Советская фантастика 80-х годов. Книга 2 (антология) - Владимир Михайлов

Анатолий Николаевич коротко пересказал Андрею содержание своего разговора с космическим гостем. Молодой человек слушал очень внимательно, не спуская глаз с профессора.,

— Значит, вам его предложение показалось нелогичным?.

— Да не просто нелогичным, а нелепым! Убежден, что такой вариант контакта никому не приходил в голову.

— Это уж точно…

Чувство ревности кольнуло Анатолия Николаевича. Похоже, что-то такое рассказал пришелец этому далекому от науки красавцу. Что-то такое важное, что счел нужным утаить от него, ученого.

— Ну, а вы с ним о чем говорили?

Андрей повертел в руках пустой бокал, играя капелькой жидкости на дне, поднял глаза на профессора и вдруг мягко, совсем по-детски улыбнулся.

— О смысле жизни.

— Вот как! И… что же?

— Что нового я узнал, хотите вы сказать?

— Да.

— А ничего. — Актер пожал плечами и поставил бокал на место. — Ничего такого, о чем в той или иной форме не говорилось бы еще до нас с вами.

— Ну а конкретнее?

— Конкретнее?.. — Андрей задумчиво поднял брови. — Вот уж не знаю, получится ли… Очень уж тема обширная.

Он откинулся в кресле, положив руки на подлокотники.

— Вы, как я понял, всю жизнь занимались наукой?

— Да, со студенческих лет.

— И, наверное, прочли немало книг по своему профилю?

— Не только по своему. Занятия наукой требуют определенной широты кругозора.

— Ну, а такие, скажем, области, как история, философия, религия, вас не интересовали?

— Честно говоря, постольку поскольку, — подумав, признался Анатолий Николаевич. — Тут я, видимо, троечник, как вы в математике. В наше время быть энциклопедистом, сами понимаете, невозможно. Чем-то приходится жертвовать.

— Вот и первая хитрость космического демона, — усмехнулся Андрей, — свести двух троечников. Очень символично. — Он задумался, глядя куда-то далеко, мимо профессора. — Не отсюда ли все беды человеческие, что мир, если вдуматься, состоит из троечников.

К ним подошла официантка:

— Будем расплачиваться?

Актер и ученый одновременно вынули бумажники и… рассмеялись. После короткого забавного препирательства профессор отвоевал право заплатить за ужин. Они поднялись и пошли к выходу.

ГЛАВА 9

У ярко освещенного фасада ресторана было шумно. Дождь еще не кончился, и под бетонным навесом, громко разговаривая, толпились подвыпившие посетители. Анатолий Николаевич и его новый знакомый остановились в стороне, у края навеса, с которого на черный асфальт лились редкие струйки дождя. Среди ожидающих выделялась компания девушек и парней, одетых модно и довольно пьяных. Они стояли в кружок, обнявшись за спины, — все длинноволосые, в джинсах, трудноотличимые друг от друга — и, качаясь, с громким подвыванием пели популярную песенку.

Профессор давно уже не бывал не только в ресторанах, но и вообще в местах массового отдыха. Институт, завод, академия, министерство, дом, иногда (если уж очень допекут) телестудия — все время в спешке, на машине. Привык беречь каждую минуту. Сценка неприятно поразила его. Он подумал, что в дни его молодости, когда жизнь была куда более бедной, увидеть такое было почти немыслимо. Чего им надо? Чего еще не хватает?

— Что, не нравится? — услышал он над ухом баритон Андрея.

— Да… неприятное зрелище.

— А раз неприятное, то лучше и не смотреть, — сказал Андрей с жестковатой ноткой и, помолчав, снова заговорил: — Живем каждый на своем этаже, занимаемся каждый своим делом: кто космос штурмует, кто спортивные рекорды, а кто вот так… воет у кабака. Любопытно живем, а?

— Да… — без выражения обронил профессор. Его сейчас гораздо больше всех других занимала проблема, как выйти из неопределенного положения, в которое его поставило странное условие космического гостя.

— Пойдемте-ка, а? Дождь как будто уже кончился, — предложил он, выглядывая из-под навеса.

