Горы дышат огнем - Веселин Андреев

— «Мертвый — не враг»[134], — сказал я, хотя в душе был согласен с ним.

Никто мне не ответил. Возможно, товарищей сдерживал авторитет Димчо, возможно, они просто не сразу нашлись, как мне возразить. Богдана, школьника, я вижу сейчас как бы в двух проекциях: вот он идет по Копривиштице, широкое, с острым подбородком лицо, светящиеся глаза. Он радостно приветствует своих знакомых, а потом бежит за отрядом, бледный, задыхающийся, его мучают тесные ботинки. Так вот, этот Богдан, испытывая злобу и в то же время не желая меня обидеть, сказал:

— Андро, так ведь то мертвый. А перед тем как их расстреляли, они были, можно сказать, живыми...

— Я понимаю так, — прерывает его кто-то, — одного изрубишь, как капусту, — другие бояться будут!

— Это было бы можно, будь мы фашисты, — замечает в ответ Ильо.

«Анатомический институт, Медицинская академия, Данциг, 15 февраля 1944 года. Дельбрюк-аллея, 76. Директор — профессор доктор Шпанер. Производство мыла из жировых отходов. 10—12 фунтов жира, 10 литров воды, 1 килограмм натронового раствора для производства твердого мыла или 1 килограмм окиси калия для жидкого мыла и горсть соды. Варить в котле три часа...» Это рецепт производства мыла из человеческого жира, разработанный как раз перед тем, как мы вели наш разговор под Бунаей. Мы этого не знали и не поверили бы, что такое возможно, а профессор доктор Шпанер разработал и технологию обработки человеческой кожи, взятой у узников концлагерей. Но мы знали самое главное: действовать, как фашисты, мы не можем.

Голосования не было, каждый принимал решение сам. Гнев ребят и в самом деле был справедлив, это был и мой гнев. Враги издеваются вовсю, а нам нельзя. Мы не могли! (Даже если бы нам это и разрешили, никто не стал бы развешивать кишки и внутренности по букам. Мы не взяли у приговоренных ни обуви, ни одежды, ни даже часов, хотя они очень были нам нужны.) Уничтожай врага, преодолевай его сопротивление — это все. Садизм — это бессилие. Он унижает человека...

В горячке спора никто из бойцов даже не присел отдохнуть. Да и на ветках, покрытых снегом, долго не усидишь: холодно.

Мне-то было хорошо, у меня была островерхая овечья шапка, она чудесно согревала голову, а когда мы останавливались, я садился на нее; дождь, грязь, снег — не страшно! «Царь, — кричали мне, — и с короной, почему только ты надеваешь ее на зад?»

Мы перекусили хамсой и начали подъем. Нужно ли рассказывать чего нам стоила эта закуска? Если бы не было снега, мы выпили бы, пожалуй, все реки Средне Горы. Ей-богу, будь с нами тогда такие поборники бдительности, какие появились позже, возникло бы подозрение в попытке отравить отряд. Запомнили мы эту хамсу.

Но Копривштица продолжала пьянить нас, и не меркли синие очи этого мартовского дня.

К ОПЕРАТИВНЫМ ПРОСТОРАМ ВЕСНЫ

Смеркалось рано. Все небо казалось сплошным плотным облаком. Оно повисло прямо над головой, и из него валил снег — липкие заячьи хвостики. Это было хорошо: снег скрывал наши следы, но настроение у нас ухудшилось.

Перейдя через Ширинейку, мы пошли по руслу одного из ее притоков. Под ногами звенел лед. Поздно ночью добрались до Кале. В темноте горная вершина походила на огромную, полуразрушенную крепость.

Как фонтаны, взметнулось пламя буйных костров. Снег прибивал его к земле, но оно снова взвивалось ввысь. Мы уже отвыкли спать на морозе, да и недавние события не давали нам покоя: в ту ночь никто не сомкнул глаз.

Утром отправились в южном направлении. Кара, Марин и Старик отделились. Им предстояло идти на явку в Пловдив.

Достаточно было взглянуть на облака, косматые и ощетинившиеся, извивающиеся, как змеи, чтобы мороз пробрал тебя до костей. Никто нам не сказал, куда мы направляемся. Это решали командиры. Мы знали лишь одно — необходимо скрыться от возможного преследования. Замечательно удалась наша операция в Копривштице, но все могло пойти насмарку, если бы мы подверглись нападению крупных сил противника. А они как раз были сконцентрированы вокруг нас!

Погода прояснилась. И вдруг загудели моторы.

— Не может быть! Поблизости нет никакой дороги. Откуда тут взяться машинам? — говорили одни.

— Вы что, глухие? Послушайте, как они воют! — отвечали им другие.

Какое-то необъяснимое чувство подсказало нам, что это ревут самолеты.

Вы помните, друзья? Мы не напугались, мы обрадовались! Почувствовали гордость, что против нас брошены даже самолеты. Послышались возгласы: «На-ка, выкуси!», некоторые показывали кукиш. Однако на голом белом склоне мы были прекрасными мишенями, и Максим закричал:

— Прячься! Скорее! Бегом!

Я помню, как мы бросились к редким букам и скалам. Самолеты выскочили из-за облаков. Они летели низко, слегка накренившись. Пилоты высовывались из кабин, видны были темные очки у них на глазах. Ребристые шлемы, очки и кожаные пальто придавали пилотам устрашающий вид. Самолеты упорно кружили над нами, и вдруг рыхлый снег запузырился. Мы услышали пулеметные очереди. «Эх, врезать бы тебе разок!..» Но нельзя было выдавать себя. Самолеты покружились, потрещали и растаяли в сером небе.

Только теперь нас охватила тревога, но мы постарались заглушить ее шутками:

— Вон какие мы опасные, братец, нас воздушные драконы стали выслеживать! Какие же это драконы? Обычные боевые самолеты!

— Да, трудненько нам придется...

Потом мы пересекли полосу следов, оставленных сапогами, множеством сапог. Это не доставляло нам особого удовольствия, и мы подумывали, что, видимо, зашли врагам в тыл. И опять мы прижимались к букам, пока над нами тарахтели «швейные машинки», и опять шли дальше.

Вот уже три ночи подряд мы прилагали все усилия, чтобы сбить врага с толку, уйти от преследования. Нам помогал непрекращающийся снегопад. Холодно, но костры разводить нельзя. То и дело начинают рокотать горы, в небе внезапно появляются огни и начинают кружить над нами... Самолетов не видно, и кажется, будто это взъерошенные, ощетинившиеся горы бросаются на нас. Эти апокалипсические видения, неотступно преследуя нас, не столько пугали, сколько утомляли...

Хотя нам всегда легче вести бой в горах, мы спустились довольно низко, в долину, где местами не было снега. Остановились между Стрелчей и Панагюриште, на Поповом Столе.

Предательская хамса давно уже кончилась, но сейчас мы были бы рады и ей. Несколько человек во главе с Икономом принесли из панагюриштских овчарен мешок крупы, которая предназначалась для собак. Никого это не смутило, никто не поперхнулся ячменными остьями, но