Ярость - Уилбур Смит

Беременность придавала Вики полноту и подчеркивала ее природную красоту. От застенчивой деревенской девушки не осталось и следа. Она высоко держала голову и двигалась с уверенностью и грацией африканской Эвиты [86].

Фотокорреспонденты и операторы сразу поняли, что им представляется необыкновенная возможность, и бросились со своим оборудованием вперед, чтобы запечатлеть ее черную красоту и голос, когда она пела волнующий гимн свободы.

– Nkosi Sikelel’ i Afrika– Боже, спаси Африку.

За ней, держась за руки, с песней шли остальные: редкие белые вроде Молли Бродхерст, индийцы, полукровки, как Мириам и Бен Африка, но большинство чистокровные африканцы. Они заполнили на галерее места, отведенные для небелых, и столпились в коридоре.

Остальное помещение суда заняла пресса и любопытствующие, отдельную часть зала отвели наблюдателям из дипломатического корпуса. Присутствовали все послы.

У каждого входа в зал суда стояли вооруженные полицейские, а клетку подсудимого окружили четыре унтер-офицера. Заключенный – убийца и опасный смутьян. Полиция не хотела рисковать.

Но когда Мозес Гама вошел в клетку, он не казался ни убийцей, ни смутьяном. В заключении он похудел, но это лишь подчеркнуло его рост и ширину плеч. Щеки ввалились, и кости лица и лба стали еще заметнее; как всегда, он стоял гордо, высоко подняв подбородок; в его глазах горел мессианский блеск.

Его влияние было так сильно, что он словно завладел помещением: он стоял перед собравшимися, и гул любопытства сменился почти осязаемыми благоговением и страхом. На галерее Вики Гама вскочила на ноги и запела, окружающие хором подхватили. Слушая ее прекрасный звонкий голос, Мозес чуть наклонил голову, но не улыбнулся и ничем не выдал, что узнал ее.

Песню свободы Вики прервал возглас:

– Stilte in die hof! Opstaan!– Тишина в зале суда! Встать!

Судья-президент [87]Кейпа, в алой мантии, что указывало на уголовный характер процесса, занял свое место под резным навесом.

Судья Андре Вилльерс, крупный мужчина, проводил судебные процессы ярко, стремительно. У него была репутация любителя вкусной еды, хороших вин и красивых женщин. Он был также известен тем, что приговаривал к самым строгим наказаниям за преступления, связанные с насилием.

Массивный, он возвышался на своем месте, оглядывая зал, пока зачитывали обвинение, но его взгляд падал по очереди на каждую из присутствующих женщин и задерживался пропорционально ее красоте и привлекательности. На Китти Годольфин он потратил по меньшей мере две секунды, и когда она улыбнулась своей ангельской улыбкой маленькой девочки, едва заметно кивнул, прежде чем перейти к следующей.

Мозесу Гаме было предъявлено четыре главных обвинения: два покушения на убийство, государственная измена и убийство. Все это были тяжкие преступления, но Мозес, слушая, ничем не выдавал своих чувств.

Судья Вилльерс нарушил выжидательное молчание, последовавшее за чтением.

– Признаете ли вы себя виновным в этих преступлениях?

Мозес подался вперед и положил сжатые кулаки на перила скамьи; его низкий, полный презрения голос был слышен во всех уголках заполненного зала.

– На скамье подсудимых должны сидеть Фервурд и его жестокое правительство, – сказал он. – Я не признаю себя виновным.

Мозес сел и не поднимал глаз, пока судья спрашивал, кто представляет обвинение, и обвинитель представлялся суду. Но вот судья Вилльерс спросил:

– Кто представляет защиту?

Адвокат, нанятый Вики, не успел ответить. Мозес снова вскочил на ноги.

– Я! – воскликнул он. – Меня здесь судят за чаяния африканского народа. Я вождь своего народа. Я сам отвечу за себя и за него.

Суд охватило такое волнение, на несколько мгновений поднялся такой шум, что судья тщетно стучал молотком, требуя тишины, а когда тишина наконец воцарилась, угрожающе сказал:

– Еще одна такая демонстрация неуважения к суду, и я без колебаний прикажу очистить зал.

Он снова повернулся к Мозесу Гаме, собираясь уговаривать его принять помощь юриста в защите, но Мозес предупредил его намерение.

– Я желаю немедленно требовать вашего отвода, судья Вилльерс.

Судья в алой мантии заморгал и несколько мгновений пораженно молчал.

Потом мрачно улыбнулся нахальству подсудимого и спросил:

– На каком основании вы делаете это заявление?

– На том основании, что вы, белый судья, не можете быть беспристрастны и справедливы по отношению ко мне, черному, и вынуждены руководствоваться безнравственными законами, принятыми парламентом, в котором у меня нет представителей.

Судья покачал головой – отчасти с досадой, отчасти с восхищением.

– Я отклоняю вашу просьбу об отводе, – сказал он. – И настоятельно рекомендую воспользоваться весьма уместными услугами адвоката, назначенного для вашей защиты.

– Я не приму его услуги и не признаю право этого суда надо мной. Весь мир знает, что вы предлагаете. Я признаю только приговор моего бедного порабощенного народа и свободных государств за границей. Пусть они и история решат, виновен я или нет.

Пресса была наэлектризована; журналисты пришли в такое возбуждение, что не могли записывать его слова. Никто из них и так их не забудет. Для Майкла Кортни, сидевшего в заднем ряду отделения для прессы, это было настоящее откровение. Он всю жизнь провел с африканцами, его семья нанимала их десятками тысяч, но до сих пор он не встречал черных, обладающих таким достоинством и внушающим благоговение влиянием.

Судья Вилльерс осел в кресле. Он всегда становился центром судебного заседания и затмевал остальных присутствующих с безжалостным мастерством прирожденного актера. Сейчас он почувствовал, что встретился с равным соперником. Внимание всех в зале суда теперь было приковано к Мозесу Гаме.

– Хорошо, – сказал наконец судья Вилльерс. – Господин обвинитель, можете изложить суду обвинение.

Обвинитель был мастером своего дела и располагал неопровержимыми доказательствами. Он выдвигал обвинение искусно и логично, уделяя внимание каждой подробности.

Он по очереди предъявлял суду улики. Провода и электрический детонатор, пистолет Токарева и запасные обоймы. Приносить в суд брикеты пластиковой взрывчатки сочли слишком опасным, но были предъявлены и приняты их фотографии. Сундук-алтарь был слишком велик, чтобы доставить его на заседание, но судья Вилльерс принял его фото. Затем последовали страшные снимки кабинета Шасы с накрытым телом Блэйна и его кровью на ковре, с разбитой мебелью и разбросанными бумагами. Когда предъявляли эти снимки, Сантэн отвернулась, а Шаса взял ее за руку и постарался защитить от любопытных взглядов.