"Фантастика 2023-181". Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Ахманов Михаил Сергеевич

– Пуссь милоссь богов пребудет с тобой, сс-светлый господин! Благополучен ли ты?

– Благополучен, - ответил Дженнак, еле ворочая языком. - Столь же благополучен, как утка на циновке трапез, фаршированная перцем и ананасами.

– Ты шутишь, мой повелитель, - улыбнулся Амад Ахтам, сын Абед Дина. - Ты шутишь, значит, свежий ветер уже разгоняет облака печали, чтобы воссияло в душе твоей солнце бодрости и счастья.

– Не унес бы этот ветер мою душу в Чак Мооль… - Выдавив ответную улыбку, Дженнак коснулся черного пояса. - Кто ободрал ту тварь? Арахака?

– Я! - Ирасса стукнул кулаком в грудь. - Хрирд заслонил нас и умер, тебе тоже досталось, мой лорд, а Уртшига хоть и не лишился соображения, но на ногах стоять не мог. А у меня был только звон в ушах да слабость в животе. Но руки - хвала Куулу! - двигались! И пока наши парни с дикарями брели через топь, я успел вырезать пару ремешков из задницы этой болотной свиньи. Ну и шкура у нее, мой лорд! Нож затупился! Но ты ее хорошо приласкал! Я выдернул копье лишь с пятого раза!

– Что было потом? - спросил Дженнак, преодолевая слабость.

– Потом эта тварь потонула. Ты был жив, дышал, но не двигался, и арахака потащили тебя в селение. Меня и Уртшигу тоже. Несли, как малых детей, двадцать полетов стрелы, клянусь секирой Коатля! Нашим и прикоснуться не дали. Потому что мы - герои! Ухайдакали ихнего бога Тилану, который всех тут жрал, да твоим копьем подавился!

– Великий подвиг, мой пресветлый господин, - сказал Амад. - Я сложу о нем сказание, и будет оно не хуже, чем песня о битве твоей с Паннар-Са. Даже лучше! Ибо Паннар-Са ушел из рук твоих живым, а Тилана, как правильно заметил наш юный воин, подавился твоим копьем. Ты только скажи мне, какой бог помогал тебе в этот раз? Коатль? Или Тайонел, Потрясатель Тверди?

Слабая улыбка скользнула по губам Дженнака; он покачал головой и произнес:

– Не Коатль и не Тайонел, сказитель. Вианна…

– Но я не знаю такого бога! - Амад в недоумении хлопнул себя по коленям. - Чей он? Из Страны Заката? Или из Бритайи? И какой он бог? Бог героев и великих воинов? Бог сражений и схваток?

– Не бог, богиня… богиня любви… - Дженнак приподнялся на локте и посмотрел на Ирассу. - Ну, хватит о богах; вернемся к людяи. Скажи-ка мне, парень, что убило Хрирда?

Его телохранитель нахмурился, дернул соломенный ус; его оживленное лицо сразу стало мрачным.

– Не знаю, мой лорд. Ран на нем не было, как и у вас с Уртшигой, только все внутри, здесь и здесь, - он коснулся ребер и живота, - заливала кровь. Разрезали его арахака по своему обычаю, я глянул и подумал, что все жилы в нем порвались в единый миг… Такое вот дело… Был Хрирд, и нет его…

– Пусть странствует он в Чак Мооль по мосту из радуги, - произнес Дженнак и склонил голову.

– Да пребудет с ним милость богов, - пробормотали воин, сказитель и мореход; и хоть боги у них были разными, это слово о павшем сказали они в один голос.

Дженнак повернулся к Пакити.

– Как дела на берегу? Что с "Хассом"? И чем занят хозяин наш Кро'Таха?

– "Хас-сс" готов выйти в море, сс-светлый ирт, но колдун и знахарь, что правит дикарями, сказал: ты всс-станешь только посс-слезавтра, в День Ясс-сеня. А до того ты должен лежать и пить вмесс-сто сладкого вина его вонючие зелья. Вот так! Что же до Кро'Тахи, то он тебя благосс-словляет, госс-сподин. Арахака дары его приняли и теперь ждут голубок из Рениги в обмен на своих девушек. А Кро'Таха, сс-старый попугай, - тут Пакити потер расплющенный нос и ухмыльнулся, - Кро'Таха решил, что и ему не вредно отведать сс-сладкого… Хочет и себе взять девушку и не боится уже попассь вмесс-сто шелков любви на циновку трапез.

