Седьмая вода - Галина Валентиновна Чередий

не намерена. На этом все! — я просто отказывалась признавать, насколько мое предъявление прав на Арсения может оказаться далеким от действительности. В любом случае, может, он уже и не мой, но и не ее уж сто процентов. Арсений не возвращается.

— Глупая мелкая сучка! Ты! — гневно ткнула женщина в меня дрожащим пальцем. — Тебе не удержать этого зверя, не приручить! И когда он через тебя переступит, вот тогда и посмотрим, кто из нас жалок!

— А я и не имею дела со зверем. Предпочитаю человека и мужчину! — ответила, хоть и понимала, что за пеленой своей ярости эта женщина меня уже почти не слышит.

— Не смейте приближаться ко мне и, тем более, к моей маме, иначе я немедленно позову охрану, — я указала в сторону силуэтов охранников, уже и так явно заинтересовавшихся нашей оживленной беседой и подошедших ближе. У нас была договоренность не особо светиться в мамином поле зрения, но когда уже очевидно, что что-то происходит, договоры в сторону.

— Когда Арс с тобой наиграется в хорошего мальчика, никакие охранники тебе не помогут! — выплюнула ядом мне в спину Люся, но я даже не оглянулась на нее.

— Васюнь, все в порядке? — спросила мама, когда я почти подлетела к ней. — Ты бледная!

Сердце колошматило в груди, как сумасшедшее, и общего впечатления от разговора еще не было, только противный осадок горечи. Да, я понимала, что такая вещь, как встречи и расставания, неотъемлемая часть отношений, и частенько они бывают, мягко говоря, неприятными. И это даже не с Арсением связано, подобное происходит хоть раз в жизни любого человека. Просто как-то до этого мне никогда не случалось быть лицом вовлеченным. Тогда с Марком все обошлось без осложнений, и дело не в том, что я сбежала, даже если бы осталась, я бы не стала преследовать и устраивать сцен.

— Котеночек?! — позвала мама, и я постаралась выкинуть из головы и саму Люсю, и те мысли, что она нарочно или случайно заронила в мою голову.

— Все хорошо, мама! — выдавила я из себя улыбку и продолжила как можно бодрее: — Пойдем уже обратно. Пора бы нам поесть!

Мама какое-то время еще сидела и внимательно смотрела на меня, обернувшись через плечо, пока я катила кресло.

— Ты же мне не скажешь, что это за девушка? — со вздохом спросила она, и мне стало стыдно, будто я, закрываясь вот так, своими руками разрушаю то хрупкое доверие, что установилось между нами за эти недели в реабилитационном центре.

— Она знакомая Арсения, — честно сказала я, хоть и было противно признавать сам факт их связи, хоть и прошлой.

— Ах, это… — мама молчала какое-то время. — Вася, а ты знаешь, я всегда была почти уверена, что вы с Сеней нравитесь друг другу, только очень упрямые, чтобы хотя бы подружиться.

Ох, мама, эта информация немного устарела и даже более чем.

— Ну, зато сейчас никаких проблем с дружбой у нас нет. Я же тебе говорила, что мы прекрасно ладим.

— Говорила. Но я так привыкла к вашей вечной войне, что не поверю, пока своими глазами не увижу, — покачала мама головой.

— Скоро и увидишь!

— Ох, — мама опять прижала ладони к лицу, — скорее бы! Как же я домой хочу.

И я тоже, вот только понятия не имею, что меня там ожидает.

Через два дня утром мама была как на иголках и буквально не могла усидеть на месте, ожидая приезда дяди Максима за нами.

— Васюнь, я, правда, лучше стала выглядеть? — смущаясь, спрашивала она в который раз.

— Как будто ты хоть когда-то выглядела плохо, и даже если так и было бы, дядя Максим это бы не заметил, — немного поддразнивала ее я, снова расчесывая ее потрясающие волосы. Заметив несколько серебристых волосков, которых не было раньше, закусила губу, потому что сердце защемило не болезненно, а немного тоскливо, просто от сожаления в очередной раз, сколько же времени и жизненных важных моментов было нами упущено. Вдруг невыносимо захотелось сесть перед ней, взять ее ладони в свои и рассказать все-все. Открыться полностью, буквально исповедоваться, не утаивая от нее ни одной детали, позволяя увидеть больше собственных чувств, чем даже готова видеть сама. А потом спросить, как мне быть, как повести себя при встрече с Арсением, взывая к ее жизненной мудрости в том аспекте жизни, в котором я абсолютный ноль.

Дядя Максим буквально влетел в двери нашей палаты, и мама вспыхнула, загораясь ему навстречу с такой силой, что мои собственные проблемы моментально померкли в этом сиянии. Она медленно поднялась ему навстречу и с гордостью посмотрела в глаза. И это было не из разряда: «Вот смотрите все, какая я героиня!», а словно мольба: «Я так старалась, гордись мною, пожалуйста!»

— Девочки, здравствуйте, — мужчина светился не меньше в ответ на мамину радость, и хоть и обращался к нам обеим, но видел только ее. Смотреть на них, настолько не могущих и не желающих прятать взаимные эмоции, было так необыкновенно для меня. Их нисколько не скрываемая тягу друг к другу не напрягала и не заставляла смутиться так, как обычно это бывает, когда мои ровесники откровенно лапают друг друга глазами или зажимаются на людях, просто потому, что, наверное, сам заряд этого зрелища и его внутренняя наполненность были абсолютно иными.

— Так, я выписку уже забрал, — бодро сообщил дядя Максим. — Ну, в общем, спасибо этому дому, но пошли мы к другому! Сеня, сумки все забери!

Мужчина нагнулся и с легкостью поднял маму из кресла. Она засмеялась, как девчонка, заливисто и беззаботно.

— Я и сама теперь могу, — возразила она, но совсем несерьезно.

А я уставилась на прислонившегося к дверной раме Арсения, которого не видела почти целый месяц. Внутри творился какой-то сумбур, чувства абсолютно хаотичны и неподконтрольны, и я совершенно не знала, куда девать свои изголодавшиеся по нему глаза и как унять взбесившееся дыхание. Арсений, улыбаясь во все тридцать два, чмокнул маму в щеку:

— Марина, они нарочно все время прятали тебя от меня! Выглядишь так сногсшибательно, что просто сердце останавливается! — сказал он с такой неподдельной теплотой, какой я, наверное, никогда от него не слышала.

Мама, все еще смеясь, обхватила его лицо ладонями и расцеловала.

— Сенечка, сына ты мой! Как же я скучала! — дрогнувшим голосом сказала она.

Когда же Арсений направился ко мне, будто приросшей задницей к подоконнику, я закусила губу и вообще замерла, как животное, попавшее в ослепляющий свет фар. Видела только его, кажется, бесконечно преодолевающего это расстояние между нами длиной в