Обманчивый рай - Дмитрий Ольшанский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Как ты оказался здесь? – с подозрением спросил я. – В лагере мне сказали, что ты сопровождаешь султана к месту возведения его будущего дворца.
Вместо ответа Джакобо только всплеснул руками.
– Вот и вся благодарность! – с наигранной горечью проговорил он. – Другого от вас, греков, ожидать и не приходится!
Он говорил что-то еще, но я уже не слушал. В моих руках, словно сам собой появился клинок, подаренный Владиславом. Заметив это, итальянец перестал шутить, и улыбка мигом сползла с его лица. Он видел, что я настроен крайне серьезно.
– Что с тобой, Константин? – в недоумении проговорил Джакобо. – Умом ты тронулся или это проклятый мед ударил тебе в голову?
– Прошу тебя, Джакобо, ответь на мой вопрос, – повторил я, не опуская кинжал, наставленный на итальянца.
– Неужели ты думаешь, что я спас тебя для того, чтобы потом убить? – с легкой ухмылкой произнес итальянец. – Прошу, опусти нож и поговорим спокойно.
– Я не сделаю этого, пока ты не скажешь правду.
– Боюсь, что правда не соответствует твоим ожиданиям. – На губах Джакобо вновь заиграла улыбка. – Ты, конечно, видел солдат в таверне? Это авангард султанской гвардии. Они прибудут в столицу сегодня ночью, чтобы приготовить все для возвращения падишаха.
– Пусть так, но что ты делаешь здесь?
– Я такой же служивый человек, как и они! – нетерпеливо пояснил Джакобо, дивясь моей несообразительности. Оправдания итальянца показались мне весьма убедительными, но я хотел полностью увериться в его невиновности.
– Значит, ты видел, как я вошел в таверну?
– Видел.
– Почему же не подошел и не поприветствовал старого друга?
Улыбка итальянца заняла свое прежнее место и сияла теперь во все лицо.
– Я знаю тебе слишком хорошо, Константин. Ты явно желал остаться неузнанным: напялил этот непонятный костюм, странно озирался по сторонам, куда-то торопился. Я решил, что не стоит привлекать к тебе лишнее внимание. Но очень скоро я заметил, что двое бродяг в углу также не спускают с тебя глаз. Когда ты выбежал на улицу, они сразу же последовали за тобой. «Быть беде» – подумал я. И не ошибся.
После слов Джакобо все вроде бы вставало на свои места.
– Прости меня, – сказал я, опуская кинжал. – За последние два дня произошло столько событий…
– Ничего, я уже привык к твоим чудачествам, – прервал Джакобо, похлопывая меня по плечу. – А кто это был с тобой? – итальянец кивнул в сторону убитого Карагеза. – Твой приятель?
– Можно сказать и так. Мы вместе сбежали из султанского дворца.
Джакобо уже хотел что-то сказать, но, едва осознав мои слова, запнулся и некоторое время вглядывался в мое лицо, стараясь угадать, не подтруниваю ли я над ним.
– Твое душевное самочувствие всегда вызывало во мне беспокойство, – присвистнул он, понимая, что это не шутка. – Но теперь я вижу, что без хорошего вина и женщин, ты окончательно свихнулся.
– Мне уже об этом говорили.
– Но зачем? – не унимался итальянец. – Для чего ты бежишь из рая на земле?
– Это далеко не рай, кроме того, султан хотел, чтобы я убил Яноша Хуньяди.
– Так вот в чем дело. – Джакобо поразмыслил некоторое время. – И ты отказался?
– Отказать я не мог. Получив отказ, султан выместил бы свой гнев на человеке, который мне небезразличен.
– Твоя сентиментальность не доведет тебя до добра, – покачал головой Джакобо. – Но куда ты теперь?
Вопрос итальянца поставил меня в тупик. До сих пор я не задумывался над тем, куда направлюсь и чем стану заниматься. Честно признаться, до самого последнего момента я и не представлял, что мое предприятие закончится столь успешно и что я, наконец, обрету свободу.
– Есть много мест, где мои знания и умения были бы полезны, – сказал я. – Быть может, стоит вернуться на службу к Хуньяди? Или вступить в армию Скандербега?
Джакобо отрицательно покачал головой.
– Боюсь, что ни Хуньяди, ни Скандербег не примут тебя к себе после того, как разлетелся слух о твоей службе у султана.
– Кто распустил эти слухи? – быстро спросил я.
– Пленные османские офицеры, – пожал плечами Джакобо. – Еще до битвы на Косовом поле. Никогда я не видел Хуньяди в большем бешенстве, чем после того, как он услышал об этом.
– Неужели он поверил, что я стал ренегатом?
– Не ты первый, не ты последний, – спокойно произнес Джакобо. – Многие после Варны предпочли жизнь под турецким флагом мученической смерти во имя Христа.
– Но я не принадлежал к их числу! Меня спасло провидение!
– Какое это имеет значение! – отмахнулся Джакобо. – Люди в наши дни уже не верят в добродетель, и твое чудесное спасение лишь убедит Хуньяди в том, что ты якшаешься с турками.
Жестокие слова итальянца подействовали на меня отрезвляюще. Только теперь я понял, насколько печально и безвыходно мое положение. Вдруг неожиданная мысль посетила меня.
– Вот что, Джакобо! – воскликнул я так громко, что мой приятель вздрогнул. – Бежим вместе в Морею! Помнишь, ведь мы когда-то мечтали об этом!
Вопреки моим надеждам Джакобо отнесся к этой затее весьма прохладно.
– Те мечты остались в далеком прошлом, Константин, – сказал он, опуская глаза. – Теперь все изменилось. Я состою на службе у султана.
– Какая разница! – вскричал я, несколько обиженный этим отказом. – Когда-то ты служил и Владиславу, но это не помешало тебе перейти на сторону его злейших врагов!
– Владислав мертв, – сухо сказал Джакобо. Было видно, что мои слова сильно задели его. – И я тоже был бы сейчас мертв, если бы отказался служить османам.
Он выдержал небольшую паузу.
– Видишь ли, Константин, я не герой, а простой наемник, который не гонится за славой и чьи помыслы слишком далеки от благородных. Я не желаю примерять на себя венец мученика и, несмотря ни на что, хотел бы дожить до преклонного возраста и умереть в собственной постели. А старый наемник – это прежде всего осторожный наемник. Подумай, ради чего мне оставлять столь доходную службу и снова рисковать своей головой?
Я молчал, не зная, что возразить, а итальянец тем временем продолжал:
– Между нами есть одна большая разница. Ты вырос в благополучной и состоятельной семье, познал любовь, тепло и заботу близких людей. С детства тебе привили веру в честность, порядочность и долг, но жить, согласно высоким идеалам, могут лишь те, кто привык к достатку и не знает ни про нужду, ни про голод. А я с ранних
