал постепенно расплываться перед глазами. Но самым противным было то, что мне в действительности нечего было ему сказать.

Ни одной достаточно веской причины, чтобы вырвать из него обещание вернуться. В мою квартиру, в мою жизнь… а из мыслей и сердца его, напротив, ничем уже не прогнать, не вытравить, не выбросить.

Мне оставалось только смотреть в его широкую, напряжённую спину, загородившую собой весь дверной проём, и с первобытным ужасом и болезненным отчаянием думать о том, что это может быть конец.

— Прости, Поль, — так же тихо ответил он, не оборачиваясь, — мне нужно ещё немного времени.

========== Глава 37. Про окончательную капитуляцию. ==========

— Хороший мальчик. И что ты его от нас так долго прятала? — хмыкнула мама, выглянув в коридор и убедившись, что дверь захлопнулась именно за ушедшим Ивановым.

— Потому что дура, — тихо пробубнила я под нос и ушла к себе в комнату, отказавшись даже от столь необходимого после долгого пребывания на улице тёплого душа, которого требовали ноющие мышцы и раскрасневшаяся от холода, зудящая кожа. Потому что я боялась, что мама захочет развить эту тему или задать мне несколько вопросов о случившемся, а у меня совсем не было сил и желания говорить о чём-либо, хоть как-то связанном с событиями этого сумасшедшего вечера.

Меня словно разорвали, перемололи огромными жерновами и растёрли в порошок, а потом попытались сгрести получившуюся пыль в одну кучку и придать былую целостную форму. Нужно ли говорить, что ни черта из этого не вышло?

Единственное, чем милосерден ко мне оказался минувший день, это ощущением невыносимой усталости, благодаря которой я заснула, только коснувшись головой подушки, и впервые с нашей ссоры спокойно проспала всю ночь подряд, не просыпаясь в тревожном бреду каждые полчаса и не мучаясь сумбурными, изматывающими кошмарами. А главное — я не успела спуститься в самое сердце преисподней, куда неизменно вела кривая лесенка самобичевания.

Во вторник я встала с удивительно ясным сознанием и конкретной целью добраться до Максима, чего бы мне это ни стоило. И в гимназию спешила как никогда раньше, расстёгивала куртку прямо на ходу, чтобы не потерять ни одной секунды и тотчас же броситься в другую часть гардероба, где было закреплённое за ним место.

Увы, там меня ждало первое разочарование в виде абсолютно пустой вешалки. Зато, задумчиво слоняясь среди завешанных одеждой рядов, я внезапно врезалась в Чанухина, тоже выглядевшего крайне задумчивым.

— А Максим сегодня не придёт? — спросила я, потирая ушибленную о его плечо переносицу и чертыхаясь про себя. Давно следовало научиться смотреть перед собой, а не оглядываться по сторонам прямо на ходу.

— Не-а, — качнул головой он и только потом развернулся и внимательно посмотрел на меня, словно только в тот самый момент вообще заметил, с кем разговаривает.

— Он в порядке? — на всякий случай уточнила я, хотя ещё вчера, перед сном, коротко изложила суть произошедшего в сообщении Артёму и попросила держать меня в курсе, если что-то вдруг случится. Но и не спросить я не могла, надеясь по крупицам собрать хоть какую-то информацию о Максиме.

Однако Слава выглядел потерянным и, несколько раз быстро моргнув пушистыми ресницами, осторожно, неуверенно, расплывчато произнёс:

— Вроде бы, — и настороженно уставился на меня, явно догадываясь, что этот вопрос был задан не просто так.

Я тоже явно догадывалась, что он ещё не видел своего друга со вчерашнего вечера. И можно было предположить, что Иванов приехал и сразу лёг спать, а утром просто не успел попасться Славе на глаза, или скрывался специально, не желая отвечать на логично возникшие бы вопросы, но… Но что-то подсказывало мне, что причина совсем в другом.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Например, в том, что кто-то просто не ночевал дома.

