ЦИВИЛИЗАЦИЯ: Новая история западного мира - Роджер Осборн

Альтернативный идеал с трудом сохранял свои позиции, но 6 декабря 1969 года в калифорнийском городке Алтамонт фатальное крушение постигло и его. Желая закончить гастрольное турне представлением, которое бы затмило прогремевший недавно Вудстокский фестиваль, «Роллинг Стоунз». группа с репутацией самой крутой в мире, организовала открытый концерт на автодроме Алтамонта, неподалеку от Сан- Франциско, наняв в качестве охранников местное формирование «Ангелов ада». Под конец дня, прошедшего в атмосфере вот–вот готового выплеснуться насилия, «Стоунз», исполнявшие свой притворно зловещий гимн «Посочувствуйте дьяволу», были вынуждены с ужасом наблюдать, как перед сценой «Ангелы ада» забивают насмерть одного из зрителей. Несколько минут ужасной расправы поставили мечту «контркультуры» о братской любви лицом к лицу с неприкрытой реальностью ожесточения и насилия, пропитавшей все американское общество. Внезапно сделалось ясно, что жизнь по ту сторону закона несет собственные опасности. Альтернативная среда не умерла, однако после Алтамонта она стала прибежищем тех, кто хотел уйти от мира, а не тех, кто всерьез хотел добиться переустройства общества на новых основаниях. Западный мир явно куда‑то несло — но куда?

Президент Ричард Никсон, избранный в 1968 и переизбранный в 1972 году, в конце концов вытащил Америку из вьетнамской трясины — однако далеко не сразу и лишь на второй срок. В процессе он умудрился втянуть в конфликт Камбоджу (приказ о бомбардировке которой отдал в обход конгресса) и Лаос, создав в обеих странах предпосылки для прихода к власти коммунистов, а в Камбодже еще и для беспощадного геноцида, устроенного собственному народу режимом Пол Пота. В 1973 году, к концу войны, американские потери составляли 58 174 человека убитыми и 304 тысяч раненными; Вьетнаму война стоила жизней 1 миллиона солдат и 4 миллионов мирных граждан. Вьетнамская авантюра не только способствовала разрушению прежнего общественного и политического консенсуса, она вытолкнула западный мир в новую историческую фазу. К концу 1950–х годов послевоенный бум начал выдыхаться. Еще в 1960 году Кеннеди, с сознательным намерением дать экономике новый импульс, увеличил финансирование всех оборонных отраслей; с эскалацией боевых действий во Вьетнаме правительству приходилось вкачивать в эти отрасли все больше и больше денег. К 1969 году на рабочих местах, так или иначе связанных с ВПК, трудились 10 процентов американцев; две трети доходов самолетостроительных компаний и треть доходов радио и телевидения обеспечивал федеральный бюджет; от госзаказов зависело благосостояние более 40 процентов трудоспособного населения Сиэттла и Лос–Анджелеса. Ни Джонсон, ни Никсон не пошли на повышение налогов для финансирования военных расходов, поэтому в условиях сокращающейся производственной базы денежная масса в стране продолжала расти. Результатом такого положения дел, стимулировавшего американцев все активнее покупать товары из‑за рубежа, явилась стремительная инфляция и большой внешнеторговый дефицит—нечто неслыханное во всей предшествующей американской истории.

Принципиально важным было то, что инфляция поставила под угрозу единственную валюту — американский доллар, — которую Бреттон–Вудские соглашения сделали основанием глобального экономического порядка и стабильности. Как мог доллар оставаться привязанным к цене золота и другим главным валютам, если его курс неуклонно падал даже по отношению к американским товарам? Чем‑то необходимо было пожертвовать. В 1971 году, стремясь защитить американскую экономику, президент Никсон официально положил конец сложившемуся на Западе после Второй мировой экономическому консенсусу Фиксированная ставка обмена была упразднена, и доллар отправился в свободное плавание — отныне определять взаимные курсы валют предстояло не национальным правительствам, а рынку. Последовавший обвал доллара снизил давление на американскую экономику (и помог Никсону переизбраться в 1972 году), однако имел одно серьезное побочное последствие. Поскольку цены на нефть, без которой немыслима работа современной промышленности, были, и до сих пор остаются, номинированными в долларах, падение курса американской валюты заставило нефтедобывающие страны затаить обиду. В ответ в декабре 1973 года они подняли цены на свой товар на 300 процентов, и индустриальный мир немедленно погрузился в глубокий кризис. Было ясно, что Западу суждено измениться, оставалось лишь неясным, в каком направлении.

