Падение Берлина, 1945 - Энтони Бивор

К 30 апреля войска 47-й армии наконец смогли сжать кольцо вокруг Шпандау, чьи орудия держали под прицелом значительный участок территории, включая мосты через Ха-фель. В надежде избежать полномасштабного штурма строения генерал Перхорович приказал майору Гришину передать командующему немецким гарнизоном предложение о капитуляции. Сразу после получения этого приказа Гришин вызвал к себе подчиненных офицеров. Поскольку предстоящая миссия была чрезвычайно опасной, майор посчитал не вправе назначать парламентера своим распоряжением{859}. Он сказал, что пойдет в крепость сам и просит, чтобы с ним пошел еще один помощник. Все семь офицеров, стоявшие рядом с ним, вызвались добровольцами. Гришин сказал Конраду Вольфу, будущему восточногерманскому кинорежиссеру и брату Маркуса Вольфа, что тот идти не может. В цитадели засели эсэсовцы, и если у них возникнет подозрение, что Конрад не русский, а немец, одетый в советскую форму, то они могут расстрелять его на месте. Вместо Конрада пошел его друг, Владимир Галл. Вдвоем с Гришиным они показались перед немецкими укреплениями, размахивая белым флагом, и осторожно приблизились к баррикаде, выстроенной немцами на мосту через ров. Здесь же стоял и подбитый "тигр".

Немецкие солдаты, увидев приближающихся русских, выкинули с балкона здания веревочную лестницу длиной около десяти метров. Гришин и Галл поднялись по ней на балкон и вошли в неосвещенную комнату. Тотчас же к ним подошла группа офицеров вермахта и войск СС. Среди них находились командующий гарнизоном полковник Юнг и его заместитель подполковник Кох. Юнг представлял собой уже довольно пожилого седовласого мужчину с прямым лицом, на котором светились очки в металлической оправе. Воротник его кителя был не первой свежести. Он вовсе не походил на профессионального военного. Но в то время ни Гришин, ни Галл не имели понятия о той роли, которую играл здесь этот человек.

С советской стороны переговоры вел практически только один Галл, филолог еврейского происхождения. Гришин имел лишь очень небольшие познания в немецком языке. Кох начал объяснять, что, согласно приказу фюрера, любой находящийся в крепости немец, который попытается сдаться, должен быть расстрелян на месте. К сожалению, до штаба 47-й армии в то время еще не дошла информация о смерти Гитлера. В этот момент Галл почувствовал, в каком нервном напряжении находятся германские военные, особенно эсэсовцы. Казалось, что они готовы немедленно расстрелять русских парламентеров независимо от последствий. Галл сказал, что Берлин почти полностью захвачен советскими войсками, Красная Армия уже соединилась с американцами на Эльбе и дальнейшее сопротивление будет лишь означать новые и никому не нужные жертвы. Если гарнизон крепости сдастся, то его солдатам гарантируется жизнь и еда, а раненым - медицинская помощь. Он дал также понять немцам: если сопротивление продолжится, то ни одна из этих гарантий силы иметь не будет. Все они солдаты и хорошо понимают, к чему может привести новая кровь. Возможны самые неприятные последствия. Далее Галл отметил, что отказ от капитуляции повлечет за собой гибель многих мирных жителей, находящихся здесь. Немцы и так потеряли много людей на этой войне, и пора уже подумать о будущих поколениях.

Пока Галл говорил, эсэсовцы смотрели на него с нескрываемой ненавистью. Напряжение было настолько велико, что ему казалось: любая малейшая искра может вызвать мощнейший взрыв. Согласно полученной от Гришина инструкции, он предупредил немцев, что советское командование будет ждать от них ответа до 15 часов. В атмосфере гробовой тишины два советских офицера молча повернулись и пошли обратно к окну. Пока они спускались по лестнице, их сердца все еще бешено колотились. Галл очень опасался, что немцы в последний момент перережут веревки.

Оказавшись на земле, они быстро побежали назад под прикрытие деревьев, где их уже ждали свои бойцы. Галл и Гришин немедленно попали в тесные объятия товарищей, но им пришлось сразу же объяснить, что никакого ответа от немцев пока не последовало. Необходимо было подождать. Известие о том, что среди осажденных находились эсэсовские офицеры, отнюдь не вселяло оптимизм.

Тем временем генерал Перхорович задавал недавним парламентерам один и тот же вопрос: "Они собираются сдаваться?" Галл отвечал, что никто этого не знает. Немцам дали время до 15 часов, как и было условленно, и если они согласятся, то пошлют к советским позициям своего парламентера. Перхорович уяснил ситуацию и лишь добавил, чтобы Галл был наготове, если германский гарнизон объявит о капитуляции.

По мере приближения стрелки часов к отметке три напряжение в стане советских войск все возрастало. Среди работников штаба стали звучать шутки, касающиеся невероятной пунктуальности немцев.

"Товарищ капитан! - внезапно послышался голос солдата. - Смотрите! Они идут, они идут!"

На балконе здания появились два немецких эмиссара, которые готовились спуститься вниз по веревочной лестнице. Галл приказал себе успокоиться и действовать так, словно бы принятие капитуляции вражеской крепости было для него совершенно нормальным делом - частью обычной работы.

Когда немецкие парламентеры, лейтенанты Эббингхауз и Бретшнайдер, появились возле штаба, русские офицеры вышли им навстречу и приветливо похлопали их по плечу. Немцы объяснили Галлу, что они согласны с условиями капитуляции, но должны сперва получить их в письменном виде. Затем германских офицеров с триумфом проводили на командный пункт 47-й армии, где на столах стояло много откупоренных бутылок, оставшихся после празднования Первого мая. На полу был постелен матрас, на котором все еще спал советский старший офицер. Проснувшись и увидев двух немцев, он приказал приготовить для них какую-нибудь еду. Затем появился майор Гришин. Он сказал, что командование германского гарнизона желает прежде всего получить письменные заверения от русской стороны. "Типичные немцы"{860}, - добавил майор.

Когда были обговорены все детали и документ подписан, советские офицеры откупорили еще одну бутылку коньяка и подняли тост за победу. Они пили залпом, тогда как лейтенант Бретшнайдер, голодавший всю последнюю неделю, лишь пригубил стакан. Русские засмеялись и долили лейтенанту еще. Они объясняли ему, что "война капут" и можно уже ничего не бояться.

Спонтанное празднество было внезапно прервано появлением на командном пункте армии полковника из штаба 1-го Белорусского фронта. Ему объяснили сложившуюся ситуацию. Полковник повернулся к лейтенанту Эббингхаузу, который казался старше своего второго коллеги, и спросил его, как долго крепость могла еще держаться, если бы русские продолжали обстреливать ее из тяжелых орудий и бомбить авиацией. "По крайней мере неделю", - ответил Эббингхауз. Русский офицер с недоверием посмотрел на него.