Искры на воде (сборник) - Вячеслав Павлович Архипов

Старик раскурил трубку и долго молчал. Прошло около часу, когда Эликан вдруг сказал:

— Когда закончатся торги, останьтесь на два дня, мы с тобой сходим к шаману, он всё расскажет тебе. Шаман добрый — плохого зря не скажет. Я заранее пошлю к нему Оробака, он подготовит всё, что требуется. В этом году шаман кочует недалеко от нас.

— Разве шаманы кочуют, как охотники? — спросил Евсей.

— У карагасов шаманы не ждут, когда им принесут подаяние, они сами охотятся наравне со всеми. Когда его просят шаманить, то дают и шкурки, и мясо. Но шаман живёт не этим, потому и говорит всегда то, что ему скажут духи, а не то, что хочет услышать тот, кто дал хорошую плату. Это другие шаманы так делают, но не карагасы.

— Далеко придётся идти?

— На оленях за день дойдём, немного отдохнём, а там и камланье будет. Шаман камлает только ночью.

Торги закончились за один день, каждый остался доволен и собой, и продавцами. Под вечер Евсей вынес немного водки, чтобы отметили хорошие торги да повеселились немного. Выпивка была бесплатной. Желающих выпить было много, почитай все. За разливом следил Маркел, которого знали все в стойбище и кого слушались. Он наливал всем одинаково, чтобы никого не обидеть, добродушно матерился при этом и посмеивался, не забывая плеснуть и себе.

Евсей с Эликаном выпивали в чуме, в стороне от других, чтобы им не мешали разговаривать.

— Утром Оробак ушёл. Шаман приготовит всё, а завтра мы с тобой поедем вдвоём. Пусть Маркелка поживёт в стойбище — шибко он девкам нравится.

— Я им сказал, они подождут. Погода тоже терпит — лёд на реке ещё хороший.

— Река нескоро пойдёт, через месяц, — подтвердил Эликан.

— Скорей бы уже узнать хоть что-нибудь, совсем душа изболелась, ведь нас только двое, других братьев и сестёр — нету.

Рано утром, когда женщины ещё не разжигали костры, Эликан с Евсеем тронулись в путь. Олени были сытые и шли хорошо, не отвлекаясь ни на что, ныряя под огромные ветки вековых елей, обходя частые заросли молодых сосняков, вскарабкиваясь на крутые склоны распадков. В полдень Эликан остановился у ручья, где на наледи можно было набрать воды, оленей пустил на поляну, где виднелись лохматые куски мха, висевшего на старых кедрах. Увидев удивлённый взгляд Евсея, сказал:

— Не уйдут, пусть тоже отдохнут. Ну а мы чаю попьем. Разжигай костёр.

Евсей быстро сладил костерок, достал котелок и пошёл за водой. Вскоре вода в котелке весело шипела, собирая кусочки угольков, отлетавших от костра, в середине котелка. Эликан подождал, пока вода закипит и поднимется пеной, выплеснул эту пену из котелка вместе с угольками, сыпнул чаю и снял котелок с костра, прикрыв его крышкой из бересты.

Путники пили чай молча, щурясь от пара из кружки и от дыма костра, который ветром швыряло из стороны в сторону.

— Скоро поедём дальше, — сказал Эликан. — Ты собирай котелок, я пойду за оленями.

До самого вечера больше не останавливались, да и ручьёв не встречали. Когда солнце коснулось макушек старых кедров, путники неожиданно выехали на поляну возле небольшого озерка, где стояло три чума. Залаяли собаки, из чумов вышли люди. Среди них был и Оробак. Он что-то сказал старику с небольшой седой бородкой, в хорошем, расшитом орнаментами халате. Старик вышел немного вперёд, поджидая путников.

Поприветствовав друг друга, карагасы обнялись, было видно, что они давние друзья.

— Это Улубек, — представил Эликан шамана, — а это Евсей.

Улубек кивнул и улыбнулся. Редко увидишь улыбающихся карагасов, значит, здесь им были рады.

— Отдохните немного, потом пойдём в чум и будем камлать, надеюсь, духи расскажут всё, что вас ожидает.

— Это самый сильный шаман в нашем роду, он на самой верхней ступеньке стоит среди шаманов, на двенадцатой, — шепнул Эликан, давая Евсею ещё большую надежду на то, что шаману доступно узнать будущее любого человека.

Только тут Евсей стал побаиваться откровений шамана: а вдруг он скажет то, о чём старший Цыганков и думать боится — он не готов был услышать плохую весть. Но теперь уже не воротишься назад: раз пришли, значит, надо до конца пройти весь этот путь.

Когда совсем стемнело, мужчины поднялись и пошли в другой чум, стоявший в стороне на небольшом пригорке. К нему вела плохо протоптанная в снегу тропка, петлявшая вокруг деревьев.

Эликан с Евсеем прошли в помещение, сели в стороне, подальше от огня, горевшего ровным пламенем прямо посредине чума. На ближней стенке висели различные фигурки, где, как сказал Эликан, жили духи. Фигурки были сделаны из ткани, вырезаны из дерева, здесь же находились чучела соболя и филина.

Шаман вошёл неожиданно, не замечая присутствующих. Подошёл к костру, умыл в пламени руки, потом протянул их к фигуркам и стал читать молитву. Затем он стал распевать медленные, протяжные песни, громко стуча в бубен. Время от времени пение прерывалось пронзительными криками, затем снова громко звучал бубен. Всё это чередовалось и завораживало. Огонь в костре то угасал, то снова вспыхивал. Длилось это настолько долго, что, казалось, никогда не закончится. Евсею чудилось, что он уже сходит с ума, не понимая, что с ним творится. Со звуками бубна он словно улетал куда-то, потом снова обретал нормальное сознание, пытался осмыслить происходящее, но вновь мысли уносили его в странный другой мир. Когда кончилось камланье, Евсей не понял, его будто и не было здесь, хотя тело его находилось рядом с Эликаном и никуда не пропадало. С трудом приходя в себя, он осмотрелся: шамана в чуме уже не было, только Эликан сидел рядом и с тревогой смотрел на друга.

— Давай пойдём, пора уже, — сказал он Евсею.

— Что-то узнали? — растерянно спросил Евсей.

— Всё узнали, пойдём, шаман сам расскажет тебе, что ему сказали духи, шаман ждёт нас внизу в другом чуме.

— Давно закончилось камланье? — Евсей вдруг осознал, что прошло уже много времени, раз шамана здесь нет.

— Пошли.

Шаман сидел у костра и пил чай, покуривая трубку.

Когда все уселись у костра, шаман сказал:

— Духи сказали мне, что у тебя хороший брат, Евсей, ваш Бог хранит его. Ему сейчас тяжело, но он всё выдержит и вернётся живым и здоровым, ваш Бог позаботится об этом. Могу ещё сказать, что сейчас у него самое тяжёлое время, которое продлится ещё целый год, но он всё пройдёт достойно.