По светлому следу (сб.) - Томан Николай Владимирович

У него сегодня вообще тяжелый день. Ночью партизаны снова пустили под откос два воинских эшелона. Черт их знает, как они ухитряются это делать! Местность по обе стороны дороги шириной до ста метров расчищена от кустарника. Мало того, начальник тылового района группы армий «Центр» приказал ещё и жителей выселить с двухкилометровой полосы каждой стороны дороги. А разве это помогло? Партизаны ухитрились сегодня пустить под откос эшелон даже на таком участке, на котором построено пять укреплений через каждые два километра с гарнизонами по шестьдесят человек. На том же участке сооружены еще и сторожевые вышки с пулеметами на всех переездах через дорогу.

А на восстановительных работах по ликвидации последствий этих крушений снова саботаж! И никакие репрессии не помогают. Видно, прав скептик Бауэр, инженер главной железнодорожной дирекции группы армий «Центр», сказав сегодня сгоряча, что все лучшие, кто остались на оккупированной нами территории, ушли в партизаны, а подонки, пошедшие к нам в услужение, ни на что не гожи. Когда-нибудь доведет Бауэра его язык до гестапо. Его бы, пожалуй, давно уже забрали, если бы не заступничество уполномоченного по военным перевозкам, считающего Бауэра незаменимым специалистом.

А этот болван Дыбин всё ещё стоит перед ним столбом, Похоже, что даже дар речи потерял. В его преданности нет, конечно, сомнений, но ведь дуб дубом…

– Ну, а что за публику вы подобрали для школы? – снова обращается к нему Вейцзеккер уже более спокойно. – Один Яценко, может быть, еще годится, а остальные просто шпана. Я не против уголовников, если уж нет ничего другого, но давайте тогда таких, у которых голова варит, а не пропойц. Нам не только отчаянность, но и сообразительность потребуется.

– Среди тех, кого я порекомендовал, не все ведь уголовники… – пытается оправдаться Дыбин.

Но Вейцзеккер раздраженно перебивает его:

– Я же вам сказал: пусть будут хоть уголовники, лишь бы толковые и не трусы. А эти дрожат передо мной от страха. Какие же из них диверсанты?

– Заробели слегка перед большим начальством – это же естественно, господин майор…

– А там, в советском тылу, не будут разве робеть? Это ведь просто чудо, что к нам попал такой стоящий человек, как Стецюк.

– С почерком его все, значит, в порядке?…

– Да, с этим благополучно. Почерк его. Но разве и этом только дело? Не верится, чтобы такой толковый человек… В общем, нужно его еще раз проверить…

Вейцзеккер согласовывает свой замысел с начальством, и оно не возражает.

А вечером он неожиданно подъехал к дому Куличева в тот самый момент, когда Азаров уже собрался ложиться спать.

– Вы извините меня, Тимофей Богданович, но у меня к вам неотложное дело.

– Слушаю вас, господин майор…

– Вы сами понимаете, что до создания школы диверсантов еще довольно далеко. А обстановка на фронте не из приятных. На нашем участке особенно. Не давая нам передышки, советские войска рвутся на Запад. Ценой больших жертв и усилий мы их приостановили на какое-то время, но они подбрасывают свежие силы. И не только по железной дороге, но и по шоссейным. Вот взгляните на карту.

Он расстилает на столе крупномасштабную карту и кратко знакомит Азарова с обстановкой.

– В такой ситуации целесообразно было бы взорвать этот или вот этот железнодорожный мост, – тычет он пальцем в обведенные красным карандашом участки карты. – Но поскольку мы все еще надеемся, что нам удастся организовать школу железнодорожных диверсантов, нам не хотелось бы привлекать внимание советской контрразведки к железной дороге. Поэтому нас на какое-то время устроила бы ликвидация моста на одном из шоссе, по которому они подбрасывают свои войска к линии фронта. Это снизило бы темп подготовки их наступления… Короче говоря, наше командование очень заинтересовано во взрыве этого моста. Вам ясно, к чему я клоню?

– Да, господин майор. И я готов.

– А я в этом и не сомневался, – улыбается Вейцзеккер. – Весь завтрашний день в вашем распоряжении, а ночью мы перебросим вас через линию фронта.

– Слушаюсь, господин майор!

