Мир приключений 1963 - Алексей Бобровников

— Это смерть, Ирен.

— Что ты сказал?.. Что же нам делать? Почему ты медлишь? Что же нам делать?

— Спокойствие, девочка. Реостат — до отказа! Дай самый максимум гравитации, и пространство свернется вокруг нас. Мы окажемся точно в пузыре. Ясно?

— И что будет с нами в этом пузыре?

— Не знаю, но другого выхода нет. Если сбросить напряжение, то вот это взорвется… Быстрее, Ирен, быстрее. И эту кноп…

Сколько мы ни прокручивали проволоку, больше нам ничего не удалось услышать.

Шли годы. Люди нет-нет да и возвращались к загадке этого исчезновения. Когда в ходе многочисленных дискуссий все аргументы бывали исчерпаны, некоторые пускали в дело такие, казалось, давно уже обветшавшие термины, как «четвертое измерение» или «дематериализация»; встретив энергичный отпор, они начинали что-то смущенно лепетать о «пределах познания».

Но, как бы там ни было, этот случай, подобно загадке тунгусского метеорита, дал журналам добрую пищу для всякого рода споров и предположений.

Ему суждено было тысячекратно возрождаться на журнальных страницах под неизменным заголовком «Неразгаданная тайна». Отыскав в архиве Института перспективных исследований записки Хамракула, где говорится о замеченных им в ту ночь вспышках в созвездии Лиры, один писатель-фантаст дал жизнь весьма ходкой гипотезе. Он решил, что Лосева изобрела новый тип звездолета, который превращает все находящееся в нем в сгусток нейтрино и со скоростью света уносится к цели. Такой звездолет, как призрак, проходит сквозь метеорную пыль, толщу планет и раскаленное вещество звезд. Ничто не страшно этому космическому неощутимке, который унес в бездны космоса Лошанци и Лосеву. Ученые не снизошли до того, чтобы опровергнуть писательскую гипотезу. Но дети до определенного возраста верили ей.

РАССКАЗ ИРИНЫ ЛОСЕВОЙ

Сначала мне показалось, что наш опыт не удался. Но, когда я, рванув реостат до отказа, посмотрела в иллюминатор, пылающего в фиолетовых струях золота уже не было. Что-то невидимое, но вместе с тем и непрозрачное отделило нас от клубящейся плазмы.

Это было всего лишь мгновение, но я никогда не забуду внезапного ощущения резкой боли где-то под сердцем и странной тяжести в голове. Кажется, я успела крепко сжать руку Дьердя, прежде чем потеряла сознание. А может быть, я и не теряла сознания. Во всяком случае, когда я вновь взглянула в иллюминатор, там было темно и тускло — мне показалось, что прошло не больше секунды.

— Что-то все-таки получилось, — сказал Дьердь неторопливо вытирая платком лоб, — но реакция, вероятно, погасла. Неустойчивость. Придется еще много повозиться.

Я молча кивнула головой. Я не знала, что оборвало реакцию — неустойчивость или наша трусость, когда мы замкнули вокруг стенда гравитационное поле. Точно читая мои мысли, Дьердь погладил мою руку и тихо сказал:

— Не сомневайся, Ирен. Все шло правильно. Мы обязаны были прервать реакцию. Для таких экспериментов еще не настало время. Мы очень мало знаем о пространстве — времени, о гравитации, о строении вещества. Трудно даже представить себе, какую катастрофу мог бы вызвать наш эксперимент.

Я чувствовала, что Дьердь прав. Но мне было стыдно за ту секунду страха, который сковал меня в тот миг, когда началась реакция. Поэтому мне хотелось спорить, доказывать, убеждать. Кого я хотела переубедить: себя пли его? Право, не знаю.

— Мог взорваться институт, погибнуть Земля, a может быть, солнечная система или даже Вселенная? — Мне казалось, что в моем голосе звучит туго натянутая струна сарказма.

Но мои мудрый и ласковый друг сделал вид, что не понимает моего состояния. Он только сказал:

— Лишь теперь я сознаю, насколько безрассуден быт этот эксперимент. Если бы реакция стала черпать энергию в себе самой, то еще неизвестно, какой роковой толчок она бы могла дать скрытым от нас силам и процессам, таящимся в самом сердце вещества.

И я опять ощутила страх. Вернее, это сложное чувство было чем-то бльшим, нежели страх. Я вспомнила детство. Я очень долго не решалась глядеть в лужи. В них отражалось бездонное небо. И я просто боялась провалиться в пропасть, разверзавшуюся у моих ног. Боялась и вместе с тем не могла не смотреть. Потом то же чувство я испытала в астрофизической лаборатории. Снимки далеких галактик и гипергалактик, едва угадываемые следы их взаимодействий и черная страшная бездна пространства — времени. И вот теперь я ощутили это знакомое чувство. Я представила себе па миг, как вокруг мерного «подожженного» нами атома разгорается пожар уничтожения. Куда швырнет этот пожар Вселенную, как далеко он сможет распространиться? Ответа на эти вопросы ждать было неоткуда.

— Однако! Мы находимся в кабине уже тринадцать минут. — Дьердь придвинул ко мне светящийся циферблат своих часов. — Пора нам прятать следы преступления и бежать пить чай с малиновым вареньем… А то нам здорово влетит.

Когда, крепко сжав плечо Дьердя, я выпрыгнула из люка на пол, я даже не подозревала, что произошла катастрофа, хотя мне сразу же показалось странным, что в лаборатории было темно.

— Ты не помнишь, потушили ли мы свет перед тем, как начать эксперимент? — обратилась я к Дьердю.

— Как будто нет… Но, может быть, просто сгорели предохранители? От перегрузки.

Я сразу же успокоилась. Наверно, так и случилось: перегорели предохранители. Я прекрасно знала свою лабораторию и, свободно ориентируясь в темноте, прошла к панели, чтобы включить аварийное освещение.

Рука передала мне новый сигнал тревоги. Я почувствовала, что мои пальцы нащупали что-то шероховатое, хотя здесь должен был быть гладкий и холодный мрамор щита. Переплетение проводов, что-то мягкое, похожее на паутину, широкая неровная трещина… Точно книгу для слепых, читала я историю распределительного щита, который неузнаваемо переменился за какие-нибудь четверть часа.

Моя тревога передалась Дьердю:

— Ничего не понимаю! Куда девались приборы, где стол, где стенд для чтения микрофильмов?

Вскоре мы убедились, что стоим в пустом зале. Как-то незаметно для себя я даже перестала волноваться. Слишком уж много было загадок. Есть у человека какой-то особый предохранитель. Когда на тебя обрушивается слишком много впечатлений, этот предохранитель перегорает. Иначе не выдержит мозг.

Я подошла к тому месту, где должно было находиться окно. Протянула руки и нащупала шторы. Шелк распался у меня в руках. Отряхнув с пальцев истлевшую ткань, я попыталась расчистить густой слой паутины и пыли, покрывавший стекло. Это было не так просто. Я долго терла сначала ладонью, а потом рукавом, пока не показались первые проблески сумеречного света.