Русский калибр (сборник) - Пётр Разуваев

— Ты… покойник! — хрипит он, с ненавистью глядя на меня.

— Знаю, — соглашаюсь я. — Ты — тоже. Понимаешь?

Его взгляд падает на окровавленный нож в моей руке, он смотрит мне в глаза и — кивает. Правильно. Я знаю, что способен изрезать его на куски, а теперь и он это знает.

— Где гексоген? — спрашиваю я безразлично. — Не хочешь, не говори. Так мне будет приятнее тебя убивать.

— Ангар, — кривя губы, отвечает Гахи. Он не боится смерти, просто он слишком хочет жить. Воин не должен думать о жизни, путь воина — Путь Самурая, это дорога к смерти и ничего более.

— Я плюю на тебя, Гахи, — скупо роняю я. — Какой ангар? Где?

— Не знаю, — струйка крови из отрезанного уха заливает ему подбородок, и он всё время сплёвывает на пол. Самурай бы плюнул в лицо врагу. — Я правда не знаю! — кричит он.

Взмах ножа — и крик переходит в тихий вой. Теперь у Гахи будет такой шрам, как и у меня. Надолго ли?

— Где аль-Хауль? — Почему-то этот вопрос вызывает у Гахи приступ безумного, истерического смеха. Короткий удар приводит его в чувство.

— Аль-Хауль? — переспрашивает он. — Ты, ублюдок, спрашиваешь, где аль-Хауль? Нет никакого аль-Хауля, нет его, нет, понимаешь?!

— Полиция! — Таня врывается в номер и замирает, увидев окровавленного албанца. И меня, стоящего перед ним с ножом в руке.

— Внизу… полиция… — внезапно севшим голосом заканчивает она, не в силах оторвать глаза от лица Аджима Гахи.

Албанец вновь свирепо оскаливается, и каким-то неведомым чувством я понимаю, что наступил перелом. Больше он ничего не скажет. Жаль. Легко, чуть кольнув пальцем, касаюсь его шеи, и тело Гахи, обмякнув, оседает в кресле. Он наклоняется вперёд, я лишь чуть-чуть помогаю ему упасть на пол ничком. Ремень действительно хорош, и мне удаётся разрезать его только с третьей попытки. Или просто нож — дерьмо? Сунув куски ремня в карман, вытираю нож о дорогой пиджак Гахи и убираю его в другой карман. Полиции плевать на улики, им нужен лишь повод взять Гахи на «горячем», дальше ему уже ничего не светит. Адвокаты не спасут. В подобных случаях французская Фемида зажмуривает глаза очень и очень качественно.

— Где они? — Таня не реагирует на вопрос, и мне хочется её встряхнуть. — Таня! Где они?

— В холле. Жандармы и ещё какие-то люди в штатском.

Молча взяв её под руку, вывожу из номера, на ходу ускоряя шаг. На пороге она не выдерживает и оглядывается. Мне нет нужды смотреть назад, потому что я знаю — кроме окровавленного албанца, без сознания валяющегося на полу, там никого нет. Разве что ками , духи предков, с довольной улыбкой взирающие мне вслед. Они добились своего и теперь могут гордиться мною. Тусклый блеск ножа — слабая пародия на сияние меча, но кровь одинакова красна всегда и везде. Весёлые Боги, где же вы?

У мечей Мурамасы Сэндзо дурная слава.

Маленькое чудо всё же случилось. Мы успели уйти до того, как полиция обложила отель по всем правилам. Кроме штатных сотрудников в операции было задействовано специальное подразделение Корпуса национальной жандармерии, а такое происходило лишь в исключительных случаях. Avenue de Clichy перекрыли полицейские кордоны, и только вмешательством Провидения можно было объяснить то, что мой автомобиль оказался за пределами зоны оцепления и нам удалось беспрепятственно к нему пройти. Всё это время Таня держалась молодцом. Она сломалась позже, когда мы были уже далеко от отеля, полиции, трупов, крови. Я остановил машину на Trinite, возле церкви. Некоторое время сидели молча. Мне нечего было сказать, а она…

— Ты не мог иначе? — тихо спросила Таня, отвернувшись к окну, за которым была старинная церковь, ограда, сквер, в котором гуляли женщины с детьми. Люди, деревья, солнце…

— Нет, — просто ответил я.

— Отвези меня домой. Или нет… я возьму свою машину.

— Таня, эти люди — убийцы. С ними нельзя иначе, — негромко сказал я.

— А ты? Кто ты, Андре? Ты — не убийца? — Она впервые за всё это время обернулась ко мне, пристально, испытующе глядя в мои глаза. Слова сами возникли в памяти, и, отвернувшись, я тихо ответил:

— «…И услышал я Ангела вод, который говорил: праведен Ты, Господи, Который еси и был, и свят, потому что так судил; за то, что они пролили кровь святых и пророков, Ты дал им пить кровь: они достойны того».

