Искры на воде (сборник) - Вячеслав Павлович Архипов

Вот это мне сказали духи. А ещё духи сказали, что они знают его, что он тоже бывал в этих местах и никого не обижал.

— Спасибо, Улубек, спасибо на добром слове, а то я уже и места не нахожу от тяжёлых дум. Прими от меня подарки за доброе слово.

Евсей подал шаману большой пакет с чаем, такой же — с табаком, а также подал свёрток, который предложил развернуть самому. Улубек развернул его и увидел нож в ножнах с металлическими набойками, обшитый замшей, ручка у ножа набрана из бересты, что очень ценилось охотниками. Когда лезвие сверкнуло в свете костра, Улубек едва не привстал от восторга. Каждый охотник знал цену ножу, тем более таёжный человек, у которого вся жизнь проходит рядом с ножом и боевым луком. Теперь многие меняют лук на ружьё.

— За чай и табак спасибо, а нож принять в подарок не могу, ножи не дарят — удачи не будет, — сказал Улубек и положил нож.

— А ты купи его у меня, тогда будет удача, — предложил Евсей, видя, как нож пришёлся по душе шаману.

— Сколько шкурок ты хочешь за него? — обрадовался шаман, видя в этом выход. Уж больно хорош был нож.

— А вот за туесок, пожалуй, продам, — сказал Евсей и показал пальцем на несколько туесков из бересты, сделанных на обмен.

— Ох, и хитрый ты человек, Евсей, ладно, я согласен, — сказал Улубек и подал туесок.

— Теперь будет удача? — спросил он шамана.

— Теперь будет, — кивнул он.

Возвратившись домой, Евсей немного успокоился, потом затянули весенние заботы, жизнь покатилась побыстрей, но к осени опять стали приходить недобрые мысли.

Так и шло время в неведении и тревоге. Евсей, бывая в Конторке и Тайшете, ходил по знакомым в надежде узнать хоть какие новости, так как с фронта приходили списанные по ранению солдаты, рассказывали разные страсти, матерились и пили водку в больших количествах. Одни заливали ею свои беды, другие приспособились к такой жизни и с каждым разом рассказывали небылицы всё страшнее, вызывая всё большую жалость, а значит, и возможность приобрести выпивку. Но никто из них не знал о Родионе ничего. Один из конторских мужиков только и сказал, что виделись они в Новониколаевске, когда отправлялись на фронт, а потом слышал от сослуживцев, будто полк, где был Родион, весь погиб в боях. Других новостей не было. С этого дня Евсей каждый раз, когда обходил злачные места, прислушивался к рассказам, но уже не спрашивал о Родионе, потому что не надеялся на добрые вести. Рассуждал, что, если бы Родион был жив, нашёл бы, как послать весточку.

Прошло более двух лет, война продолжалась. Мало того, и в стране стало тревожно — народ стал колобродить. Даже в Тайшете частенько собирались толпы, где разные ораторы говорили про что-то такое, что простому обывателю было не совсем понятно, но интересно. Говорили такие странные вещи, будто можно жить всем в добре и богатстве, как в сказке. Хотя многие понимали, что это только говорильня и не более, каждый понимал, что «без труда не выловишь и рыбку из пруда». Но уж очень хотелось посмотреть эту новую жизнь, где нет ни господ, ни батраков, одни только счастливые люди гуляют под ручку по Базарной площади и по улицам.

Евсей приезжал в Тайшет только по крайней необходимости, решал свои дела с Хрустовым и отбывал домой, иногда забывая купить подарки детям, в таких случаях Илья Саввич сам посылал приказчика в лавку и вручал подарки от себя. Иногда Евсей видел и Лизавету, которая из подростка превратилась в девушку, настоящую красавицу. Она ловила взгляд Евсея и ничего не спрашивала, понимая, что ему ничего не известно.

Евсей больше времени стал уделять семье, о Родионе думал постоянно. Но ни с кем не хотел говорить о нём. Никого не посвящал в свои сердечные боли и научился гнать из души чёрные думы. Чаще занимался с детьми, которые уже подросли и стали настоящими помощниками, да больше начал уделять внимание жене. Она, привыкшая к его скупым ласкам, поначалу удивлялась, когда Евсей вдруг спрашивал, что нужно купить или не нужно ли ей самой чего, а то вдруг сядет напротив и сидит, смотрит на неё.

— Не заболел ли? — спросит она, хотя понимает, что всё оттого, что нету вестей от брата.

Бабка Пелагея в последнее время приболела, не могла помогать по дому, теперь уже внуки заботились о ней: где воды принесут, где чего подадут. Она вдруг начала чувствовать себя лишней, часто плакала, сидя у окошка. Однажды, увидев плохое настроение Евсея, сказала ему:

— Евсей Митрофаныч, вы уж потерпите, скоро Бог приберёт меня, не буду я обузой вам.

Евсей сначала не понял ничего, даже переспросил, а когда бабка повторила, он взорвался:

— Ульяна! — крикнул он. — Ты слышишь, что она говорит! Это ж надо такое придумать! Где только слова такие нашла!

Ульяна прибежала на крики мужа.

— Посмотри на неё, — немного успокоившись, сказал он, — говорит, что мешает мне и собралась помирать! И чтобы я никогда не слышал больше такого, здесь нахлебников нету, здесь одна семья. Это понятно?

Старушка растерялась от такой реакции, губы у неё задрожали и неожиданные слёзы потекли из глаз.

— Простите меня, глупую, — пробормотала она и закрыла лицо руками.

Евсей махнул рукой и вышел во двор, а Ульяна обняла бабушку и спросила:

— И чего ты надумала?

— Я смотрю, в последнее время Евсей ходит сам не свой, вот и подумалось, что это он из-за меня такой, — пробормотала старушка сквозь слёзы.

— Да это он из-за Родиона, вестей от брата с войны нету, вот и хмурый такой.

— Боже мой, а я-то подумала о человеке недоброе, грех-то какой.

Евсей вышел на улицу, прислонившись, постоял у калитки и вдруг расхохотался: вспомнил, что сейчас говорила ему бабка Пелагея.

— Истинно, что старый, что малый, — вслух сказал он и ещё сильнее рассмеялся.

Посмотрев на улицу, Евсей увидел братьев Никитиных, прекратил веселье, успокаиваясь.

— Бывай здоров, Евсей, — сказал Иван. — Покурить вышел?

— Не сподобился курить, просто подышать вышел, женщины повеселили.

— Евсей, мы тут с Семёном сделали наличники резные, давай приладим к дому Родиона — придёт домой, а дом-то веселёхонек.

— Когда придёт, кто ведает? Никаких весточек нету.

— И что? А вот Саша Поляков недавно сон видел, что вскорости заявится Родион, и не один, а у Саши что ни сон,