Город постоянной темноты - Татьяна Полозова

— Это ты? — Удивился я.

Он кивнул.

— Майкл Грегори Бут. — Прошептал он.

— Ты должен рассказать! — Воскликнул я.

Дед замахал руками перед лицом.

— Нет! Нет! Я дурачок! Мне не поверят! Я не могу! Я не должен говорить! Я никто! Я ничтожество! Я дурак! Мне никто не поверит! Я не должен говорить!

Он сел на корточки и заревел. Я никогда не видел его таким испуганным и беззащитным. Сейчас эту гору силы и крупицу ума можно было убить прикосновением перышка. Я сел рядом с ним и прижал его плечи к себе. Я их даже обхватить их не мог. А он был невинным дитем рядом со мной.

Прошло, наверное, около получаса, пока мы не додумались подняться на ноги. Дед успокоился, уже не плакал, но все еще молчал.

— Расскажи. Ты должен все рассказать. — Спокойно сказал я.

— Кто мне поверит? Люди злые. Они не любят меня. — Он говорит тягуче, немного заторможено и болезненно.

— Я знаю кое-кого, кто поверит. — Сказал я.

23

Когда я вернулся в барак, ребята почему-то не спали. Они все соскочили с кроватей, когда я вошел, будто я был Оуэнсом, причем в самом недобром расположении духа. Я пытался не обращать внимания на них и тихо прошел к своему месту, прижимая к груди, спрятанный под рубашкой, фотоаппарат. Я сел на койку, но ребята, по-прежнему, смотрели на меня, не отводя глаза.

— Что-то случилось? — Спросил я тихо.

Марти встал передо мной, подперев бока руками.

— Где ты был?

Я поднял на него глаза и увидел презрение. Он никогда так не смотрел на меня. Даже когда мы ругались.

— Где ты был? — Повторил он.

Я приподнялся, но он тут же толкнул меня назад.

— Какого хрена? — Прорычал я.

Мартин навис надо мной, как охотник, над подбитым оленем, а я пытался его оттолкнуть.

— Какого хрена?! — Передразнил он меня. — Это ты сейчас должен нам всем объяснить какого хрена!

Он стащил меня с кровати и поволок к центру комнаты. Я брыкал ногами и думал, что второй раз за вечер меня пытаются отмутузить, причем свои же. И все из-за Саймона. Я начал жутко злиться на него.

Мартин оставил меня посередине барака, ребята стояли передо мной кругом, как коршуны.

— До нас дошли слухи, что Хейвс имел с тобой особый разговор.

Я, наконец, понял, о чем шла речь, меня подозревали в измене. Сначала я испугался, понимая, чем все это закончится, но потом решил, что лучшим выходом является правда. По крайней мере, ее часть.

— Он просил меня стучать на Саймона.

— На Саймона?! — Мартин недоверчиво усмехнулся. Он склонился надо мной и замахнулся, но не ударил. Я прикрыл лицо руками и крикнул:

— На него!

Внезапно до меня дошло: как они узнали? Хейвс не стал бы говорить, сам Саймон тоже, да и в Люке я был уверен как в себе. Значит, был тот, кому предложили то же самое. Значит, был тот, кто согласился.

— Я не знаю, что вам всем наплели, но Хейвс говорил о новом учителе и только о нем. — Я приподнялся с пола и ожидал еще одного удара, но Марти, к моему удивлению, отошел на шаг назад. Все парни последовали его примеру.

— Я сказал правду. Вы же знаете, что все они ждут комиссии из города, они не отпустят эти происшествия просто так.

— Они подозревают Саймона? — Предположил Марти.

— Да. — Кивнул я. Я почувствовал кровь на губе и провел рукавом по рту. Тонкая багровая полоска осталась на ткани.

— Почему ты?

Я пожал плечами. Мы остались в тишине, и даже Малыш Питти молчал. Марти, задумчиво, жевал спичку, как будто она осталась ему в наследство от Карла.

Я думал, что все улажено, но Марти повернулся к ребятам.

— Он должен получить свое. — Сказал он и вышел из барака.

Я закрыл глаза. На меня полетели тумаки, я чувствовал, как кулаки и ноги отпечатываются на моем худосочном теле. Может быть, я заслужил это.

Утром я отправился в школу, как и все. Ребята не говорили со мной, но и прежней враждебности я не почувствовал. Кажется, что им всем нужно было выплеснуть ярость и, получив источник, они напились из него. Только я, кажется, впитал их гнев в себя и еще сильнее, ожесточеннее, с остервенением стал искать правду.

В тот день у нас была география, и я боялся, что Саймон, увидев меня, обязательно поймет, что произошло. Мне не хотелось бы привлекать к себе жалость, хотя, иногда просто физически ее не хватало. Странное ощущение, когда у тебя под ребрами щемит от желания, чтобы тебя обняли, и в тоже время хочется разбить голову об стену, когда тебя обнимают.

