Багряный лес - Роман Лерони

— Вы хотите со мной познакомиться?

Наконец он отдышался, но когда стал произносить первые слова, скривился от несимпатичности своего сипловатого голоса.

— Да. И для этого я купил вам цветы.

— Да? — слабо, как бы нехотя изумилась она, словно намеревалась показать, что это все ей смертельно наскучило.

Он неловко повертел в руках букет, но потом протянул его женщине.

— Пожалуй, надо поступить именно так, — неуверенно прокомментировал он свою неловкость.

— Да, — также бесцветно согласилась она и приняла подарок.

Она пошла дальше, а он остался стоять на месте в растерянности, но потом, словно опомнившись, развернулся и быстро нагнал женщину.

— Я не думаю, что кажусь навязчивым, — сказал Москович.

— Вы мне не мешаете, — подражая его утвердительному тону, произнесла она. — Меня зовут Еленой.

— Очень приятно. Меня зо…

— Вас зовут… — лениво перебила она его, и задумалась на секунду.

— Любопытно, — улыбнулся он. — Впервые в моей жизни пытаются угадать мое имя, когда раньше требовали этого от меня.

— Да? — Вновь это слабое удивление. — И, как часто вы угадывали правильно?

Андрей Николаевич задумался, но ему не дали на это время. В следующее мгновение он был сильно удивлен.

— Вас зовут Андреем Николаевичем, не так ли?

Она облила его своей улыбкой, которая выражала какую-то странную снисходительность, полное превосходство.

— Мы где-то встречались? — Этот вопрос с его стороны был естественным.

— Нет, — был ответ. — Мы встретились только что, если вы еще не забыли.

— Нет, — мгновенно поторопился уверить он, но осекся и улыбнулся своей глупой растерянности.

— Если я еще что-нибудь расскажу о вас, тогда вы еще больше укрепитесь в мысли в том, что мы когда-то виделись.

— Но… Все-таки это любопытно. Я не верю в совпадения. Что вы можете еще сказать обо мне? Пожалуйста, я готов, Елена.

Продолжая идти, она рассказала ему многое, и ее рассказ ввел его в еще большую растерянность. Она знала такие подробности, о которых не могли знать ни его жены, ни любовницы, ни друзья, ни знакомые, ни СБУ (в этом он был уверен полностью, но все-таки на какое-то время даже засомневался — слишком все соответствовало фактам). Она не только назвала его фамилию, некоторые, основные, биографические данные, но и марки, номера его автомобилей, номера всех телефонов, банковские счета в украинских банках, и нелегальные в зарубежных, количество любовниц, наличность в кармане (и в каком и в какой валюте!), ткань его трусов, цвет носков и то, что он ел сегодня на обед (и в каком ресторане).

— Мне трудно в это поверить! — Москович был совершенно растерян. Знали о нем все, даже о самых сокровенных тайнах! — Мне остается спросить: где вы работаете? Кем?..

Она остановилась и достала из сумочки сигарету. Он же зашарил по карманам в поисках зажигалки, а когда достал и угодливо зажег, девушка не торопилась прикуривать. Она стояла с сигаретой в руках и внимательно смотрела на человека, стоящего напротив нее.

— Я сказала всю правду? — спросила она, и он заметил, скорее даже почувствовал, что в ее голосе появляются какие-то угрожающие, недоброжелательные нотки. Это ощущение было настолько ярким, что захотелось извиниться и уйти, чтобы избежать опасности. Страх был силен в эти мгновения в Андрее Николаевиче. Но он не мог перекрыть высоту мужского самолюбия, которое в Московиче было велико сверх всяких мер.

И она, эта женщина, видела его страх — Москович не сомневался ни секунды в этом, и ее улыбка стала не только более снисходительной, но и даже какой-то сочувственной.

— Я сказала правду?

— Да. Все, что вы сказали — правда, — вынужден был согласиться он. — Но это не ответ на мой вопрос?

— Любопытство может быть опасным, — предупредила она. — Особенно для охотников.

Он вздрогнул настолько сильно, что покраснел от стыда, от того, что так неожиданно сам для себя выдал собственные чувства.

— Конечно, конечно, — пролепетал мужчина, опуская глаза, но вдруг вскинул голову, и его голос обрёл былую уверенность. — Я уйду… Я понимаю, что мое соседство вам неприятно…

— Да. Но вы мне, великий охотник, нисколько не мешаете.

— Но перед этим мне бы хотелось узнать, если это, конечно, возможно, кто вы? Как и откуда вы могли знать, кто я такой?

Он потушил зажигалку, которую все это время держал зажженной в руке, и спрятал в карман.

— Я?.. Я ведьма, уважаемый господин Москович.

Он задержал дыхание, уставившись на Елену расширенными глазами, и вдруг расхохотался. Смеялся он громко, отклонившись назад, продолжая смотреть на женщину.

— Ведьма?! Что угодно, и кто угодно… но, чтобы ведьма!.. Ха-ха-ха!.. Вот уморила, девка, — и умолк.

Его веселость пропала мгновенно, когда он увидел, как из глаз женщины со слабым треском ударили две тонкие синие ломаные молнии, которые, сойдясь на сигарете в её руках, зажгли её.

— Хо, — только и мог произнести он.

Елена усмехнулась. В её глазах продолжал гореть синий электрический огонь.

— За то, что ты не поверил, — теперь она говорила сквозь смех. Но он был у нее какой-то металлический, неприятный, опасный, — ты, охотник, лишишься своего ружья…

Её хохот стал сильнее, и звонко и громко разрезал тишину Крещатика. А Андрей Николаевич Москович громко охнул, словно от сильного удара, согнулся и схватился руками за пах, в котором он не чувствовал ничего, кроме холода. Неприятный был холод, и Москович всё понял. Он выпрямился и бросился на женщину.

— У, сука!..

Он бы схватил ее, но его руки нырнули в пустоту. Инерция броска заставила его пробежать еще несколько шагов, прежде чем он смог остановиться и развернуться. На том месте, где стояла Елена, лежала одежда. Андрей Николаевич бросился к этой кучке ткани, поднял ее и внимательно рассмотрел, вынимая каждую деталь. Здесь было все, вплоть до бюстгальтера и трусиков.

Москович упал в обморок. Первый раз в жизни. Через него перепрыгнула невесть откуда взявшаяся большая черная кошка, которая побежала дальше по тротуару, стараясь держаться ближе к стенам зданий, чтобы не попасть под ноги редким прохожим. Она очень спешила по делам, которые были известны только ей…

Некоторые женщины об этих моментах говорят, что они летают. Мужчине сложно это понять, хотя эти моменты физической близости, большей частью, без них невозможны. Природа утонченности слабого пола способна в минуты наивысшего наслаждения уносить своих обладательниц в заоблачные высоты. Та же самая природа устроила так, что сильная часть человечества в эти же самые мгновения предпочитает думать о технической стороне процесса. Иначе вторая половина никогда не взлетит. Но подобные размышления могут постигнуть даже самого завершенного циника только после того, как завершился очередной сеанс любви. И ничто не способно доставить столько радости, такой сильной и огромной, как взаимность, возникшая на тверди самой настоящей любви. И лишь тогда становится ясным до полноты выражение: "Любовь — это эгоизм вдвоем".