Том 3. Дети капитана Гранта - Жюль Верн

Их не отвели обратно в храм, ибо они должны были присутствовать при погребении вождя и при всех кровавых обрядах, сопровождавших это погребение. Отряд туземцев отвел их на несколько шагов в сторону, к подножию огромного дерева — куди. Там стояли они, окруженные стражей, не спускавшей с них глаз. Остальные маорийцы, погруженные в печаль по поводу гибели своего вождя, казалось, забыли о них.

Прошло трое, установленных обычаем, суток. Итак, теперь душа покойного окончательно покинула его бренное тело. Начался обряд погребения. Принесли тело вождя и положили его на небольшой могильный холм посреди крепости. Покойник облачен был в роскошные одежды и покрыт великолепной цыновкой из формиума. Его голову венчал венок из зеленых листьев, украшенный перьями. Лицо, руки, грудь покойника, смазанные растительным маслом, не обнаруживали никаких признаков тления.

Родственники и друзья Кара—Тете подошли к могильной насыпи, на которой лежал покойник, и вдруг, словно повинуясь палочке капельмейстера, дирижирующего похоронным гимном, воздух огласился рыданиями, стонами. Заунывен и тяжек был ритм этих надгробных стенаний. Друзья покойного били себя по голове, а родственницы яростно раздирали ногтями лица, проливая больше крови, чем слез. Эти несчастные женщины добросовестно выполняли дикий обряд. Но, видимо, подобных проявлений скорби было недостаточно для умиротворения души умершего, и воины, желая отвести гнев вождя от его соплеменников и предоставить ему на том свете все те блага, которыми он пользовался на земле, полагали, что спутница жизни Кара—Тете не должна покинуть умершего. Несчастная женщина и сама не согласилась бы пережить мужа. Таков был обычай, таков был закон, и история Новой Зеландии насчитывает немало примеров подобных жертв.

Появилась вдова Кара—Тете. Она была еще молода. Растрепанные волосы в беспорядке падали ей на плечи, она рыдала и голосила. Среди воплей слышались порой слова, в которых она прославляла добродетели умершего супруга и горестно жалела о нем. Вдруг, охваченная безудержным порывом горя, она простерлась у подножия насыпи и начала биться головой о землю.

В эту минуту к ней подошел Кай—Куму. Злополучная жертва поднялась, но вождь могучим ударом дубины повалил ее обратно на землю, и она, как пораженная громом, упала мертвая.

Тотчас раздались дикие крики. Сотни рук угрожающе протянулись к пленникам, потрясенным этим страшным зрелищем. Но никто не тронулся с места, ибо похоронный обряд еще не был закончен.

Жена Кара—Тете снова соединилась с мужем. Их тела лежали теперь рядом. Но для загробной жизни усопшему было мало верной супруги. Кто станет прислуживать им у Нуи—Атуа, если за ними не последуют в тот мир их рабы?

Шесть несчастных были приведены к трупам своих властелинов. Это были слуги, ставшие рабами в силу беспощадных законов войны. Пока жив был Кара—Тете, они испытывали самые жестокие лишения, страдали от грубого обращения, недоедали, работали наравне с животными, а ныне, согласно верованиям маорийцев, они обречены были влачить такое же жалкое существование в загробной жизни.

Эти несчастные, казалось, безропотно примирились со своей участью. Она их не удивляла: они давно предвидели ее. Их руки не были связаны, что свидетельствовало о том, что обреченные примут смерть не сопротивляясь.

Впрочем, их смерть была легкой: их избавили от длительных мучений. Пытки предназначались виновникам гибели вождя. Те, стоя в двадцати шагах, старались не смотреть на отвратительное зрелище; ему предстояло сделаться еще ужаснее.

Шесть ударов дубинами, нанесенные шестью сильными воинами, покончили с жертвами, которые распростерлись на земле, среди лужи крови. Это послужило сигналом к жуткой сцене людоедства.

На тела убитых рабов не распространяется табу, охраняющее тело их властелина. Тела рабов — достояние племени. Это мелкие подачки, брошенные похоронным плакальщикам. И едва жертвоприношение было закончено, как вся масса туземцев — вожди, воины, старики, женщины, дети — без различия пола и возраста, охваченные животной яростью, набросились на бездыханные останки жертв… И в мгновение ока тела рабов, еще теплые, были растерзаны, разорваны, раскромсаны, даже не на куски, а на клочья. Из двухсот присутствовавших на погребении маорийцев каждый получил свою долю человеческого мяса. Они боролись, дрались и спорили из–за каждого куска. Капли дымящейся крови покрывали чудовищ–гостей, и вся эта отвратительная орда, обливаясь кровавыми брызгами, урчала. Это было исступление, бред разъяренных тигров. Казалось, то был цирк, где укротители пожирали диких животных. Затем в двадцати различных местах вспыхнули костры. Запах горелого мяса отравил воздух, и если бы не оглушительный шум пиршества, если бы не крики этих обжор, до отвала наевшихся, то пленникам было бы слышно, как на зубах этих людоедов трещали кости их жертв.

Гленарван и его спутники, задыхаясь от отвращения, пытались скрыть от женщин эту гнусную сцену. Они понимали, какие муки ждут их завтра при восходе солнца и какие жестокие пытки придется им испытать перед смертью. Они онемели от ужаса и отвращения.

Вслед за пиршеством начались похоронные танцы. Появилась крепчайшая наливка, настоенная на стручковом перце, которая еще сильнее опьянила и так уже пьяных от крови дикарей, и в них не осталось ничего человеческого. Казалось, — мгновение, и они забудут о табу и набросятся на приведенных в ужас их исступлением пленников.

Но среди общего опьянения Кай—Куму сохранял выдержку. Он позволил кровавой оргии дойти до кульминационной точки, а затем прекратил, и обряд погребения был закончен в установленном порядке. Трупы Кара—Тете и его супруги подняли и согласно новозеландскому обычаю усадили так, что колени были подобраны к животу, и скрестили им руки. Пришло время предать трупы земле, но погребение не было еще окончательным, истлеть должно было лишь тело, а кости сохраниться.

Удупа, то есть место для могилы, выбрали вне крепости, милях в двух от нее, на вершине небольшой горы Маунганаму, поднимавшейся на правом берегу озера.

Именно туда должны были быть перенесены тела вождя и его супруги. К земляной насыпи, где находились тела, принесли два первобытных паланкина, или, проще говоря, носилки. На них посадили оба трупа, укрепив на них одежду лианами. Четыре воина подняли носилки на плечи и двинулись к месту последнего упокоения в сопровождении всего племени, снова затянувшего траурный гимн.

Пленники, продолжавшие находиться под бдительным надзором стражи, видели, как похоронная процессия вышла за пределы первой ограды, затем пение и крики мало–помалу затихли в отдалении.