Вся синева неба - Мелисса да Коста

Он много улыбается и разговаривает с Марико, с Пьером-Аленом и с другими жителями, которых мельком видела Жоанна в первые дни здесь. Это не тот Эмиль, который приехал на ферму неделю назад, бледный, тихий и растерянный. Жоанна не хочет думать, что этот Эмиль, улыбающийся и счастливый, стал таким только потому, что еще глубже погрузился в извивы своего прошлого, потому что прошлое и настоящее теперь соседствуют и смешиваются без всякой логики. Пьер-Ален становится то отцом Эмиля, то одним из его школьных учителей, а одного ребенка с фермы он называет Тиваном. Она не знает, кто это, но думает, что это один из детей Маржори.

Ему стало хуже, но единственное, что хочет знать Жоанна, — что он выглядит счастливым и спокойным.

Марико взял Эмиля с собой в деревню за досками, чтобы потом выстроить отдельно стоящую туалетную кабинку рядом с кемпинг-каром. Жоанне кажется, что Эмилю нравится общество Марико. Ему, конечно, на пользу мужская компания, чтобы не быть постоянно с ней. Он не решится сам это сказать, потому что слишком вежлив, но она это чувствует. Сегодня утром у нее сеанс медитации. Изадора сама оповестила всех, и, когда они приходят вдвоем в низину в самом центре Лескёнского цирка, окруженную известняковыми скалами, там уже собралось полтора десятка человек. Жоанна не может скрыть удивления. Она ожидала троих, не больше. Но сложилась целая группа, желающая присутствовать на сеансе медитации.

— Окружение великолепное, — говорит Изадора.

Мужчины и женщины хором подтверждают.

— Это была отличная идея.

Жоанна старается не оробеть перед толпой. Она никогда не занималась посвящением в медитацию, только с Эмилем. Это совсем другое дело.

— Как нам надо сесть?

Она отмечает, что женщина, задавшая вопрос, пришла с маленьким сыном, мальчиком лет четырех-пяти. Столько сейчас было бы Тому. Она старается не думать об этом. К счастью, у мальчика огненно-рыжие волосы и лицо в веснушках. Кроме возраста, ничего общего.

— Рассаживайтесь куда хотите, как хотите. Так, чтобы каждому было максимально удобно.

Странно видеть, как полтора десятка человек повинуются ей не моргнув глазом. Она спокойно усаживается на траву, так, чтобы в поле зрения были пики Ансабера. Среди всех этих известняковых гор, одна другой выше, эти — ее любимые. Они самые остроконечные. Они вздымаются острыми лезвиями, высокие и горделивые. Люди с фермы говорят, что это самые вертикальные и самые неприступные вершины Пиренеев. Они долго оставались непокоренными. Были двумя последними непокоренными вершинами во всех Пиренеях… пока экспедиция из двух человек не совершила восхождение ценой своей жизни. Даже покоренные, пики Ансабера долго оставались проклятыми и внушали страх.

Для первого сеанса Жоанна выбрала медитацию на тему гор. Это упражнение на осознание, чтобы успокоиться и осознать свои внутренние силы, объясняет она. Она призывает их сосредоточиться на дыхании на несколько секунд, чтобы привести себя в состояние покоя, потом просит выбрать одну гору среди окружающих. Гору, которая им особенно нравится, которая внушает им покой и безмятежность или, наоборот, силу. Сама она сосредотачивает взгляд на проклятых пиках, на пиках, долго остававшихся непокоренными. Она призывает их рассмотреть выбранную гору во всех подробностях. Ее форму, очертания, цвет, контрасты, шероховатости, ели, тропы… Дает им время тишины, чтобы полностью насытиться этим созерцанием. Все исчезло вокруг Жоанны. Остались только небо и пики Ансабер.

— Ваше тело — эта гора…

Это она произносит тихим и ясным голосом.

— Крепко вросшая в землю… прочная… стабильная… Вы — эта скала. Вам ничего не страшно. Ни бури, ни ветра, овевающие вас. Ни дождь, ни лавины. Вы стоите, непоколебимы, крепко держась за землю. Осознайте вашу способность противостоять… вашу силу… Бури не свалят вас. Вы терпеливо ждете, когда они унесутся вдаль и вернется синее небо. Почувствуйте… Почувствуйте этот покой в себе… эту полную уверенность… Вы — эта гора. Вы непобедимы.

Жоанна на время забывает о пиках Ансабера. На несколько секунд она затерялась в своих воспоминаниях. О той поре, когда она не была горой. О той поре, когда она была былинкой, гонимой ветром, колыхаемой его течениями. Она не знала, за что уцепиться, чтобы продолжать жить. Она жила взаперти в четырех стенах цыплячье-желтого цвета, в санатории. На окна поставили решетки, а из комнат убрали все зеркала. Мера предосторожности, чтобы избежать самоубийств пансионеров. Ей было жаль, что прутья решетки режут небо на узкие серые полоски.

Леон приходил каждый день, а она не всегда его узнавала. Она видела то, чего нет, и не видела того реального, что ее окружало. Она упорно молчала. Говорить она перестала после похорон Тома. Леон закопал его в землю. Андре закопали его в землю, когда он должен был улететь в море, в небо. Два его чуда.

Никому не удавалось ее разговорить. Однажды медсестра, которая только что заступила на пост и всегда смотрела на нее с сочувствием, подарила ей маленький блокнот. Такой же, как тот, в котором она пишет сегодня, только тот был красный и поменьше. Медсестра сказала: «С Рождеством, Жоанна». У нее был добрый и ласковый голос и большие голубые глаза. Она ничего не поняла, когда Жоанна заплакала.

— Не доводите себя до такого. Это просто подарок.

Она поставила в вазу на прикроватном столике несколько веток сирени, которые принес Леон накануне, и прошептала, как будто доверяла секрет:

— Вы не хотите говорить, я подумала, что, может быть, захотите писать.

Медсестру звали Опаль. Странное имя, которое сразу понравилось Жоанне. Оно напомнило ей легенду, которую рассказывал отец о драгоценном камне опале. Он объяснил ей, что этот камень обладает иризацией, иначе говоря, переливается, сияет разноцветными огнями. Легенда, которую рассказал Жозеф, была из мифологии австралийских аборигенов. Бог-создатель однажды спустился на землю по радуге, и едва он ступил на землю, как камни заиграли всеми цветами радуги. Опалы. Жозеф еще добавил, что, согласно Плинию Старшему, очень древнему писателю, опал — волшебный камень, потому что сочетает в себе цвета и свойства всех других драгоценных камней.

Жоанна вспомнила об этом, когда писала первую строчку в блокноте, подаренном Опаль. Обложка была мягкой, как замша. Маленькая резинка позволяла его закрыть. Леон должен был прийти с минуты на минуту, наверняка с родителями в этот рождественский день. Андре снисходили раз в три месяца навестить свою невестку, обезумевшую и онемевшую