Стивен Эриксон Кузница Тьмы - Карбарн Киницик

- Вы печальны, миледи?

- Ты отыщешь равновесие. Мало кто может предсказать, откуда придет ответ печали, но он придет - со временем - и ты научишься принимать удовольствие как подарок. Только не ожидай, Орфанталь, радости нескончаемой, ибо таковой не существует. Слишком многие борются за недостижимое и охота пожирает их. Мчатся неистово и отчаянно, показывая уязвимость перед печалью. Более чем уязвимость. Правду сказать, это род трусости, пытающейся выставить слабый и уклончивый нрав в качестве добродетели. Однако их похвальбы всегда натужны. - Она вздохнула. - Боюсь, я слишком усложняю, и советы мои имеют мало веса.

Орфанталь покачал головой: - Я не чужд печалям, миледи. Ночью буду плакать по Вренеку и по лошади, которую убил.

Они проехали неширокую площадь и оказались на мостике через ров Цитадели. Услышав признания Орфанталя, Грип Галас натянул удила и поворотил коня.

- Та скотинка едва таскала ноги, - начал он.

- Вы не видели, сир, как она билась напоследок, - возразил мальчик.

- Да, не видел. Но не принеси ты лошадь в жертву, не был бы здесь.

Орфанталь кивнул. - И дух мой был бы свободным на руинах Дома Корлас, играл бы с духом Вренека - прежнего, пока он не решил меня разлюбить. У меня был бы друг, а лошадка была бы жива и даже запомнила бы последнего седока, мальчишку, который не был жесток.

Грип опустил глаза и зачем-то начал изучать камни моста. Потом вздохнул и сел на коня.

Они въехали под арку ворот, провожаемые взорами чернокожих стражей в мундирах Дома Пурейк.

Леди Хиш сказала: - Берите его внутрь, Грип. Позже встретимся в Великом Зале.

- Миледи?

- Идите, Грип. Позвольте мне побыть одной, прошу.

Старик кивнул. - Давай, заложник, отведем тебя домой.

Хиш Тулла проследила, как они въезжают во двор. Она все еще боролась со слезами, готовым хлынуть из самой глубины души. Слова невинного мальчишки ее потрясли. Хлипкое подобие самоконтроля, столь торопливо созданное, пока она обнимала Андариста, присев рядом с ним, безутешным, у камня очага - исчезло.

К закату она соберет своих домовых клинков и поведет в имение. При нынешнем отказе от традиций она не была уверена, что Сакуль Анкаду остается в безопасности, хотя и смела надеяться на таланты кастеляна Рансепта. Тот сможет устранить любую угрозу, хотя бы на время. Однако решимость ее теперь подтачивалась с иного направления, неожиданного и почти необоримо приятного. Она подумала о мужчине, привезшем Орфанталя в Цитадель, и снова ощутила учащенное сердцебиение.

Хиш была не столь стара, как намекала ее репутация, а Грип Галас уже разменял сотню лет, если не больше. Начнется оживление и даже прозвучат насмешки за их спинами, едва разнесется весть, будто известная своей чрезмерной разборчивостью леди Хиш Тулла отдала любовь слуге лорда Аномандера. В лучшие дни, во времена прошлые, она легко перенесла бы любые насмешки, но отныне она стала хрупкой, ранимой и слабой.

Она поверила было, что жизнь ее подошла к горькому итогу и будет проведена в одиночестве - прямая линия, марш сквозь грядущие дни и ночи. Даже перспектива войны, пусть отвратительная, отзывалась в ней дерзкой радостью, как будто в боях можно найти повод жить, как будто позицией на стороне правых и достойных она сможет придать смысл суровому маршу, сколь долгим или кратким не оказался бы жизненный путь.

В близкой Цитадели, этой кипящей толпе встревоженных разумов, среди полчищ мнений и аргументов, облаченных в плоть и шевелящих разгоряченными губами, она вскоре найдет свою участь. Глубоко вздохнув, чтобы успокоиться, леди Хиш понудила лошадь скакать.

Грум подбежал, чтобы принять узду; она спешилась, сожалея, что оставила доспехи дома, до момента отправления восвояси. Но ни кольчуга, ни железные пластины не помогут защититься от насмешек, едва станет известно о капитуляции и зоркие глаза устремятся на Грипа Галаса, хромающего с ней бок о бок. Она вообразила презрение высокородных знакомцев, а может, и возмущение от мысли, что она нарушает слитность рядов; вне сомнения, многие решат, что она выпала из круга и лишилась всех прав. Другие испытают ненависть к Грипу, видя в нем до крайности преувеличенную, наглую жажду возвышения. Их ждет шумиха, старые друзья отстранятся, строя стены изоляции.

При всем при этом... леди Хиш Тулла поклялась презреть даже их снисходительность; она вынесет бурю, ибо, наконец, она уже не одинока.

