Святость и святые в русской духовной культуре. Том 1. - Владимир Топоров

И не по мнозехъ днехъ бе некый человекъ именемь мирскымь от града Любча. и възложи сему Богъ в серце въ страну ити. онъ же устремися в Святую Гору. И виде ту манастырь сущи. и обиходивъ возлюбивъ чернечьскыи образ. приде в манастырь ту и умоли игумена того дабы на нь възложилъ образ мнишьскыи. он же послушавъ его постриже и́ [585]. нарекъ имя ему Антонии, наказавъ его и научивъ чернечьскому образу. и реч ему иди в Русь опять. и буди благословлнье от Святыя Горы. и реч ему яко от тебе мнози черньці быти имуть. благослови и отпусти его рек ему иди с миромъ. Антонии же приде Кыеву. и мысляше кде бы жити. и ходи по манастыремъ, и не возлюби Богу ни хотящю. и поча ходити по дебремъ и по гора[мъ] ища кде бы ему Богъ показалъ и приде на холмъ иде бе Ларионъ ископал печрку. и возлюби место се. и вселися в не. и нача молитися Богу со слезами глаголя. Господи утверди mя в месте семь. и да будеть на месте семь блгосвенье Святыя Горы. и моего игумена. иже mя постригалъ. и поча жити ту моля Бога. ядый хлебъ сухъ и тоже чересъ день. и воды в меру. вкушая копая печеру. и не да собе упокоя день и нощь. в трудехъ пребывая. въ бденьи и в молитвахъ. посемь же уведеша добрии человеци. и приходяху к нему. приносяще же ему еже на потребу бе. и прослу якоже великыи Антонии. приходяще к нему просяху у него благоловeнья…

(Лавр. летоп., 156–157)

Ко времени смерти Ярослава и начала княжения Изяслава «Антонии же прославленъ бысть в Русьскеи земли», и Изяслав,

уведевъ житье его. приде с дружиною своею прося у него блгословнья и молитвы. и уведанъ бысть всеми великыи Антонии и чтимъ, и начаша приходити к нему братя. и нача приимати и постригати я…

(Лавр. летоп., 157)

Среди этой братии, собравшейся вокруг Антония, были и упоминаемые в ЖФ великий Никон, Варлаам, Ефрем и сам Феодосий (всего было в пещере 12 человек, согласно летописи [11], и 15, согласно ЖФ), составившие ядро будущего Печерского монастыря. Это был героический период в становлении знаменитой обители, когда еще не могло быть уверенности ни в ее процветании, ни в дальнейшем превращении в главный очаг русской духовной жизни (ср. выше о конфликте между князем Изяславом и монахами и намерении последних уйти из Киева). Эпизоды из ЖФ, связанные с Варлаамом, Ефремом да и самим Феодосием, свидетельствуют о том, с какими трудностями сталкивалось это собирание братии. Тем не менее, уже в это неспокойное время был сделан первый важный шаг к расширению обители.

[И] ископаша печеру велику. и церковь и кельи. яже суть и до сего дне в печере подъ ветхымь манастыремь. совъкуплене же братьи […] и се рекъ имъ жівете же [о] собе. и поставлю вы игумена. а самъ хочю в ону гору ити единъ. якожъ и преже бяхъ обыклъ уединивъся [жити]. и постави имъ игуменомь Варлама. а самъ иде в гору и ископа печеру. яже есть подъ новымь манастыремъ. в неиже скончаe живот свои. живъ въ добродетели. не выходя ис печеры. летъ 40 никдеже в неиже лежать моще его и до сего дне.

(Лавр. летоп., 157–158)

И дальнейшие свидетельства летописи о начале Печерского монастыря подчеркивают как роль Антония в этом предприятии, так и его некоторую выделенность среди братии, и известную отделенность от нее. Сведения об увеличении числа черноризцев и планы расширения монастыря всегда исходят не от Антония, но от игумена и братии при том, что Антоний всегда дает положительный ответ и, когда нужно, обращается с просьбой к князю, хотя такие обращения, видимо, не были ему легки. Из указаний летописи ясно, чем обязана Антонию Печерская обитель [586] и, что предстояло сделать Феодосию, чтобы она стала в ближайшие два десятилетия тем святым местом, которое определяло уровень русской духовно–религиозной жизни в ту эпоху. Но сама идея постоянного роста, расширения монастыря возникла и неоднократно практически воплощалась в жизнь уже при Антонии:

