"Фантастика 2023-181". Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Ахманов Михаил Сергеевич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вианна! Конечно, то была Вианна!
Ее волосы казались черными и блестящими, как драгоценная шкурка, шея - стройнее пальмы, нагие девичьи груди - прекраснее чаш из овальных розовых раковин; глаза ее были подобны темному агату и пахло от нее медом, собранным с ночных цветов. Она стерегла его сон, она оберегала Дженнака, целила его раны, шептала что-то непонятное, ласковое; лицо ее было солнцем, живот - луной, руки - прохладным нежным ветерком, а лоно - любовью…
Виа, его чакчан!
Раны, которые она врачевала, таились где-то внутри, ибо на коже Дженнака не было ни ссадины, ни царапины. Мир его только приобщался к сокрушительной мощи взрывов; здесь не знали еще, что воздух и звук тоже могут наносить смертельные удары точно так же, как стрела, клинок или болезнь, приходившая к человеку в горах, или в болотистых джунглях, или на холодных равнинах, лежавших за пресным морем Тайон. Временами Дженнак размышлял о причинах своего недомогания и о том, может ли он и впредь считаться Неуязвимым; с одной стороны, черное чудище не выпустило его кровь, не коснулось ни клыком, ни когтем, и от недавней схватки не сохранит он на память ни шрамов, ни рубцов. Так было с одной стороны; с другой же…
С другой дела обстояли неважно; тело не повиновалось ему, он шевелился с трудом и большую часть времени плавал в темном тумане, лишь изредка приоткрывая глаза. Но Старец, похожий на черепаху, и возвратившаяся из бездн Чак Мооль Вианна были, видимо, хорошими лекарями: горьковатое питье, погружавшее Дженнака в сон, капля по капле возвращало ему энергию, а ласковые ладони девушки дарили силу и пробуждали желания. Постепенно периоды бодрствования делались все длинней, и то, что видел Дженнак, осознавалось все более отчетливоо; жизнь возвращалась к нему, и уходившая в грядущее дорога вновь обретала привычную надежность, устойчивость и твердость.
В одно из своих пробуждений он разглядел костер, пылавший особенно ярко, собравшихся вокруг людей и нагое тело Хрирда, объятое пламенем. Грудь его телохранителя была рассечена, и окровавленное сердце покоилось в сосуде из половинки ореха; сосуд держал Старец на вытянутых руках - держал бережно и осторожно, будто великое сокровище. Воины арахака, темнокожие и гибкие, в перевязях из коры, с пестрыми перьями в длинных черных волосах, приближались к Старцу, склонялись над ореховым сосудом и слизывали кровь; это происходило в торжественной тишине, нарушаемой лишь треском горящих веток.
Когда за дикарями потянулись одиссарцы, Дженнак догадался, что видит обряд прощания с умершим, с великим воином, отдавшим жизнь за своего сахема. Хрирд, сеннамит, уходил в Великую Пустоту по обычаям лесного племени, делился с ним своей кровью, и в этом не было ни поношения для павшего, ни извращенной тяги к противоестественному, а лишь желание почтить и отблагодарить его. Быть может, с врагами дикари поступали иначе, варили их в котлах или поджаривали над огнем, но Дженнаку мнилось, что все это бредни, досужие измышления переселенцев из Рениги, не разглядевших леса за деревьями. Разве могли арахака испытывать склонность к людоедству? Конечно же, нет! Ведь одной из их девушек была Вианна - его Вианна! Чакчан, полная нежности и ласки, его ночная пчелка, голубая звезда Гедар…
Прощание с погибшим сеннамитом состоялось в День Пальмы или Земляного Плода - в точности Дженнак не помнил. Но вечером в его хижине появился Старик - не с чашей, где лежало сердце Хрирда, а с широким поясом из черной кожи. Он присел и, раскачиваясь на пятках, заговорил на языке, который оказался понятным Дженнаку, на смеси арсоланского и атли, напоминавшего древнее наречие хашинда.
