Тени сумерек - Берен Белгарион

Самым скверным во всем этом было то, что он к ней чувствовал то же самое. Даже если бы она не призывала — его все равно влекли бы линии ее стройных бедер под узким платьем, маленькие тонкие ладони и ямка между ключиц, открытая вырезом воротника.

Он решил, что будет бороться с этим. Нужно сохранить верность хоть кому-то. Хоть в чем-то…

Вместе с ней, с позволения Саурона он проверил, как содержат эльфов, заточенных в башне. Саурон сдержал свое обещание: эльфы не подвергались ни унизительному обращению, ни лишениям. Их комнаты были тесными, но светлыми, окна — в глухих решетках, но узников не держали в оковах, каждому дали теплую постель и хорошую одежду. Их не пытали и не морили голодом, еду доставляли с солдатской кухни — грубую и однообразную, но сытную. Берен не знал, изменится ли это положение, когда он уедет. Надеялся, что до какого-то времени — нет.

Но, несмотря на отсутствие лишений (кроме свободы), эльфы были… даже не печальны… Берен не знал, как это назвать. Если бы кто-то из людей проводил время как они — часами, сутками, сидя на коленях или скрестив ноги, с закрытыми глазами или направив взгляд куда-то в неведомое — Берен решил бы, что такой человек сошел с ума или желает уморить себя, полностью истребив свою волю к жизни. Но Саурон успокоил его, сказав, что такое сосредоточение для эльфов — обычное дело. Многие из них способны даже отказаться от пищи и воды на целые недели, замедлив дыхание и сердцебиение настолько, что казалось — перед тобой мраморная статуя или мертвец. Мыслями они в это время странствуют в прошлом.

— Ты можешь войти. Попробовать поговорить, если хочешь.

Берен вошел в камеру к Финроду. Заключенный не шелохнулся, когда дверь открылась. Не сказал ни слова, и даже ресницы не дрогнули, когда Берен сел с ним рядом на постель.

Человек коснулся его руки — нет, эльф не замедлял хода своей крови, рука его была теплой. Но от всего мира он отрешился.

Он не знал, о чем говорить. Беседу подслушивали, поэтому ничего по-настоящему важного говорить было нельзя. У Берена было такое чувство, что по-настоящему важных вещей он и не знает. Темная, давящая воля Саурона, мгновенно проникала в разум, стоило только на миг ослабить сопротивление — и Берен боялся говорить с Финродом мыслями. Постоянно пребывая в средоточии сауроновой воли, горец впервые в жизни пожалел орков.

— Вы остаетесь в заложниках, — сказал он.

Эльф не ответил.

— Пройдет год и день — и вас отпустят. Я не знаю, можно ли верить в этом Саурону. Но мне больше ничего не остается, кроме как поверить ему.

Ни слова.

Берен изнывал от отчаяния. Если бы Финрод обозвал его предателем, плюнул в лицо, съездил по уху — ему стало бы легче. Наверное.

— Ты знаешь, почему я согласился. Это ради вас, — беспомощно проговорил он.

Эльф не двинулся, даже дыхание его не участилось.

Тхуринэйтель разбудила его ночью — сказала, что он стонал и метался во сне.

С этого дня вернулись ночные кошмары. Эльфийка готовила сонное зелье, заставляла пить. Иногда помогало, иногда нет.

…На этот раз еду не принесли в комнату. Пришла Тхуринэйтель.

— Повелитель зовет к обеду, — сказала она. — Он желает кое-кого тебе представить…

— Я познакомлю тебя кое-с кем, — сказал Гортхауэр. — Предупреждаю, это будет испытанием… для вас обоих.

— Почему? — спросил Илльо. — Кто он?

— Он — человек… Из народа Беора… — Гортхауэр явно не хотел говорить больше. — Он много пострадал в ходе этой войны… Для него она длилась очень долго. Он ненавидит нас.

Ортхэннер поднял голову, и взгляд его — открытый, даже распахнутый — обдал Илльо словно порывом свежего ветра. Гортхауэр действительно хотел спасти эту душу. Действительно нуждался в помощи.

Илльо в сердце своем поклялся, что поможет ему. Кем бы ни был этот человек, хоть головорезом из шайки Барахира.

— Идем, — сказал Ортхэннер.

По дороге в обеденную залу он продолжал говорить.

— Он был захвачен недавно, и мне пришлось… обойтись с ним жестко. Ты сам понимаешь, как он теперь относится ко мне. Поэтому — я не могу. Кроме тебя, мне положиться не на кого… Эрвег слишком горяч, Солль — еще мальчик, Этиль… У нее лучше получается убеждать примером, чем словами… А главное…

Илльо внутренне напрягся.

— Он ведь из эдайн, — продолжал Гортхауэр. — У него своего рода слабость к эльфам…

Илльо кивнул.

…В деревне поначалу было трудно: невежды болтали о «проклятой», «порченой» крови. Мальчишки собирались всемером на одного и били. Пришлось потрудиться, чтобы заставить принимать себя всерьез, уважать и со временем — даже любить. Он мог бы даже наследовать отцу, хотя поначалу всем казалось, что об этом не должно быть и речи. Умри отец вскоре после матери — младенца Илльо зарезали бы в первый же день. Но уже в десять лет он верховодил всеми мальчишками деревни. Он мог бы наследовать отцу, сделаться вождем Белых Лис — но он отказался в пользу сводного брата, ибо желал большего.

В Аст-Ахэ Учитель принял Илльо по особой просьбе отца, не в четырнадцать лет, как обычно, а в десять. Твердыня была совсем иной. Там никто не попрекал эльфийской кровью, ее признаки вызывали скорее доброжелательное любопытство, даже некоторый интерес у девушек. И у юношей. Илльо долго не мог понять природу этого любопытства — эльфы созревают поздно. А впрочем, это было неважно: вступая в Орден, Илльо дал обет безбрачия.

Корни аира,

Пронзая бесплодный песок,

Чистую влагу пьют.

Все сочли это порывом высокого благородства. Илльо рассуждал немного иначе: семья тяготила бы его. Связь без семьи — этому противилась его природа.

Поначалу он изо всех сил хотел быть человеком. Да и как он мог бы быть эльфом — рожденный от человека, воспитанный в Твердыне… Но в мыслях, движениях, в разных мелочах, заметных порой только ему — прорывалось… что-то. И он научился это использовать. Он любил тайну, прохладный папоротник. Таинственность, одновременно влекла людей и удерживала их на некотором расстоянии. А внешность, бесспорно эльфийская, добавляла ему таинственности.

В трапезной уже присутствовали все остальные. Эрвег, Солль, Этиль, Даэйрет… Человек, с которым собирались познакомить Илльо, вошел почти одновременно, через другую дверь. Тхуринэйтель сопровождала его.

Выглядел он как… как обычный беоринг. Высокий, немного сутулится, но смотрит открыто, не пряча глаз. Серые глаза, темные волосы, прорезанные седыми прядями. Ранние морщины — в углах глаз и между бровей.

— Suilad, — полуэльф решил сделать первый шаг. — Меня зовут Илльо.

— А меня — вот так зовут, — человек показал, как подманивают пальцем, потом с грохотом отодвинул стул и сел. Илльо последовал его примеру, не желая, чтобы первая же дерзость сломала трапезу и беседу.