– Мудрое решение! Старый конь не так резв в беге, как молодой, а кобылиц покроет больше, - заметил Амад, но Ирасса, пощипывая светлую бородку, начал возражать. Они заспорили, взывая то к Куулу и супруге его Келайне, то к светозарному Митраэлю, но тут появилась Девушка и прогнала из хижины всех троих. Дженнак выпил горьковатый бальзам и погрузился в полудрему; голова его покоилась на смуглом и упругом девичьем бедре, но вспоминал он сейчас не Вианну, а Чоллу - верней, их последнюю встречу.

Понесет ли она? Это зависело от многих обстоятельств, а прежде всего от обоюдных желаний светлорожденной пары. Этим, как и долгой жизнью, они отличались от прочих людей, плодившихся лишь по велению инстинкта, но не разума. Разумеется, и светлорожденные покорствовали ему, но за истекшие века было подмечено, что плод любви завязывается чаще, если супруги или любовники того желают. Вот почему потомство сагаморов было обильным - они нуждались в сыновьях и дочерях, чтоб выбрать достойнейших и отсечь гнилые ветви.

Так было ли желание? - размышлял в своем полусне Дженнак. Что касается Чоллы, в том сомневаться не приходилось, но вот сам он… До сей поры он не желал детей - не от того, что испытывал к ним отвращение, а совсем по иной причине: ему не хотелось потомства от тех женщин, светлорожденных или нет, что делили с ним ложе. Каждая была мила и прелестна, и неравнодушна к нему, и каждая была не Вианна… Не Вианна! И семя его оставалось бесплодным - не зернышко маиса, а мертвый камень, брошенный зря в дарующую жизнь почву.

Но с Чоллой все получилось иначе. Иначе, неопределенно и смутно… Другая женщина, не цветок его снов, не милая чакчан, и все-таки он испытывал к ней щемящую нежность и жалость… Любовь?.. Нет, не любовь, но чувство близости и единства судеб - ведь Чолла была такой же одинокой, как он сам. И хоть взросли у нее сыновья, дорога Чоллы тоже была дорогой потерь…

Было ль его сочувствие к ней таким явным, что камень обратился в плодоносящее зерно?

Этого Дженнак не знал. Люди светлой крови, его сородичи, давали жизнь потомству по своему желанию, что являлось неоспоримым фактом, проверенным долгой чередой столетий. Ну и что с того? Если бы человек был властен в желаниях своих!

Незаметно он погрузился в транс, пытаясь провидеть судьбу своего сына, если у Чоллы будет сын… Но видения не приходили; черная завеса Чак Мооль не раскрывалась перед ним, и никаких картин не возникало под сомкнутыми веками - ни лиц, ни городов, ни морских пучин, ни озаренных солнечным сиянием небес. Боги молчали.

На следущий день, День Ореха, Дженнак почувствовал себя лучше и, призвав Старика, долго беседовал с ним. Они говорили не о союзе с ренигами, ибо то являлось делом решенным; и не о новом племени, в чьих жилах сольется кейтабская кровь с кровью гуаров и арахака - о народе, что будет владеть и лесом, и болотами, и всей дельтой Матери Вод. Дженнаку предстояло увидеть расцвет этого еще не рожденного племени, а Старик едва ли бы дождался первого ребенка. Время его уходило; и с ним уходил в прошлое наивный мир арахака, вселенная добрых древесных духов и страшного Тилани-Шаа, запертого в клетку из деревьев… И, предчувствуя это, Дженнак расспрашивал Старца о лесном народе, о верованиях их и обычаях, об охотничьем языке, подобном крикам птиц, об искусстве прятаться в кронах деревьев, о способах, коими ловили кайманов и рыбу, о трубках чен-чи-чечи, стреляющих отравленной колючкой, о таинствах, когда вкушают кровь погибших воинов, дабы возродились они в детях и умножили род свой многократно. Жизнь в джунглях была нелегкой, смерть гуляла рядом с арахака, сидела у их костров и по-хозяйски забиралась в их шалаши. Они рано созревали, распускались, как побеги в месяце Цветов, плодоносили и шли в вечную тьму Чак Мооль или в то место, что было уготовано им лесными богами. Дженнак содрогнулся, узнав, что Старцу, подобному сморщенной черепахе, не было еще и сорока, а Вианна - Чали, его внучка, - видела не шестнадцать, а двенадцать весен. Воистину люди эти, приятные видом, сильные и отважные, были мотыльками, порхающими в солнечном луче! Не ведали они слов Шестерых, утверждавших, что человек живет шесть десятилетий, а сверх того - десять или двадцать лет, кому и сколько отпущено судьбой… Не ведали, и потому, быть может, жили вдвое меньше?