— Не богохульствуй! — Её кулачок ударил меня по плечу. — Ты — не Он! Кто ты такой, чтобы судить?

— Я не судья, Таня, — криво усмехнулся я. — Я — воин, меч, орудие. У меча нет разума.

— Я не хочу больше видеть тебя, — помолчав, сказала Таня.

И мне нечего было возразить ей.

Красный «Порше» стал слишком приметен. Ещё по дороге домой я позвонил Гаспару и попросил его вместе с «Рено» выгнать из подземного гаража мой «Бентли». Это зелёный английский динозавр 1959 года выпуска, едва появившись на улице, уже приковывал к себе всеобщее внимание, но зато он уже два года стоял в гараже, и у полиции не было повода им интересоваться. Затормозив перед домом, я оставил ключи от «Порше» одному из «консьержей», поджидавшему меня на улице. Сухо попрощавшись со мной, Таня быстро села в свой «Рено» и, резко рванув с места, через мгновение скрылась за углом. Глядя ей вслед, я внезапно сообразил, что диск с информацией остался у девушки, да и вопрос, вертевшийся у меня на языке, так и не прозвучал. Зато в моей кобуре лежал её девятимиллиметровый «SW9C». «16 патронов на ценную информацию — не слишком удачный обмен», — машинально подумал я.

— Что-нибудь ещё, месье? — спросил «консьерж», по-прежнему ожидавший возле «Порше». Несмотря на все старания, ему никак не удавалось скрыть военную выправку.

— Нет, ничего, — я покачал головой. — Передайте месье Гаспару, что я вернусь позже. Все инструкции он получил.

— Счастливого шанса, месье, — охранник вежливо склонил голову. Я кивнул. «Бон шанс»… Именно этого мне сейчас и не хватало. Телефон, лежавший в боковом кармане моего пиджака, разразился простенькой мелодией, сразу напомнив мне о вопросе, который нужно было бы задать Тане. Выругавшись, я приложил телефон к уху.

— Мир твоему дому, Андре! — услышал я знакомый голос Абдаллаха. — Всё ли хорошо у тебя?

— Рад слышать тебя, Абдаллах, — ответил я. — Здоровы ли твои верблюды?

— Последний верблюд, принадлежавший моему отцу, издох года три назад, — весело засмеялся Абдаллах. — Но всё равно спасибо. Я слышал, ты решил жениться?

— Что? — Я не поверил своим ушам. — Что ты сказал?

— Ай, не надо скромничать, — ливиец веселился от души. — Юная девушка, дочь лорда, красавица — что может быть прекраснее?

— Я её убью, — пробормотал я, чуть не плача от злости. — Откуда ты узнал?

— Мои люди не зря едят свой хлеб, Андре, — ответил ливиец чуть серьёзнее. — Да нет, я шучу. В сегодняшней «Сан» была небольшая статья с вашими фотографиями. Тебя в ней назвали «таинственным наследником загадочной финансовой империи». По-моему, звучит неплохо, а? Кстати, тебя снимали совсем недавно. Где-то в центре Парижа.

— Отлично! — Если бы Лара прямо сейчас попалась мне под руку, ей бы точно не поздоровилось. Благодаря этой дурище все папарацци Парижа откроют теперь сезон охоты на «Андре Дюпре, наследника Империи Дюпре». Весёлые Боги, ну за что мне всё это?

— Где ты сейчас находишься? — спросил я, торопливо меняя тему. — Ты уже во Франции?

— Я недалеко от твоего дома, — ответил ливиец.

«То есть — в Ливийском культурном центре», — догадался я. Это действительно было совсем рядом.

— Сейчас я немного занят, — продолжал ливиец, — но думаю, что к вечеру освобожусь. У нас всё по-прежнему? Встречаемся, как договорились?

— Да, так будет удобнее, — ответил я. — Похоже, я становлюсь лакомым кусочком для репортёров. Не хотелось бы, чтобы нас с тобой сфотографировали вместе.

— Власть и слава, что ещё нужно мужчине? — засмеялся Абдаллах.

— Капелька мозгов, — буркнул я. — Постарайся не засветиться.

— Как будет угодно Аллаху, — философски ответил он. — Я во Франции совершенно официально, и у меня нет секретов от репортёров. Кстати, насколько я знаю, ты уже познакомился с Фатимой Мухаммад аль-Хамили?

— Весьма симпатичная молодая особа, — заметил я, твёрдо решив ничему больше не удивляться. В последнее время мне стало казаться, что за моими похождениями присматривают все разведки мира. — Она вдова, ведёт дела со странами Африки. Что-то, связанное с автомобилями.

— Вдова? — переспросил Абдаллах. В его голосе появилась некоторая задумчивость. — Ты с ней общался?

— В некотором смысле — да, — сознался я. — А что, она имеет какое-то отношение…

— Ай, какой ты любопытный! — недовольно перебил меня Абдаллах. — Скажи лучше, ты не заметил у неё маленького шрама на левой руке? Между большим и указательным пальцем?