Отель «Нью-Гэмпшир» - Джон Уинслоу Ирвинг

в форме, дабы потом с ним заниматься. И никто из наших телефонных барышень не ругал меня, когда я бросался на каждый телефонный звонок (к любому телефону).

— Это просто горячая линия, — говорили они. — Успокойся!

— Это, скорее всего, просто очередное изнасилование, милый, — успокаивает меня Сюзи, — а не твой ребенок. Расслабься.

Меня совершенно не волнует, кто родится, мальчик или девочка. В данном случае я согласен с Фрэнком. Это не играет роли. В наши дни, когда рожениц обследуют вдоль и поперек, особенно во Фрэннином возрасте, пол ребенка должен быть известен заранее, — по крайней мере, кто-то его уже знает. Но только не Фрэнни: она этого знать не хотела. Да и зачем, собственно? Неужели не ясно, что половина удовольствия — в неожиданности?

— Кто бы это ни был, он обречен на скуку, — говорит Фрэнк.

— На скуку, Фрэнк?! — вскипает Фрэнни. — Как ты смеешь говорить, что мой ребенок обречен на скуку?

Но Фрэнк просто высказывает типичное мнение ньюйоркца о воспитании в штате Мэн.

— Если ребенок будет расти в Мэне, то он обречен на скуку.

А я отвечаю Фрэнку, что в отеле «Нью-Гэмпшир» никогда не было скучно. Ни в легкомысленном первом отеле «Нью-Гэмпшир», ни во втором отеле, этом средоточии темных грез, ни в нашем третьем отеле «Нью-Гэмпшир», в том отличном отеле, которым мы сейчас стали, — никто не скучал. И Фрэнк в конце концов соглашается; он частый и желанный гость в нашем отеле. Он пользуется нашей библиотекой на втором этаже, так же как Младший Джонс, навещая нас, пользуется штангами в танцевальном зале, а красота Фрэнни облагораживает каждую нашу комнату; чистый мэнский воздух и холодное мэнское море — Фрэнни облагораживает все. Хотелось бы надеяться, что она передаст это свое умение ребенку.

Чтобы успокоить Фрэнни, я попытался прочесть ей по телефону стихотворение Дональда Джастиса под названием «Десятимесячному ребенку».

                              Пришел с запозданьем, но

                              Никто его не упрекнет

                              В слишком долгих сомненьях.

                              Кто, потянувшись к звонку

                              У двери, настолько странной,

                              Не отдернет руку на миг?

— Хватит, — прервала меня Фрэнни. — Давай обойдемся без этого сраного Дональда Джастиса. Я уже наслушалась его столько, что могла бы от него забеременеть, меня уже тошнит при одном его упоминании.

Но Дональд Джастис, как всегда, прав. Кто не усомнится на входе в этот мир? Кто не захочет отложить эту сказку в долгий ящик? Так что ребенок Фрэнни заранее демонстрировал незаурядную интуицию, редкую чувствительность.

* * *

А вчера пошел снег; в Мэне мы научились относиться к погоде с уважением. Сюзи выехала в Бат, откуда поступил сигнал о предполагаемом изнасиловании официантки, и я беспокоился, как она доберется домой, но она вернулась, целая и невредимая, еще засветло, и мы оба заметили, как этот снег напоминает нам о том прошлогоднем снегопаде, когда Фрэнни позвонила и сообщила нам о своем предстоящем подарке.

Отец валяется в снегу, как ребенок.

— Для слепых снег удивительная штука, — заявил он не далее как вчера, появляясь на кухне весь покрытый снегом; он только что вылез из сугроба, куда закопался вместе с собакой-поводырем номер четыре.

Мела сильная метель; к половине четвертого мы вынуждены были везде включить свет. Я разжег огонь в двух печках. Птица, ослепленная снегом, разбила оконное стекло в танцевальном зале и сломала себе шею. Четверка нашла ее под штангами и таскала по всему дому, пока Сюзи наконец ее не отобрала. Снег, налипший на ботинки отца, растаял, и пол в кухне стал скользким. Отец поскользнулся в этой луже и заехал мне под ребра своим «луисвильским слаггером», которым начинал дико размахивать всякий раз, когда терял равновесие. Мы немного повздорили по этому поводу; отец вел себя как ребенок, не желая сбивать снег со своих сапог прежде, чем входил в дом.

— Я не могу видеть снега! — по-детски жаловался он. — Как, скажите мне на милость, я буду его стряхивать, если я его не вижу?

— Замолчите, оба! — велела нам медведица Сюзи. — Когда в доме появится ребенок, вы у меня поорете!..

При помощи хитрой машины, которую Фрэнк привез из Нью-Йорка, я сделал немного макарон; машина раскатывала тесто в блины, а потом нарезала макароны любой формы, какую только захочешь. Если живешь в Мэне, очень важно иметь подобную игрушку. Сюзи сделала к макаронам соус из мидий, а отец почистил лук: глаза у него совершенно не слезились. Услышав, как залаяла Четверка, мы подумали, что она нашла еще одну птичку, но увидели микроавтобус «фольксваген», который пытался пробиться по нашей дороге сквозь метель; «фольксваген» скользил, его сильно заносило. Либо водитель очень волновался («Еще одно изнасилование, черт бы их всех побрал», — инстинктивно проворчала Сюзи), либо он был из другого штата. Мэнским водителям, подумал я, снегопад не должен быть в диковинку, но ведь и туристский сезон в отеле «Нью-Гэмпшир», кажется, еще не начался. Микроавтобус так и не смог пробиться к стоянке, но подъехал достаточно близко, чтобы я разглядел на нем аризонские номера.

— Ничего удивительного, что он не умеет водить, — сказал я; типичное суждение мэнца о жителях других штатов.

— Ну-ну, — сказала Сюзи. — Ты тоже будешь выглядеть как идиот в аризонской пустыне.

— Какой пустыне? — спросил отец, и Сюзи рассмеялась.

Водитель из Аризоны пробирался к нам через сугробы; он даже не умел ходить по снегу, потому что все время падал.

— У них там, в Аризоне, сплошные изнасилования, — сказал я Сюзи. — Ты так прославилась, что они хотят говорить только с тобой.

— Они что, не знают, что это курортный отель, — раздраженно поинтересовался отец. — Кто бы это ни был, я скажу ему, что мы закрыты до начала сезона.

Мужчина из Аризоны выслушал это с большой печалью. Он объяснил, что они ехали в горы, чтобы впервые в жизни покататься на лыжах, но то ли ему неправильно указали дорогу, то ли он в пурге сбился с пути, и вот вместо гор он приехал к океану.

— Неподходящий сезон для океана, — заметил отец.

Мужчина это и сам видел. Он был очень приятным, но ужасно уставшим.

— У нас вполне хватит места, — прошептала мне Сюзи.

На самом деле я не хотел начинать принимать постояльцев. Что мне больше всего нравилось в этом отеле «Нью-Гэмпшир», так это то, что все постояльцы существовали здесь только в воображении моего отца. Но когда я увидел детишек, которые, высыпав из «фольксвагена», стали играть в снежки, я передумал. Мать тоже казалась ужасно уставшей — миловидной, но уставшей.

— Что это