Тени сумерек - Берен Белгарион

— Suilad, — полуэльф решил сделать первый шаг. — Меня зовут Илльо.

— А меня — вот так зовут, — человек показал, как подманивают пальцем, потом с грохотом отодвинул стул и сел. Илльо последовал его примеру, не желая, чтобы первая же дерзость сломала трапезу и беседу.

— Это Берен, сын Барахира, — легко, почти небрежно сообщил Ортхэннер.

Даэйрет уронила вилку. Самая младшая, она хуже всех держала себя в руках.

— Наемный убийца нолдор… — вырвалось у нее.

— Ошибаешься, малышка, — Берен, как ни в чем не бывало, обмакнул кусок хлеба в подливу. — Наняли меня Гортхаур, а для нолдор я убивал по зову сердца.

Илльо взглядом в упор вызвал Берена на встречный взгляд.

— Я рад тебя видеть, — сказал он.

— Здесь все были рады. Болдог чуть не прослезился.

— Давно мечтал скрестить с тобой меч, — поддел Илльо, и горец вскинул голову.

Есть! Попал.

— У тебя будет случай, — широко улыбнулся Гортхауэр. — Пойти танцевать с мечами можно хоть сегодня, через час-другой после трапезы.

— А зачем ждать? — вдруг сказал Илльо. — Я, например, не хочу есть.

— Я тоже, — Берен поднялся одновременно с ним. — Пойдем.

Илльо взглядом спросил разрешения у Гортхауэра и тот кивнул: можно. Эрвег не смог устоять перед соблазном посмотреть, и, само собой, увязалась Даэйрэт. К ним присоединилась и Тхуринэйтель.

Дорога в зал для занятий была Илльо знакома — он застал этот зал еще таким, каким его покинули эльфы, и проследил за тем, чтобы там ничего не изменилось. Чтобы орки не тронули деревянных болванов на цепях, не разворовали затупленные учебные мечи и не загадили пол. Им здесь вообще не давали воли — Гортхауэр, штурмуя этот замок, хотел его взять целым и невредимым, со всеми запасами и сокровищами.

Илльо никому не уступил первенства. Он выбрал длинный и тонкий эльфийский меч, и, еще не глядя на Берена, знал, что тот выбрал такой же. Этот зал не обогревался ничем, кроме тепла разгоряченных поединками тел, и сейчас в пустом и полутемном помещении было холодно; с дыханием из губ вырывался пар, но Илльо сбросил куртку и рубашку, чтобы они не пропахли потом, и то же самое сделал Берен. На его груди и животе было несколько синяков — кто-то недавно бил его под вздох. Похоже, двигаться ему это не мешало. Гортхауэру действительно пришлось обойтись с ним жестко — но в целом ему посчастливилось: Илльо встречал людей, с которыми Гортхауэру пришлось обойтись еще жестче. Хорошо, если через месяц лечения они вставали на ноги. Что поделать, война есть война.

— Шлемы, наручи? — спросил Илльо.

Берен пожал плечами.

— Что мы, щенки?

Илльо обрадовался. Он не любил на учебном круге пользоваться защитными приспособлениями. Лучше все время сражаться так, словно доспехов, даже самых легких, на тебе нет. А Берен едва ли настолько неумел, чтобы убить его случайно и настолько глуп, чтобы убить его нарочно.

С первых же звонких ударов он понял: перед ним мечник далеко не средней руки. Берен двигался быстро, наносил удары сильные и хлесткие, Илльо отбивал их не без труда. Отбивал и радовался тому, какой хороший противник ему достался. Он умел радоваться таким вещам.

По его знаку Эрвег отпустил с крюка первого болвана. Без предупреждения, без слова — но Берен вовремя заметил несущуюся к нему тень и увернулся. Отразил два выпада Илльо — болван понесся обратно на закрепленной в потолочной балке цепи. Берен шатнулся, пропуская его перед собой, и, восстанавливая равновесие, ударил по нему мечом. Потом отскочил и держался так, чтобы болван раскачивался на пути Илльо, мешая тому сражаться.

Эрвег и Даэйрэт отпустили еще двух болванов — те были закреплены в других местах и раскачивались по другим линиям. Совместное движение всех трех стало настолько непредсказуемым, что Илльо первым пропустил одного и получил вскользь по левому плечу. Упав в опилки, он тут же откатился подальше: Берен не собирался великодушничать, позволяя ему встать; а впрочем, по неписаным правилам учений в Аст-Ахэ так и должно было поступить: ведь в настоящем бою тоже не будет игр в благородство. Откатившись, Илльо вскочил и снова кинулся в атаку. Тени метались в такт рывкам факельного пламени. Клинки разбрасывали искры. У обоих противников было уже по два поражения. Берен нападал очертя голову. Неужели он и в настоящем бою держится правила «лучше два трупа, чем ни одного»? Едва ли. Так он не протянул бы в одиночку четыре года.

Манера боя у него была похожа на эльфийскую — что неудивительно — однако он больше, чем эльфы, полагался на рубящие удары. Эльфы только в общей свалке рубили сплеча, в поединке они предпочитали глубокие колющие выпады, нацеленные в сочленение доспехов. Если такой удар поражал насмерть — то смерть была мгновенной, если он ранил, рана выходила чистой и легкой. А в рубке острый меч размашистым ударом кромсает все: доспехи, плоть, кости… И хорошо, если быстро истекаешь кровью — а ведь можно умирать часами…

Но колющий удар — это роскошь, которую может себе позволить только мастер. Берен был мастером, но не был любителем роскоши. Ему было все равно, как достать противника, главное — достать. Действенность подобных ударов он когда-то познал на себе: от плеча через всю грудь тянулся шрам.

Однако же уставать он начал первым. То ли беседы с Гортхауэром не прошли так просто, как он поначалу показывал, то ли он скверно выспался, потому что начал сбиваться с дыхания. Чтобы не унижать его поражением, Илльо прекратил поединок. Закончить вовремя, так, чтобы никому не было обидно — тоже искусство.

Когда Берен ставил меч в прорезь стойки, Илльо увидел на его спине старые рубцы и свежие синяки: широкие и длинные, как от дубины. Илльо понял горячность, с которой противник кидался вперед: тот знал, что быстро ослабеет от боли.

— Это было прекрасно, Беоринг, — Эрвег несколько раз хлопнул в ладоши. — И я хочу.

— Как-нибудь в другой раз, — проворчал Берен, надевая рубашку. — Благодарю тебя, Илльо.

— И я тебя, — рыцарь Аст-Ахэ улыбнулся.

Вчетвером они поймали и снова закрепили под стенами всех болванов.

— Ну что, мы вернемся к ужину или подождем, пока все совсем остынет? — недовольным голоском спросила Даэйрэт.

За ужином Беоринг был чуть-чуть дружелюбней. Илльо не знал, как его взяли, но легко было догадаться: захват и допрос оказались унизительными, и воин почувствовал себя никчемным. Чтобы воспрянуть духом хоть немного, ему требовалось ощутить ладонью тяжесть пусть и учебного, но клинка — и в поединке с настоящим противником выбить из себя накопившуюся глухую ярость.

Но теперь испортить обед решил Эрвег.

— Ты знаешь, кто мы? — спросил он, когда все ели мясо. — Ты когда-нибудь убивал таких, как мы?