К первому шоку от нефтяных цен в 1973–1974 годах добавился еще один, в 1979 году, когда революционные власти Ирана временно перекрыли поставки сырья на Запад. В 1970 году нефть стоила 2,53 доллара за баррель, в 1980 году— 41 доллар. Перед экономиками Европы и Америки, и без того страдавшими от недофинансирования, неэффективного управления и недовольства рабочих масс, в полный рост встала перспектива скорой и болезненной ломки. Горнодобывающая, кораблестроительная, полиграфическая, сталелитейная, автомобильная и другие промышленные отрасли в условиях устаревания оборудования постепенно разорялись под натиском дешевой, а часто и более качественной импортной продукции. Благодаря дальновидной инвестиционной политике и четкому курсу правительства на развитие экспортного сектора, японские фирмы были способны выпускать суда, машины, радоприемники, телевизоры и мотоциклы с гораздо меньшими издержками, чем их конкуренты из Америки и Европы. Примечательное исключение из общего правила составляла лишь Западная Германия, в которой стратегическое партнерство между властями и промышленными компаниями позволило построить экономику, производящую товары исключительно высокого качества. В остальных же странах управленческий состав и работники обвиняли друг друга в плачевном состоянии отраслей — в погоне за сиюминутной выгодой и экономии на инвестициях, с одной стороны, в завышенных требованиях и поведении, препятствующем нормальной работе предприятий — с другой. Забастовки и трудовые конфликты становились повсеместным явлением.

Социальные тенденции в Европе 1970–х годов были аналогичны американскому опыту 1960–х годов. Прежние индустриальные центры пустели вслед за миграцией трудящегося населения в пригороды, в которых размещались новые промышленные мощности и торговые центры, а жилые кварталы городов (зачастую массово застроенные произведениями архитекторов так называемой «бруталистской» школы) оставались прибежищем для безработных, стариков и неимущих. Внутренние социальные проблемы дополнительно осложнялись подъемом политического территоризма. Группы выходцев из бесправных и обездоленных национальных общин Палестины, Северной Ирландии и Басконии действовали, исходя из убеждения, что смогут добиться политических свобод для своих народов, устраивая взрывы и похищения людей. То и дело на улицах европейских городов сеяли панику и доморощенные радикалы, оправдывающие себя той или иной политической идеологией («Красные бригады» в Италии, группа Баадера — Майнхоф в Германии, «Сердитая бригада» («Angry Brigade») в Британии и множество мелких неофашистских групп). Во время Мюнхенской олимпиады 1972 года мир, прильнув к телевизионному экрану, наблюдал за захватом из раильских спортсменов палестинскими террористами, приведшим к гибели 11 заложников; в 1978 году «Красные бригады» похитили и убили итальянского премьер–министра Аль–до Моро; наиболее гнусным зверством оказался устроенный правоэкстремистской группировкой взрыв бомбы на вокзале в Болонье в августе 1980 года, который унес жизни 85 человек. Европа, как и Америка, иногда казалась готовым вот–вот сложиться карточным домиком.

Наряду с этими старомодными методами политической борьбы, опиравшимися на лево- или праворадикальные идеологии, в 1970–е годы в общественном сознании возникли течения, которые подпитывали неформальную оппозицию складывающемуся на Западе новому положению дел. Возможности для путешествий по всему миру, ширящийся наплыв иммигрантов и реформы образования привили молодому поколению более терпимое, доброжелательное и искренне заинтерсованное отношение к другим расам и культурам — разочарование в собственном обществе вынуждало их искать вдохновения и подлинных ценностей за его пределами. Популярная музыка и литература, проникавшие из‑за рубежа, доказывали, что третий мир является источником не только нищеты и беженцев, но и созидательной культурной энергии. Влиятельной интеллектуальной и социальной силой стал феминизм, вынудивший всех — от историков и литературных критиков до журналистов, законодателей и людей творческих профессий — пересмотреть психологические установки и аспекты мировоззрения. Люди начали обращать внимание и на то, каким ущербом оборачивается жизнедеятельность современного индустриального общества для естественной среды. Те, кто вырос в деревнях, окруженных бесконечными полями, или в городках, от которых было рукой подать до лесов и рек, обнаруживали, что их деревни невероятно разрослись, поля отданы под жилищное строительство, а заповедные пастбища распаханы под сельскохозяйственные культуры. Составлявшие украшение урбанистического пейзажа старинные здания и элементы исторической застройки, некоторые восходящие кХН веку, сносились, чтобы расчистить место для уродливых в своей безликости торговых центров и офисных кварталов или новых городских автострад. Идеи бережного отношения к сложившейся среде обитания, сохранения зданий и улиц и адаптации градостроительной деятельности начали завоевывать массовую поддержку. В который раз люди Запада, пытаясь обрести опору в эпоху перемен и крушений, прибегали для этого к глубоко укорененным древним обычаям своей коллективной жизни.