Был лес, были болото и великая река, рассказывал Старец, были люди, обитавшие в лесу и на речных берегах, и был Дух Тилани-Шаа, Который Живет Вечно. Дух, убивающий голосом, ненасытный и жаждущий жертв, повелитель трясин и топей, владыка черной воды и серого мха. Он, вечный, был вечно голоден и охотился на всякую живую тварь, пока не осталось в болоте никого, чья плоть могла бы насытить Тилани-Шаа. И тогда он принялся за людей - так что всякий раз, пересекая его владения по тропе Пестрых Перьев, они платили дань одним или двумя воинами или бросали Тилани-Шаа пленников, дабы самим миновать трясины и остаться в живых. Если пленников было много, восемь или десять, то Тилани-Шаа, высосав их, засыпал, и тогда в болоте дозволялось ходить половину месяца, и путь к реке, где собирали яйца черепах, ловили рыбу и охотились на кайманов, оставался свободным.
От Вечного Духа защищал лишь лес, куда Тилани-Шаа не мог пробраться - ведь в лесу властвуют другие духи, благожелательные к людям. И, желая спасти мир от ненасытного Тилани-Шаа, добрые духи повелели, чтобы выросли в лесу прочные деревья, чтобы стали они преградой для демона, чтобы сидел он в своих трясинах как зверь в клетке и не пытался пожрать всех зверей и всех людей, сколько их есть на свете. Люди, однако, глупы, а глупее прочих те, что приходят в чужую землю и, не ведая обычая ее, распоряжаются словно в собственном хогане. Умный же человек - такой, как арахака - первым делом присмотрится к чужакам и, не показываясь на глаза, поднесет дары, а среди них, среди перьев и шкур, положит амулет, дабы раскрыли пришельцы свою сущность, доказав свою силу или бессилие не словом, но делом.
Те, что поселились у реки, выглядели бессильными глупцами: убивали лес и добрых лесных духов, а Тилани-Шаа убивал их и высасывал всякого, кто появлялся в болоте, и радовался, что деревьев становится все меньше, и что близится день, когда клетка его рухнет по людскому недомыслию и беспечности. И тогда арахака начали сами убивать чужаков - ведь разделавшись с ними, Тилани-Шаа поселился бы в большой реке, и со временем перевелись бы там кайманы, и черепахи, и вся рыба. К тому же Дух, Который Живет Вечно, пожрав глупцов, принялся бы за умных людей, а умный тем и отличается от глупого, что думает о грядущем дне, о еще не рожденных детях и о добыче, которую принесут они к своим кострам.
Пришельцы, однако, были не совсем глупцами: хватило у них ума призвать других воинов, увенчанных алыми перьями, с оружием, подобным когтю ягуара. А с ними пришел великий вождь, исполненный мудрости и не знающий страха, с разящим копьем и двумя клыками у пояса, угодный лесным божествам; и был он тверд, как железное дерево, и ловкостью превосходил владыку змей, а силой - ягуара. И отправился вождь с лучшими из воинов своих к Тилани-Шаа, и поднял разящее копье, и метнул его в повелителя болот, и вступили они в битву, какой не видел мир; и от ударов их расплескались воды и расступилась земля, и солнце сошло с небес, и пали с них звезды. А потом…
Дженнак уснул, не дослушав славословия; слабость одолела его, и был сейчас великий вождь не тверд, как железное дерево, а мягок, словно циновка из тростника. Но когда он пробудился, то удалось ему ощупать лежавший на земле пояс, и был тот пояс, вырезанный из шкуры Тилани-Шаа, знаком его победы. И в грядущие годы он надевал его в День Фасоли и верил, что это приносит удачу - даже тогда, когда перестал уже верить в богов.
На рассвете он впервые смог сесть, опираясь на плечо Вианны, и, шевеля непослушными губами, назвал ее имя. Она улыбнулась, что-то произнесла; потом, увидев, что он не понимает, заговорила вновь на неразборчивой смеси арсоланского и атли. Но это наречие было знакомо ей хуже, чем Старику, и Дженнак разобрал лишь несколько слов:
– Нет Вианна, нет… Чали… мой - Чали… нет Вианна…
– Вианна, - с упорством повторил он, откинул голову на плечо девушки и уставился на площадку около костров. Там прыгал и приседал Уртшига, и было заметно, что колени у него после встречи с болотной тварью сгибаются с трудом. Но сеннамит не останавливался, подпрыгивал и скакал, пока у Дженнака не зарябило в глазах. Он утомленно прикрыл их веками, а когда очнулся снова, у ложа его сидели Ирасса, Амад и Пакити.
Тидам, поймав взгляд своего вождя, всплеснул широкими, как весельная лопасть, ладонями, и обрадованно просипел:
