Звездная река - Гай Гэвриел Кей

Шань понимает, что это уловка с его стороны, пусть и умная. Он умный человек, друг Дайяня. Эти пятеро остаются, чтобы защищать их ферму. И ее. Она не в состоянии понять, как относится к этому. Но понимает, что эта защита внушает уверенность, когда наступают сумерки. Ей все время вспоминается тот момент, когда она увидела алтайского всадника из сада. Она помнит, что там была лиса, позволившая себя увидеть, и она смотрела в его сторону. Она понятия не имеет, как это понимать. Она пока не в состоянии ясно мыслить. Сегодня она убила человека. Она – женщина, которая убила.

Тело Ма лежит в гостиной мужского дома, благовония тлеют на жаровне, горит одна белая свеча. Его мачеха и тетка привели его в порядок. Они омыли его и одели, как она своего отца, хоть он и не получил должного погребения во время осады. Она вспоминает, как Ма бежал к ней и алтайскому всаднику.

Его отец не покидал этой комнаты, сидел у стены, смотрел и молчал. Это молчание было подобающим проявлением уважения к молодому человеку, неженатому, бездетному. Присутствие отца в этой комнате, его слезы перед этим, его очевидное горе формально были нарушением правильного поведения. Но кто может ему в этом отказать? Кто бы захотел это сделать?

По-видимому, те последние слова, которые выкрикнул Ма, те, что услышала, но не поняла Шань, отец с сыном обычно кричали, когда тренировались на Линчжоу, превращая тренировку в игру, чтобы вместе посмеяться в этом ужасном месте.

Шань собралась с силами и вышла попрощаться с Цзыцзи. Он поскачет в темноте. Чао, безупречно вежливый даже в такой момент, стоит рядом с ним у ворот.

– Я пришлю вам весточку, – говорит Цзыцзи, когда она подходит к ним. – К утру мы уже будем иметь представление о ситуации, я думаю.

– Вы и ваши солдаты сегодня сделали честь Катаю, – говорит Чао. – Возможно, вы спасли всех нас, живущих к югу от реки.

– Не всех, – отвечает Цзыцзи.

– Во время войны случаются ужасные вещи. Как у вас хватает самомнения думать, что мы управляем всем, что произойдет в будущем?

– Мы можем попытаться его спланировать, – возражает Цзыцзи.

– Можем попытаться, – соглашается Чао, и в меркнущем свете Шань видит его мягкую улыбку, от которой у нее щемит сердце.

– Подождите, пожалуйста, – внезапно просит она и спешит обратно по дорожке в главный дом. Дверь завешена белой тканью в знак смерти. Рядом с ней, слева, висит маленький колокольчик.

Она подходит к алтарю и берет какой-то предмет, потом снова выходит из дома. Небо ясное. Ветер утих, лишь слегка шевелит листья деревьев у дорожки. Она видит вечернюю звезду.

Шань подходит к Цзыцзи, стоящему рядом со своим конем.

– Отдайте ему это, – говорит она. – Скажите, что она принадлежала моей матери. Вторая лежит на алтаре, в память о моих родителях. Пусть у него будет моя вещь.

Он смотрит на сережку из ляпис-лазури, потом на Шань, потом мельком бросает взгляд на Лу Чао, стоящего рядом.

– Конечно, – отвечает он. А потом, после паузы, прочистив горло, прибавляет: – Госпожа Линь, он солдат. Никто из нас не может…

– Я понимаю, – резко прерывает она. Она боится снова расплакаться. – Берегите себя, командир. Вы нам очень нужны.

– Спасибо, – отвечает он и вскакивает в седло, а потом он и его люди едут по дороге между деревьями к первой вечерней звезде, к мраку или к свету, спрятанным от всех них в будущем, словно в шкатулке без ключа.

Военачальник алтаев Вань’йэнь не отдал приказ убить гонцов, но только потому, что никто первым не принес известие о катастрофе. Некоторые из всадников действительно прискакали на восток, спасаясь бегством, но это известие их опередило.

Алтаи узнали о катастрофе из письма, обернутого вокруг стрелы, которую выпустили с реки. Вань’йэнь послал лодки в погоню за лучником, который посмел подплыть так близко, но он и не ожидал никого найти. Это сводило его с ума.

Ему прочли эту записку, и его ярость стала похожей на огонь в летней траве, который ничто не может остановить, пока трава не выгорит дотла. Послание было написано от лица Главнокомандующего Катая Жэнь Дайяня и адресовано «предводителю варваров». Без имени, хотя, они, конечно, знали его имя!

В нем подробно описывался план Вань’йэня на это утро, куда отправили его солдат для переправы через реку – и как они были уничтожены на обоих берегах и на воде. Ему выразили благодарность за щедрый подарок в виде коней.

Письмо было слишком подробным. У Вань’йэня не осталось сомнений в том, что говорит ему это послание. Этот человек, этот Жэнь Дайянь… ему необходимо уничтожить его, иначе он задохнется от охватившей его ярости.

Он приказал армии садиться в лодки.

Они переправятся через реку прямо здесь и сейчас, еще до конца дня. Он думал: «Враг не ожидает, что мы выступим так поздно. Мы застанем их врасплох!».

Они высадятся перед испуганными катайскими солдатами на другом берегу – и отрубят их руки и ноги от туловища, и съедят их сердца. Этого командира Жэня не будет среди частей на противоположном берегу, он находится выше по реке, а лучшие всадники Вань’йэня здесь, вместе с ним (всегда). Его ярость станет их яростью.

Лагерь пришел в движение по его команде, весть о поражении летела по лагерю (подобно тому степному пожару). Суда стояли здесь, их строили у реки, на виду у всех – тайно построенные лодки находились выше по течению. Он не знал, как их обнаружили, он даже не знал, какие силы бросил в бой Дайянь. Армия Катая, то, что от нее осталось, находилась здесь, напротив него. Неужели фермеры и разбойники сегодня разгромили степных воинов?

Кони. Катаец написал, что они забрали его коней. Это было похоже на рану. На удар в грудь, туда, где сердце.

Он поднялся на наблюдательную вышку, которую построили у реки. Он смотрел на свое войско, собравшееся здесь, на лучших воинов степей, на армию, которая никогда не знала ничего похожего на поражение с того времени, когда они с братом привели свое племя с северо-востока, с той первой атаки на племя цзэни. Ему приятно было это вспомнить. Они начали с ночной засады, с преимущества неожиданности. Он скажет об этом сейчас, напомнит им всем.

Он уперся кулаками в бока, жестом, который был всем известен, расставив ноги, готовый править миром. Посмотрел на свою армию, на своих всадников.

Мелочи могут наклонить мир в другую сторону, перевернуть его. Перемена направления ветра решила исход первого сражения у Красного Утеса. Болезнь кагана или смерть назначенного преемника (одного человека, всего одного человека) не раз меняла судьбу степей. Случайная стрела в бою могла поразить вождя. Гордому человеку могли приказать танцевать вокруг костра. Так много случайных моментов. Даже простая мысль могла прийти…