И этот кто-то сейчас поправлял узел на своём галстуке, пытаясь прикрыть с его помощью недостающую на рубашке пуговицу, вырванную очень яростно, так, что ткань в этом месте чуть топорщилась ошмётками оставшихся ниток. И та часть рубашки, что виднелась из-под тщательно застёгнутого на все пуговицы пиджака (это у Чанухина-то, который надевал его только по праздникам и после минимум трёх подряд просьб завуча) была помята до неприличия. Точь-в-точь так же, как вещи его друга, что мне пришлось отглаживать всего пару дней назад.

Впрочем, всё это пустяки. По сравнению с тем, как ощутимо от него пахло не сигаретным дымом или даже женским парфюмом, а именно тем тёплым и уютным ароматом, что всегда так привлекал меня в комнате Марго.

— Увидимся на обеде, — мне пришлось поспешно ретироваться, чтобы скрыть от него по-детски глупый смешок, так и просящийся наружу начиная с той секунды, как на меня снизошло озарение по поводу вероятного развития вчерашних событий. На фоне ссоры с Максимом, драки с Романовым, обморока и знакомства мамы с моим потенциально-бывшим парнем мне удалось напрочь забыть об увиденном вчера, во время дискотеки.

Оставалось только сжимать кулачки и надеяться, что у Риты и Славы наконец всё станет хорошо. Чуть более определённо, постоянно, понятно, чем все предыдущие месяцы сомнений и метаний, на фоне которых их вчерашнее поведение выглядело просто феноменальным прорывом.

Продержавшись до середины первого урока, я украдкой взяла телефон и написала Иванову сообщение, на которое очень долго смотрела, прежде чем отправить, терзаемая сомнениями. У меня не было ни единого предположения, что делать, если ему снова взбредёт в голову меня игнорировать. Только отпустить ситуацию и снова послать его к чёрту, лелея очередную обиду.

≪ Как ты себя чувствуешь?

На быстрый ответ (и ответ вообще) я не особенно рассчитывала, что совсем не мешало мне сосредоточенно и безотрывно всматриваться в экран телефона, пока он обнадёживающе не мигнул подсветкой.

≫ Как человек с обычной шишкой на лбу, к которому относятся как к смертельно больному.

≫ Ты сама как, Поль?

Как я? Как человек, который умер и воскрес несколько раз подряд и от одного лишь короткого сообщения, простого вопроса может восстать из плотного пепла отчаяния и взлететь от счастья. Оказывается, достаточно лишь на секунду вернуться назад в прошлое, где мы могли непринуждённо переписываться часами напролёт, чтобы испытать такую искреннюю радость.

Пальцы сами собой набрали откровенное «я скучаю по тебе», но голос разума остановил меня прежде, чем это оказалось отправлено. Не время. И совсем не так мне хотелось сказать об этом: упираясь взглядом в испещрённую мелкими царапинками поверхность стола, вместо того чтобы смотреть в его пронзительно-голубые глаза, и сжимая в руках телефон, когда пальцы могли бы нежно касаться его тёплой, чуть шероховатой на костяшках и подушечках ладони.

≪ Нормально. Пытаюсь крепко стоять на ногах)

Увы, на этом наше общение так и закончилось, только успев начаться, а вместе с тем снова испортилось настроение, опустившись до той нулевой отметки, когда мне даже дышать казалось очень скучным и утомительным. Апатия оплетала меня тугими силками, подобно дементору высасывала все жизненные силы и покрывала мир вокруг толстым слоем серой пыли.

Мне было до того мучительно «никак», что недавнее «плохо» уже не казалось настолько ужасным. Тогда меня ломало изнутри, но после периода ненависти к себе и горьких слёз наступал момент, когда я брала себя в руки и думала-думала-думала, придумывала один за другим варианты, как исправить то, что сама же натворила. А теперь мои мышцы, мысли, чувства одревеснели, заплесневели и поросли мхом, превращая меня в бестолковую и пустую куклу со стеклянным взглядом и выражением полного безразличия на лице.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})