Я сел за последнюю парту и прикрылся учебником. Наверное, это выдает тебя в первую очередь. Чем тщательнее ты пытаешься скрыться, тем быстрее тебя заметят. Будь на виду и ты сможешь уйти в тень. Саймон стал раздавать индивидуальные задания для лабораторной работы и когда дошел до меня даже бровью не повел, увидев мое избитое синюшное лицо с подтеком под правым глазом и ровной ссадиной на щеке.

— Мистер Рипли. — Он кивнул мне, и я посмотрел на лист.

За титульным листом, стандартным для всех, на котором нужно было написать свое имя, были чистые листы бумаги. Я знал, что в них должен был вложить информацию. Я посмотрел на одноклассников, но они и не смотрели на меня. Все сосредоточились на Максе — лучшем в классе. Все знали, что он может решить. Если захочет, конечно. Проблема была лишь в том, что Макс, кажется, получил задание не похожее на других. Ладно. Я выдохнул и открыл первый лист. Писать было нечего ни по предмету, ни по факту. Я написал только одно: «Майкл Грегори Бут — это Дед» и закрыл тетрадь. Время тянулось как на разбитой телеге, а я остался где-то позади пыльной дороги. Когда прозвенел звонок, Саймон спокойно собрал все работы и на меня посмотрел ничем не выражающим взглядом. Я поражался его стойкости. Невозможно было быть таким сухим, как калач на Рождество в столовке.

Мой левый глаз окончательно заплыл и почти не различал предметы перед собой, голова болела и грудь тоже. Эти придурки, наверное, мне ребра переломали. Все равно. Лишь бы врач не заметил. Тогда потащит меня в лазарет, начнет расспрашивать. Я покачал головой, будто вытрясал ненужные мысли.

Я прогулял остальные уроки, спрятавшись на чердаке школы, уснув за ящиками со старыми учебниками. Мне снился странный сон. Будто Карл и Колли еще живы и мы играли на заднем дворе нашего барака, швыряя мяч в корзину, подвешенную над окном. Нам было весело, по-настоящему, как может быть только во сне. Я и Люк играли в одной команде, а они против нас. Карл и в реальности-то прекрасно играл в баскетбол, а в моем сне и подавно. Он обошел нас по всем статьям, а потом мы вместе пили лимонад на берегу реки, где нам разрешалось рыбачить и тихо пели. Во сне нам можно было рассказывать абсолютно все, общаться с кем хочешь и делать все, что захочешь. Во сне мы были живы.

24

Я проснулся от того, что кто-то тряс меня за плечо. Саймон.

— Джек? С тобой все в порядке?

Я посмотрел в узкое окно под потолком — было уже темно. Меня, наверное, все искали. Я быстро вскочил на ноги, но Саймон меня успокоил.

— Тише, не торопись. Я сказал, что ты выполняешь лабораторную работу. Администрация клюнула. А теперь пошли. — Он потянул меня за рукав рубашки и усадил на деревянный перевернутый ящик.

— Говори. — Указал он.

Я прокашлялся, разбивая полусонную хрипоту, и посмотрел ему в глаза. Темно-серые, туманные, как воздух в Обители. Он, кажется, напитался им настолько, что этот смог осел у него в глазах.

— Дед и есть тот самый Майкл Грегори Бут. Только он ни черта не помнит.

Саймон молчал и понял, что должен объяснить.

— Я не знаю, почему его досье скрывают, но никто в Обители никогда не называл его полным именем. Он всегда Дед и я даже не знаю почему. Когда я приехал сюда он уже им был.

Саймон все еще молчал, и меня стало это раздражать.

— Может, лучше Вам поговорить с ним, сэр.

Джастин поднял голову, безучастно посмотрел на меня и снова опустил глаза к полу.

— Приведи его ко мне. Сегодня. — Коротко сказал он и быстро пошел вниз.

Я еще несколько минут посидел на чердаке, а потом пошел к бараку. Скоро должен быть отбой. Значит, опаздывать нельзя.

Ребята, как ни странно не спросили меня ни о чем. Может, они подумали, что я снова «сливаю» их, или, например, лежу в лазарете, или опять нарываюсь на неприятности с Люком. Я прошел к своей кровати, чувствуя себя голым. Все смотрели на меня осуждающе и презрительно, я сбросил рубашку и прошел к умывальнику. Мои синяки на ребрах багровели на полупрозрачной коже рахитика, и я услышал, как кто-то прошипел. Что ж в них осталась доля сочувствия.

— Ты долго будешь плескаться? — Грубо спросил меня Малыш Питти.

Я повернул кран, вытер лицо полотенцем и, молча, вернулся к себе. Парень что-то пробурчал, наверняка, непечатное, но я не расслышал. Оуэнс пришел через полчаса. Проведя обычную процедуру переклички, он искоса посмотрел на меня долгим взглядом, но ничего не сказал и вышел из барака.