Братъ яже съ игуменомъ живяху [в пещере], и умножившимся братьи в печере [и не имущим ся вместити]. и помыслиша поставити вне печеры манастырь. и приде игуменъ и братья ко Антонью. и рекоша ему отче умножилося братье а не можемъ ся вместити в печеру. да бы Богъ повелелъ и твоя молитва. да быхомъ поставили церквьцю вне печеры. и повеле имъ Антонии. они же поклонишася ему. и поставиша церквьцю малу надъ пещерою. во имя святыя Богородица Успенье. и нача Богъ умножати черноризце. молитвми святыя Богородица. и советъ створиша братия со игуменомь. поставити манастырь и идоше братия ко Антонью. и реша отче братия умножаются. а хотели быхомъ поставити манастырь. Антонии же радъ бывъ [рече]. благословенъ Богъ о всемь и молитва святыя Богородица. о сущихъ отець иже в Святеи Горе да будеть с вами. и се рекъ посла единого отъ братье. ко Изяславу князю. река тако княже мои. се Богъ умножаеть братию a местьце мало. да бы ны далъ гору ту. яже есть надъ печерою. Изяславъ же слышавъ и радъ бысть. посла мужь свои и вда имъ гору ту. игумен же и братия. заложиша церквь велику. и манастырь огородиша. а съ столпьемь келье поставиша многы. церквь свершиша. и иконами украсиша. и оттоле почаша Печерскыи манастырь. имже беша жили черньци преже в печере. а отъ того прозвася Печерскыи манастырь. есть же манастырь Печерскыи отъ благословeнья Святыя Горы пошелъ. манастыреви же свершену. игуменьство держащю Варламови.

(Лавр. летоп., 158–159)

Создатель Печерского монастыря как обители нового для русской жизни типа [587], отец братии, Антоний не стал игуменом, но благодаря именно его совету духовным пастырем печерской братии стал Феодосий —

Варламу же шедъшю к святому Дмитрию. светъ створше братья идоша к старцю Антонью и рекоша постави намъ игумена. он же речe имъ. кого хощете [588]. они же реша кого хощетъ Богъ и ты. и рече имъ кто болии въ васъ акъже Феодосии послушьливыи. кроткыи смереный. да се будеть вамъ игуменъ. братия же ради бывше поклонишася старцю. и доставиша Феодосья игуменомъ. братье чісломь 20.

(Лавр. летоп., 159)

Оценивая роль Антония, нужно помнить, конечно, и о том, что он дважды сделал для Феодосия, — принял его в обитель, когда тому уже «некуда было идти» и предложил его в игумены. С этих пор монастырь созидается другими, и это стало возможным в результате добровольного отказа Антония. Сам же он ищет еще большего уединения, но иногда оно оказывается и вынужденным, как в том случае, когда, «нача гневатися Изяславъ на Антонья изъ Всеслава» (Лавр. летоп., 193), и Антоний, вынужденный ночью бежать (с помощью Святослава) к Чернигову, должен был отшельничествовать в новом месте —

возлюби Болдины горы. ископавъ печеру ту ся всели. [и] есть ту манастырь святое Богородици на Болдиныхъ горахъ. и до сего места.

(Лавр. летоп., 193)

Впрочем, отшельничество Антония не исключало его заботы о тех, кто хотел вести такой же образ жизни, как это следует из истории с Исаакием Торопчанином, пришедшим к Антонию, принятым им в обитель и нареченным им [589]. Линия Антония вообще не прекращалась в монастыре (ср. рассказ о великом постнике Прохоре–лебеднике в «Киево–Печерском патерике» и т. п.), а само пещерничество было усвоено как новый вид подвижничества, отличный от пещерничества греческих монахов, для которых пещера была, как считают, лишь местом обитания (Голубинский 1904:1, 2, 652; кстати, греческие пещеры были поверх земли [«боковые»], как и Иларионова пещера, тогда как Антоний сделал подземную пещеру).

Этот фон жизни Антония, набросанный в летописи (и в более частном и практическом плане продолженный в «Киево–Печерском патерике», исключая ЖФ), помогает понять специфику образа Антония и в самом ЖФ, где этот образ непосредственно соотнесен с фигурой Феодосия.

Антоний впервые появляется в тексте ЖФ [590] в очень ответственном месте, когда Феодосий, в третий раз бежавший из дома, достигший Киева, обошедший все его монастыри и всюду отвергнутый, воистину уже не знал, что ему делать и куда ему идти. Все возможности были исчерпаны, и у Феодосия не было никакого утешения или компенсации в его неудачах, ибо он еще не знал, что «сице же Богу изволивъшю тако» (316). Именно в это время, которое Феодосий не мог не воспринимать как кризисное, наиболее драматическое, он услышал о блаженном Антонии, живущем в пещере, и, «окрилатевъ же умомь», устремился к нему. Божье изволение открылось юноше Феодосию в вести–слухе об Антонии, но понять это он мог лишь при условии принятия его в пещеру Антонием. Поэтому сцена прихода Феодосия к Антонию и диалог между ними, основу которого мы знаем (Феодосий умоляет Антония разрешить ему остаться в пещере, на что Антоний:

Чадо, видиши ли пещеру сию, скорбьно суще место и теснейше паче инехъ местъ. Ты же унъ сый, якоже мню, и не имаши трьпети на месте семь скорби.

Феодосий:

Вежь, честьный отьче, яко проразумьникъ всячьскыихъ Богъ приведе мя къ святости твоей и спасти мя веля, темьже, елико ми велите сотворити, сотворю.