…Азаров хотя и готовился лечь спать, но не собирался засыпать. Это делалось лишь для отвода глаз Марфы. Ему предстояло в эту ночь встретиться со связным партизанского отряда. Теперь, после разговора с майором Вейцзеккером, эта встреча приобретала особое значение.

Азарову известно, что дом его охраняется полицией. Об этом сообщил ему сам Дыбин.

– Ты теперь важная персона, – почтительно улыбаясь, сказал он Азарову. – Велено охранять тебя почти так же, как самого Вейцзеккера. Но мои ребята не будут мозолить тебе глаза. Ты их даже не заметишь.

Азаров действительно никого из них не замечал. Как же теперь прошмыгнет мимо них связной? Может ведь и напороться на кого-нибудь из этой засекреченной охраны…

Но вот о стекло с легким шорохом ударилась горсть сухого песка. Это сигнал связного! Удалось, значит, проскользнуть.

Прислушавшись к похрапыванию Марфы, Азаров осторожно пробрался к выходу и сквозь щель почтового ящика посмотрел на улицу. Там темно и никого не видно. Бесшумно сняв крючок, Азаров слегка приоткрыл дверь.

Почти тотчас же в просвет двери просунулась чья-то голова.

– Впускай скорее, это я, Костя, – слышит Азаров торопливый шепот партизанского связного.

– А как же ты мимо охраны? – спрашивает Азаров, впуская Костю в коридор. – Ведь возле моего дома дежурит полицейский…

– А меня об этом предупредили, и он нами уже обработан…

– Что значит – обработан?

– Преспокойно спит себе. Помогла хозяйка дома, в котором его НП, угостили мы его брагой со снотворным. Храпит теперь так, что даже на улице слышно.

– Ну тогда запоминай, что я тебе скажу.

И Азаров рассказывает о полученном от Вейцзеккера задании и просит через штаб партизанского движения сообщить об этом генералу Светлякову, ибо мост, который Азарову предстоит взорвать, находится на участке его армии.

– И вот что еще, Костя: по поручению Вейцзеккера Дыбин будет сейчас лихорадочно искать людей для школы диверсантов. Этим нужно воспользоваться и забросить к нему кого-нибудь из наших ребят. Хорошо бы майора Нефедова и старшего лейтейанта Лукошко. Пусть они сначала завербуются на строительство железнодорожной ветки. А потом я, если благополучно вернусь с задания и оправдаю доверие майора Вейцзеккера, найду способ принять их в эту школу. Ты понял меня, Константин?

– Все ясно, товарищ Азаров.

– Ну, тогда будь здоров. Ни пуха тебе, ни пера.

В ШТАБЕ ИНЖЕНЕРНЫХ ВОЙСК

Майор Огинский любил посещать штаб инженерных войск армии генерала Светлякова. И не потому только, что тут находился подполковник Бурсов, с которым он так сдружился за время пребывания в плену. Тут вообще много приятных ему людей.

Капитан Трошин, например, ведавший инженерной разведкой в тылу противника. Веселый, никогда не унывающий, сегодня он, однако, необычно серьезен.

– Случилось что-нибудь? – спрашивает его Огинский.

– Штаб партизанского движения уведомил нас сегодня, что к нам в тыл должен быть заброшен лейтенанг Азаров с целью диверсии…

– Значит, он вошел-таки в их доверие! – возбужденно восклицает Огинский. – Да я и не сомневался в этом. Вот уж действительно личность!

– Я наслышался от вас и подполковника Бурсова такого о нём, что и не верится даже…

– Познакомитесь с ним лично, поверите. А когда он должен быть заброшен?

– Ждем со дня на день. Может быть, даже сегодня или завтра. Мы уже поставили в известность об этом нашу разведку и контрразведку,

– Ну, тогда я остаюсь у вас. Ради того хотя бы, чтобы с Азаровым повидаться. Люблю я этого человека!

…Азаров появился в штабе инженерных войск генерала Светлякова на следующий день утром. Его привел старший лейтенант разведотдела армии и представил капитану Трошину.

– Рад познакомиться с вами! – крепко жмет руку Азарову капитан, с любопытством всматриваясь в загорелое лицо лейтенанта. – А ещё более обрадуется встрече с вами майор Огинский!