Русский Моцартеум - Геннадий Александрович Смолин

Песне божественной той научив?

Гомер, «Гимн Гермесу»

Большую ошибку итальянский журналист Дж. Карпани совершил в самом начале своей публикации в миланском журнале, говоря о том, что подозреваемый Сальери «о сей клеветнической выдумке (об отравлении Моцарта) не имел даже представления». Поскольку Моцарт в семейном кругу, как нам сегодня известно, перед смертью назвал Сальери предполагаемым преступником, а лейпцигская «Allgemeine Musikalische Zeitung» в 1819 году сообщила об этом, то совершенно исключено, чтобы это слух не дошел до ушей Сальери. По Э. Холмсу Сальери, будучи уже на смертном одре, подписал даже письменное заявление, где он торжественно заверял в своей невиновности. А так как осенью 1823 года при посещении его пианистом И. Мошелесом Сальери сам завел разговор об этих вещах, то вопрос о его незнании отпал сам собой.

Точно так же неприемлема версия о доброй гармонии, якобы царившей между Моцартом и Сальери. О соперничестве, тему которого особенно охотно подхватила беллетристика, свидетельствовало хотя бы письмо Леопольда Моцарта к дочери Наннерль от 28 апреля 1786 года: «Сегодня 28-го вечером пойдет на сцене опера твоего брата „Свадьба Фигаро“. Я уверен он добьется успеха, это будет большой победой, ибо, насколько мне известно, здесь против него плетутся сильнейшие интриги. Сальери со всеми своими снова постарался во что бы то ни стало перевернуть небо и землю».

Премьере «Фигаро», которая все же состоялась в Вене 1 мая 1781 года, всеми средствами пытались помешать итальянские противники Моцарта. Сальери и его приспешники работали, по свидетельству современников, как кроты во мраке. И то обстоятельство, что незадолго до смерти Моцарт появился на представлении «Волшебной флейты» вместе с Сальери и Сальери рассыпался в похвалах этой опере, уже ничего не меняет.

Теперь, что касается ревматической лихорадки, которую Карпани ввёл в свою защиту. Он опирался при этом на свидетельство д-ра Гульденера фон Лобеса. Родившийся в 1763 году в Пльзене Гульденер фон Лобес учился в Праге, где затем практиковал как врач, проработав в трёх больницах. Уже с июня 1793 года, обращаясь к чешским коллегам, он подписывался: «Э. Ф. Гульденер, практикующий врач в Вене», там же в 1797 году он стал вторым, а в 1800 году первым окружным врачом, но, судя по многим согласующимися между собой данным[91], переехал в метрополию, вероятно, только в 1802 году. С 1818 года он протомедикус в Нижней Австрии до самой смерти, последовавшей в 1827 году.

В своем аттестате Гульденер фон Лобес вовсе не говорил о том, что указанная болезнь в Вене «унесла поголовно всех, пораженных ею», просто сообщил, что этот недуг осенью «поразил многих». По его же собственным словам, в качестве врача Моцарта он не пользовал и никогда дома у него не был. Значит, врач написал о пациенте, которого и в глаза не видел, разве что только мёртвым, как он написал в конце письма к 3. фон Нойкому. Лечащим врачом Моцарта был Николаус Клоссет. Если бы Николаус Клоссет не был врачом Моцарта, то к нему не стали бы обращаться, ибо только он, пока был в живых, мог дать достоверные сведения для современников в 1824 году.

Странно и то, что Клоссет сам не оставил каких-либо письменных заявлений. За него выступил Гульденер фон Лобес, в свидетельстве которого, как отметил еще в 1828 году Ниссен, «приводятся выводы и проч. на основании заключения другого врача». Тут же необходимо отметить, что в Вене, конечно же, не было никакой «эпидемии» в буквальном смысле. Свидетельства о смерти того времени, поднятые Вайцманом и Бэром, подтверждали это. По их данным, в октябре, ноябре и декабре соответственно смертность колебалась от 940 до 1040 человек (небольшое увеличение в начале зимы обусловлено сезоном и наблюдается из года в год). Ни в 1790, ни в 1791 годах в Вене эпидемий зарегистрировано не было, в сентябре 1791 года умерших там было даже больше (1064), чем в декабре (1042)!

Кроме того, симптомы болезни Моцарта никоим образом не согласуются с острой или хронической клинической картиной ревматизма, которая, по Гульденеру, еще осложнилась и «отложением в голове». Это положение – в 1907 году его предложил к обсуждению Бокай – уже несколько десятилетий назад было отвергнуто аллопатией, но недавно Бэр возродил его вновь. Однако «ревматическая лихорадка» в тогдашней терминологии представляла собой комплекс симптомов, ничего общего не имеющий с современными представлениями о «ревматизме», тем более что под этим же понимались и такие туманные определения, как «ушная боль», «опухоль полости рта», «хрипение», «ревматизма груди, желудка и кишок». Грайтер в своей работе, специально написанной в опровержение Бэра, добавляет, что с некоторых пор «ревматическая лихорадка» вообще не имеет ревматологического значения в сегодняшнем понимании. Относительно отравления же следует помнить, что его симптомы могут проявляться незаметно и медленно, симулируя при этом какое-либо другое заболевание (например, «острую просовидную лихорадку» или «ревматическую лихорадку» в тогдашней терминологии). Карпани основательно заблуждается, когда утверждает, будто любому именитому врачу под силу распознать это. Даже сегодня нередко только путем вскрытия можно обнаружить интоксикацию. Но тело Моцарта даже не было подвергнуто «судебному обследованию», как пытается уверить нас Карпани, вскрытия не было!

Далее, диагнозы смертельной болезни Моцарта в значительной мере отличаются друг от друга. Венская книга записи актов гражданского состояния дает нам «острую просовидную лихорадку» (впрочем, у одного только Моцарта, и это из всех умерших мужского пола за ноябрь декабрь 1791 года!), а Гульденер предлагает «ревматическую лихорадку», что, понятно, совсем не одно и то же. Именно там, где можно было бы ожидать совпадения – в официальном государственном документе и врачебном свидетельстве, – разительное несоответствие. Дальше Карпани уже безнадежно запутывается в противоречиях. С одной стороны, он соглашается, что слухи могли исходить от самого «страждущего Сальери, в минуту отрешенности от мира сего открывшегося в своей вине… Сказано им и баста», с другой – приводит свидетельство санитаров Сальери, утверждавших нечто обратное. Они не сумели даже правильно написать имя врача Сальери – д-ра Йозефа Рёрига, и так называемый «Рёрик» дистанцирован от всего дела, хотя его видимое согласие и подтверждается ниже подписей обоих. Свидетельство-аттестат, как можно видеть, датировано 25 июнем 1824 года. Но Сальери прожил еще почти год и умер 7 мая 1825 года. Кроме того, санитары признали, что их привлекли к службе только зимой, тогда как самообвинение Сальери и его попытка самоубийства относятся к осени 1823 года. К тому же за год, разделяющий этот документ и смерть Сальери, могло произойти многое – не исключена и его исповедь, ведь писала же 25