Рамунчо - Пьер Лоти

Когда Рамунчо подрос и стал удирать с уроков, чтобы отправиться в горы с контрабандистами, Франкита обычно ворчливо говорила ему:

– Весь в дядюшку Игнацио, из тебя никогда ничего путного не выйдет.

И действительно, он был в дядюшку, его манило к себе все далекое, неизведанное, опасное.

И если она в этот вечер не заговаривала с сыном о полученном известии, то лишь потому, что догадывалась о его мечтах об Америке и боялась его ответов. Впрочем, у крестьян, у простых людей глубокие внутренние драмы разыгрываются без слов, без объяснений, о них можно лишь догадываться по вскользь брошенным фразам или упорному молчанию.

Но когда уже заканчивался ужин, около дома послышались молодые голоса, весело распевавшие под звуки барабана: это деревенские парни пришли за Рамунчо. По обычаю, в ночь святого Сильвестра молодежь с музыкой гуляет по деревне, заходит в каждый дом, чтобы выпить стаканчик сидра и спеть какую-нибудь старинную песню.

И Рамунчо, забыв об Уругвае и о таинственном дядюшке, весело отправился с приятелями распевать на темных деревенских улицах, радуясь, что он сможет хоть на минуту войти в дом Дечарри и увидеть Грациозу.

10

Наступил переменчивый месяц март и принес с собой опьянение весны, радостное для молодых и печальное для тех, чья жизнь клонится к закату.

Дни удлинились, и Грациоза снова стала выходить по вечерам посидеть на каменной скамье перед домом.

О, эти сделанные в давние времена старые каменные скамьи, где так хорошо мечтается теплыми вечерами, где звучит вечно банальная и вечно новая болтовня влюбленных!

Дом Грациозы очень старый, как и большинство домов в стране басков, где воздействие времени кажется менее разрушительным, чем в других местах. В нем два этажа, высокая крыша с широкой стрехой,[29] толстые, как в крепости, стены, которые каждое лето белят известью, очень маленькие окна с каменными наличниками и зелеными ставнями. На гранитной плите над дверью – выпуклая надпись, сложные, длинные слова, совершенно непонятные для француза. Надпись гласила: «Да благословит Пресвятая Дева это жилище, построенное в году от Рождества Христова 1630 Пьером Дечарри, церковным сторожем, и его женой Дамасой Ирибарн, из деревни Истариц». Палисадник, шириной в два метра, был окружен низенькой стеной, отделявшей дом от дороги, но позволявшей видеть прохожих. Прекрасный олеандр осенял своей пышной кроной каменную скамью. А еще в саду росли юкка,[30] пальма и огромные кусты гортензий, которые в этом теплом и влажном крае, где небо нередко бывает затянуто тучами, достигают гигантских размеров. А за домом к заброшенной дороге спускался фруктовый сад, окруженный полуразрушенной оградой, через которую так Легко перебираться влюбленным.

Как лучезарны были этой весной рассветы и как безмятежны розово-серые сумерки!

В лунные ночи, когда голубые лучи заливали окрестности, когда в туманных расселинах Пиренеев и в глубоких долинах было светло как днем, Ичуа и его люди бездействовали. Но вот они миновали, лунный диск пошел на убыль, и, едва он превратился в скромный узенький серпик, контрабандный промысел возобновился. С наступлением хорошей погоды он становился восхитительным занятием. Ремесло одиноких мечтателей, где наивные и не заслуживающие слишком сурового осуждения души контрабандистов невольно трепещут, созерцая величественную картину усеянного звездами ночного неба. Так моряки, несущие ночную вахту в океане, как в давние времена пастухи древней Халдеи,[31] невольно склоняются перед величием Вселенной.

Эти теплые черные ночи, пришедшие на смену мартовскому полнолунию, были раем для влюбленных. Темно было около домов, под сводами деревьев и на заросшей тропинке за садом Дечарри, где никогда не бывало ни души.

Грациоза все чаще выходила посидеть на каменной скамье перед домом, откуда она, как и каждый год, наблюдала за карнавальным шествием. Каждую весну группы юношей и девушек, одинаково одетых в розовое или белое, ходят от одной приграничной деревни к другой, танцуя фанданго под щелканье кастаньет.

Она часто допоздна сидела на своей любимой скамье под уже зацветающим олеандром, а порой, когда мать уже спала, она, словно маленькая проказница, вылезала в окно, чтобы еще немного подышать ночной свежестью. Рамунчо знал это, и все чаще мысль о каменной скамье тревожила его сон.

11

Ясным апрельским утром Рамунчо и Грациоза шли вдвоем по дороге, ведущей к церкви. Девушка с каким-то особенным полусерьезным, полунасмешливым видом поглядывала на своего друга, которого вела в церковь для покаяния.

Могилы в церковной ограде и увитые розами стены вновь покрывались цветами. Над пристанищем мертвых опять пробуждалась жизнь. Через дверь первого этажа они вместе вошли в пустую церковь, где старая служительница в черной мантилье смахивала пыль с алтаря.

Подав Рамунчо святой воды и осенив себя крестным знамением, Грациоза повела его по гулким надгробным плитам к странному образу, висящему в темном углу под хорами для мужчин. Эта картина, от которой веяло каким-то древним мистицизмом, изображала Христа с закрытыми глазами, окровавленным лбом, страдальческим и безжизненным выражением; казалось, что голова у него отрезана, отделена от тела и поставлена на серое полотно. А внизу текст длинной «Литании[32] перед ликом Спасителя», составленной, как всем известно, для кающихся богохульников. Накануне Рамунчо, на что-то рассердившись, отвратительно ругался: из его уст лился поток немыслимых слов, где смешивались самые святые понятия и дьявольские рога и нечто еще более омерзительное. Вот почему Грациоза решила, что ему совершенно необходимо покаяться.

– Ну давай, Рамунчо, – сказала она ему, удаляясь, – и главное, ничего не пропускай.

Оставшись один перед ликом Спасителя, он начал тихо бормотать молитву, а Грациоза подошла к прислужнице, чтобы помочь ей поменять воду белым маргариткам перед алтарем Пресвятой Девы.

Грациоза мечтала, сидя на своей любимой каменной скамье, когда в сумраке темного вечера перед ней внезапно возникла гибкая молодая фигура. Кто-то приблизился к ней, так же неслышно ступая веревочными подошвами, как не слышны взмахи шелковистых совиных крыльев в ночном воздухе. Перебравшись через ограду, он вышел из глубины сада и теперь стоял рядом с ней, напряженно выпрямившись, набросив куртку на одно плечо. Это был тот, кому она готова была отдать всю свою нежность, весь затаенный пыл своей души и сердца.

– Рамунчо! – воскликнула она… – Как ты меня напугал. Откуда ты взялся в такое время? Что ты хочешь? Зачем ты пришел?