Они двинулись по мокрому черному тротуару, на котором расплескались разноцветные огни от фонарей и витрин. Анатолий Николаевич покосился на своего молча шагавшего спутника. Да, он совершенно честный и искренний человек, но в свидетели никак не годится. Актер… Пожалуй еще засмеют, когда узнают. Одна надежда, что выступят те авторитетные инкогнито в других странах. А если не выступят? Анатолий Николаевич почувствовал что-то вроде негодования против всесильного существа, по прихоти которого оказался в таком щекотливом положении. Зачем ему это понадобилось?

— Странное все-таки условие, — высказал он вслух свои сомнения.

— Нисколько, — откликнулся Андрей, останавливаясь и поворачиваясь лицом к Анатолию Николаевичу. Тот тоже остановился.

— Не только не странное, но, наоборот, единственно разумное, — сказал он с силой.

— Простите, не понимаю.

— А вы подумайте как следует и поймете.

Они стояли друг против друга на каком-то мосту, под которым, сверкая огнями, текла шумная автомобильная река. Мимо с глухим рокотом промчался тяжелый автобус, приглушив последние слова Андрея, и профессор, чтобы не возражать, сделал вид, что не расслышал их.

— Тут есть над чем подумать, — сказал Андрей, облокачиваясь о бетонные перила моста. — И о чем поговорить тоже.

Он повернул к профессору лицо, тускло подсвеченное красным огоньком сигареты.

— Вы не обидитесь, если я буду говорить с вами откровенно?

— Я буду рад этому, — сказал профессор искренне.

— Благодарю.

Он сдвинул локти и опустил голову, устремив взгляд на мелькание огней внизу.

— Вот смотрю я иногда по телевизору популярные передачи о новейших достижениях физических наук обо всех этих черных дырах, кварках, чудесах кибернетики. Вижу людей, страстно увлеченных своим делом, убежденных в том, что оно насущно необходимо, и, знаете, приходят мне в голову мысли, на которые вряд ли рассчитывали авторы передач. Что всеми этими умными людьми движет, в конечном счете, инстинкт, неосознанная потребность. Да, да, такая же сильная и вряд ли подвластная сознанию, как, скажем, потребность в продолжении рода или в пище. Ведь смотрите, что получилось. В течение тысячелетий человек нагружал свой мозг, чтобы выжить в борьбе с природой, удовлетворить самые насущные потребности тела, и, вероятно, для наших предков это был мучительный процесс — думать. Но постепенно мыслить стало привычкой, а позже и самостоятельной потребностью. Материальный уровень современной цивилизации давно превзошел все возможные пределы, пора бы, кажется, остановиться, подсказывает здравый смысл, — ведь не так уже много и надо человеку для счастливой жизни. Но привыкшая думать голова уже не может остановиться. Она жадно ищет интеллектуальной пищи, опережая потребности своего времени. Все равно над чем, лишь бы думать! Кто-то из ученых шутил: наука — это способ удовлетворять личное любопытство за государственный счет. В каждой шутке есть доля правды. В этой, боюсь, большая. Не отсюда ли эти протуберанцы знания, отрывающиеся на миллионы километров от материнского тела? Не отсюда ли опасный разрыв между уровнем добываемых энергий и моральным уровнем человека? Поразительно и печально, но есть ученые, и их много, которые этого не замечают. Их философия проста на удивление. Им кажется, что человеку не хватает источников энергии, высоких скоростей, сложных автоматов. Это стойкое убеждение порождено безудержным процессом нарастания потребностей, в который мы все вовлечены и управлять которым пока, увы, не можем. А между тем все, чего ищет душа, к чему жадно стремится, — это внутренняя гармония, примирение противоречивых сторон бытия. Во все времена человек искал ее и, найдя, цепко за нее держался, отвергая самые подчас очевидные факты ради иллюзий. Вечная проблема для личности! И я что-то не уверен в том, что современному человеку решать ее легче, чем, скажем, человеку средневековому. У каждой эпохи свои крайности, свои протуберанцы…