При удаче Орфанталь сможет найти нового друга, даже в Цитадели, и не будет мечтать о смерти. Она по-прежнему гадала, что стало с конюшим мальчишкой Вренеком и почему тот раздружился с Орфанталем. "Ох, женщина, изучай лучше собственные мысли, готовясь к расплате за любовь. Мальчик не испытал боли, узнав о смерти бабки. Сама можешь догадаться, кто вонзил нож в детскую дружбу.

Вренек, если твой призрак витает ныне в Доме Корлас, прошу: сурово погляди в очи Нерис Друкорлат. Смерть сделала вас равными и, милый малыш, ты наконец от нее освободился. Расскажи теперь обо всех ужасах, наведенных ею на живых и мертвых.

Скажи, что внук не оплакивает ее ухода".

Дюжина просторных комнат на южной стороне Цитадели стали обиталищем лорда Аномандера с братьями. Помещения были скудно освещены, стены покрывали весьма ветхие гобелены, иногда датирующиеся эрой основания Харкенаса. Время заставило картины выцвести, придав им загадочность; и пусть Эмрал Ланир не раз склонялась к стенам в попытках понять, что же видит на пути к покоям лорда Аномандера, верховной жрице досталось лишь смутное беспокойство. Словно прошлое самолюбиво и, храня секреты, делает неведомое каким-то злобным и угрожающим.

Конец красоты никогда так не таится. Каждое утро признаки старения во всех подробностях бросаются ей в глаза из зеркала. Но ей не дано надежды обратиться в выцветшие нити, пусть, минуя насмешливый ряд гобеленов, она и жаждет ускользнуть в их невещественный бесцветный мир и стать существом замершим, забытым. В том мире ей не пришлось бы стремится к предназначению, не пришлось бы даже открывать рот. И, всего важнее, она стала бы лишь одной из фигур, не обязанных ничего и никому объяснять.

"Смотрите, как я завидую прошлому и жажду легкости, с которой оно оставляет за спиной столь многое. Усердные оправдания и жалкие отговорки замолкнут в тишине. За вдохом не последует выдох. Слово остается незаконченным. Прошлое равнодушно к упрекам. Приглашая к распаду, оно блеклыми глазами взирает на любые события, ему все равно, кто поднимает пыль. Ошибкой было думать, будто прошлое вообще говорит - с настоящим ли, с неведомым грядущим. По природе своей оно отвернулось от них".

Лорд Аномандер сидел в большом кресле с высокой спинкой, вытянув ноги, словно отдыхал, забыв о спустившемся в мир хаосе. Брат его Сильхас ходил вдоль стены, мимо трех гобеленов - огромных, от потолка до пола, но также слишком ветхих, чтобы разобрать изображения. Лицо белокожего воина было озабоченным. Он метнул на верховную жрицу мрачный взгляд.

Эмрал встала пред лордом Аномандером, но тот не изволил оторвать глаз от пола. - Первый Сын, - сказала она, - Мать Тьма будет говорить с вами. Сейчас.

- Как мило, - отвечал Аномандер.

Сильхас разочарованно вздохнул. - Так и сидит, будто вырезан из камня. Андарист ушел от нас. Брат бродит по горящему лесу и не чает спасения в этом адском мире. Аномандер же сидит, ничего не предлагая.

- Лорд Сильхас, - спросила Эмрал, - вы боитесь, что Андарист расстанется с жизнью?

- Нет, верховная жрица. Объятый чувством вины, он не ищет легкого исхода. Говорят, пепел удобряет; я готов спорить, что он уже посеял семена и лелеет щедрый урожай. Горькими будут сборы, но он намерен съесть всё и растолстеть.

- Все ждут ответа на свершенные злодеяния, - заявила Эмрал. - Все твердят о войне, но армия не собирается.

- Мы ждем прихода Легиона Хастов, - ответил Сильхас, меряя стену шагами. - А тем временем я разбил руки в кровь, колотя упрямого братца, и с каждым шагом комната кажется меньше, да и Цитадель и весь Харкенас. Глазам рассудка, верховная жрица, сам Куральд Галайн кажется мелким и жалким.

- Нужно найти силы сопротивляться, - сказала она.

Аномандер хмыкнул. - Будете искать целую вечность, верховная жрица. Среди темного дыма. - Теперь он поднял на нее затуманенный взор. - Хочет видеть меня сейчас же? Предъявит, наконец, кости веры? Если так, из какого вещества она их сотворила? Узрим мы железо или хлипкий тростник? А в какую плоть вы их облачите, Эмрал Ланир? Вечно мягкую и всегда податливую, в подобие вашим кушеткам и шелкам постелей. Но акт без любви унижает нас всех.

Жрица содрогнулась. - Признаю, лорд, мы превратили чувственность в нечто мерзкое.

- Мать Тьма да будет свободна в излишествах, - беззаботно повел рукой Аномандер. - Извините, верховная жрица. В каждую эпоху наступает время, когда исчезает всякая тонкость, срываются покровы, мужи и жены говорят жестокие истины. Дерзкими словами мы разделяемся среди себя, и пропасть растет день за днем.