Возрожденный Дракон - Роберт Джордан

— Не в Манетерене, конечно, фермерский сынок, — холодно сказала девушка, — хотя в такой стране очень удобно что-нибудь прятать. Но в Горах Тумана существовали и другие города, оставшиеся от других государств, таких древних, что даже Айз Седай о них не помнят. И поразмысли обо всех этих россказнях, будто забредать в горы — к несчастью. Где еще сокрыть Рог, как не в одном из тех позабытых городов? Лучше места не вообразить!

— Слыхивал я, мол, спрятано что-то в горах. — Поверит ли она ему? Врать без зазрения совести у Перрина обычно не очень-то получалось. — Что именно там спрятано, в этих историях не говорится, но вроде как считается, будто сокровище из сокровищ, в мире больше него и нет. Так что, может быть, это Рог и есть. Но Горы Тумана тянутся на сотни лиг. Если ты хочешь найти Рог, незачем попусту терять время с нами. Тебе нельзя терять ни часа, если хочешь отыскать Рог прежде Орбана и Ганна.

— Я же говорила тебе — у этой пары престранные представления, будто Рог якобы спрятан в Великом Чернолесье. — Она улыбнулась Перрину. Когда она улыбалась, рот ее совсем не казался большим. — И еще я говорила тебе — Охотник должен идти по необычным следам. Вам еще повезло, что Орбан и Ганн были ранены в схватке с теми айильцами, не то они тоже вполне могли оказаться тут, на судне. Я-то, по крайней мере, не встану вам поперек дороги и надувать вас не буду пытаться, как и не стану искать повода сразиться со Стражем.

Перрин раздраженно пробурчал:

— Мы всего лишь путники, девушка, и направляемся в Иллиан. Как, кстати, тебя зовут? Нам предстоит плыть вместе на этом судне не один день, и не могу же я все время называть тебя просто девушкой.

— Я себя называю Мандарб.

Перрин не удержался и по-дурацки загоготал. Раскосые глаза ожгли его бешенством и презрением.

— Придется тебя кое-чему научить, фермерский сынок. — Голос девушки оставался ровен и спокоен. Правда, на самой грани. — На Древнем Наречии «Мандарб» означает «клинок». Имя, достойное Охотника за Рогом!

Перрину наконец удалось справиться со смехом, и, всхлипнув и переведя дыхание, он указал на канатный загон между мачтами:

— Видишь того вороного жеребца? Его кличут Мандарб.

Яростный жар погас в глазах девушки, и алые пятна расцвели на ее щеках.

— Ох! По рождению я Заринэ Башир, но Заринэ — не имя для Охотника. Во всех преданиях у Охотников такие звучные имена… Вот, например, Рогош Орлиный Глаз.

Вид у Заринэ был такой удрученный, что Перрин поторопился сказать:

— А мне нравится имя Заринэ. Оно идет тебе. — В глазах девушки вновь сверкнули огоньки, и на мгновение ему показалось, что сейчас у нее в руке опять возникнет один из ее ножей. — Поздно уже, Заринэ. Я не прочь немного поспать.

Перрин повернулся к Заринэ спиной, шагнул к люку, который вел на нижнюю палубу. По плечам у него разбежались мурашки. Команда по-прежнему шлепала по палубе туда-сюда, ворочая длинные весла. Дурень! Не ткнет же девчонка в меня ножом. Вокруг столько народу, не при них же! Или все-таки ткнет? Едва Перрин дошел до люка, как девушка окликнула его:

— Эй, селянин! Буду-ка я звать себя Фэйли. Когда я была маленькой, так обычно называл меня отец. Это слово означает «сокол».

Перрин весь одеревенел, оступился на первой ступеньке и чуть было не загремел по лестнице. Совпадение. Он заставил себя не оглядываться на девушку и спустился по ступеням. Просто совпадение! Ничего больше. Коридор был темен, но сквозь люк за спиной просачивалось достаточно лунного света, чтобы различить, куда ступаешь. В одной из кают кто-то громко храпел. Эх, Мин, ну почему тебе выпало видеть все это в людях?

Глава 36

ДОЧЬ НОЧИ

Чтобы узнать, какая из кают предназначалась ему, пришлось заглянуть в некоторые из них. Но там было темно. В каждой каюте спали по двое пассажиров, на узких кроватях, пристроенных к стенам, в каждой, за исключением той, в которой находился Лойал. Он сидел на полу между двумя кроватями, которые вряд ли годились ему, и при свете подвесного фонаря что-то писал в своей записной книжке в матерчатом переплете. Огир хотел поговорить о событиях прошедшего дня, но Перрин, едва сдерживая хруст челюсти от усилия скрыть зевоту, полагал, что судно к этому времени пробежало достаточно далеко вниз по реке, чтобы уснуть в безопасности. И спокойно видеть сны. Даже если волки и попытаются, они не смогут долго бежать вровень с судном, подгоняемым длинными веслами и течением.

Наконец он нашел каюту, которую и решил занять, — вполне по нему, в ней никого; впрочем, не было и окна. Перрину хотелось побыть одному. Совпадение имен, только и всего, — думал он, зажигая фонарь, встроенный в стену. — Как бы то ни было, ее настоящее имя Заринэ. Но скуластая девушка с темными раскосыми глазами недолго владела его мыслями. Он положил лук и прочий скарб на узкую кровать, набросил на них плащ и уселся на другую кровать, собираясь стащить сапоги.

Илайас Мачира сумел остаться человеком, пусть и связанным с волками, и при этом не сошел с ума. Обдумав все сначала, Перрин пришел к выводу, что Илайас жил так годами и вряд ли часто встречал людей. Он хочет так жить, во всяком случае он принял такую жизнь. Но это не решало проблемы. Перрин-то не мог так жить, не хотел с этим мириться. Но когда у тебя есть кусок металла, из которого нужно сделать нож, ты берешь его и делаешь нож, даже если тебе больше нравится топор для рубки леса. Нет! Моя жизнь больше куска железа, из которого можно выковать что угодно!

Очень осторожно Перрин дотянулся сознанием до волков, ощущая их своим мозгом, и ничего не почувствовал. Да, было слабое ощущение волков где-то вдалеке, но оно исчезло, когда он потянулся к ним. Впервые за столь долгое время он был один. Благословенно один.

Задув фонарь, Перрин впервые за многие дни лег. Как же, Света ради, Ломал ухитрится на такой улечься? Все бессонные ночи накатились на Перрина, истощение сделало его мускулы вялыми. У Перрина мелькнула мысль, что он все-таки ухитрился выбросить из головы айильца. И Белоплащников. Светом покинутый топор! Пусть я сгорю, но никогда не хотел бы видеть его, — было его последней мыслью перед тем, как он провалился в сон.

Его окружал плотный белый туман, настолько плотный, что он не видел собственных сапог, и такой тяжелый, обступивший со всех сторон, что он не мог ничего различить в десяти шагах. Ближе точно ничего не было. А в тумане могло таиться что угодно. Туман был каким-то неестественным — он не был влажным. Перрин положил руку на пояс, утешая себя тем, что сможет постоять за себя, и вздрогнул. Топора там не было.