Ночной Дозор - Сергей Лукьяненко

— Я понимаю. Все нормально.

Зарывшись в холодильник я обнаружил там кое-что из закуски.

Сыр, колбаса, соления…

Интересно, как соотнесется сорокалетний коньяк с малосольным огурцом? Наверное, они испытают взаимную неловкость. Как я с Ольгой.

Я достал сыр и колбасу.

— Лимонов нет, извини, — я понимал всю абсурдность приготовлений, но все же… — Зато коньяк приличный.

Сова молчала.

Из отведенного под бар ящика стола я извлек бутылку «Кутузова».

— Доводилось пробовать?

— Наш ответ «Наполеону»? — сова издала смешок. — Нет, не пробовала.

Абсурдность происходящего нарастала. Сполоснув два коньячных бокала я поставил их на стол. С сомнением посмотрел на комок белых перьев.

На кривой короткий клюв.

— Ты не сможешь пить из бокала. Может быть, принести блюдечко?

— Отвернись.

Я подчинился. За спиной послышался шорох крыльев.

Потом — легкое, неприятное шипение, напоминающее то ли разбуженную змею, то ли подтекающий из баллона газ.

— Ольга, извини, но… — я обернулся.

Совы больше не было.

Да, я ожидал чего-то подобного.

Надеялся, что ей позволено хоть иногда принимать человеческий облик. И мысленно нарисовал портрет Ольги, заточенной в птичье тело женщины, помнящей еще восстание декабристов. Почему-то представлялась княжна Лопухина, убегающая с бала.

Только постарше, посерьезнее, с мудростью в глазах, чуть осунувшаяся…

А на табуретке сидела молодая, внешне совсем молодая женщина.

Лет двадцати пяти. Коротко, по-мужски стриженная, щеки грязные, словно из пожара выбралась. Красивая, и черты лица аристократически тонкие.

Но эта гарь… грубая уродливая стрижка…

Одежда шокировала окончательно.

Грязные армейские штаны, образчика сороковых годов, расстегнутый ватник, под ним — серая от грязи гимнастерка. Ноги босые.

— Красивая? — спросила женщина.

— Все-таки, да, — ответил я. — Свет и тьма… почему ты так выглядишь?

— Последний раз я принимала человеческий облик пятьдесят пять лет назад.

Я кивнул:

— Понимаю. Тебя использовали во время войны?

— Меня используют во время всех войн, — Ольга мило улыбнулась. — Во время серьезных войн. В иное время мне запрещено принимать человеческий облик.

— Сейчас войны нет.

— Значит, будет.

На этот раз она не улыбалась. Я сдержал проклятие, лишь сделал знак отрицания беды.

— Хочешь принять душ?

— С удовольствием.

— Женской одежды у меня нет… джинсы и рубашка устроят?

Она кивнула.

Поднялась — неловко, смешно поведя руками, — с удивлением посмотрела на свои босые ноги. И пошла в ванную — как будто не в первый раз принимала у меня душ.

Я кинулся в спальню. Вряд ли у нее много времени.

Джинсы — старые, зато на размер поменьше, чем ношу сейчас. Все равно велики будут… Рубашка? Нет, лучше тонкий свитер. Белье… н-да. Три раза н-да.

— Антон!

Я сгреб одежду в кучу, подцепил чистое полотенце и бросился обратно. Дверь в ванную была открыта.

— Что у тебя за краны?

— Импортные, шаровые… сейчас.

Я вошел. Ольга стояла в ванне, спиной ко мне, обнаженная, задумчиво поворачивала рычаг крана налево и направо.

— Вверх, — сказал я. — Поднимаешь вверх, это напор. Влево — холодная вода, вправо — горячая.

— Ясно. Спасибо.

Она совершенно меня не стеснялась. Понятное дело, учитывая ее возраст и ранг… пусть даже бывший ранг.

А вот я смутился. И от этого стал циничен.

— Вот тряпки. Может быть, что-то подберешь. Если это нужно, конечно.

— Спасибо, Антон… — Ольга посмотрела на меня. — Не обращай внимания. Я сотню лет провела в птичьем теле. Большую часть времени в спячке. Но все равно, мне хватило.

Глаза у нее были глубокие, затягивающие. Опасные глаза.

— Я больше не воспринимаю себя ни человеком, ни Иной, ни женщиной. Совой, впрочем, тоже. Так… злая, старая, бесполая дура, иногда способная говорить.

Из душа ударила вода. Ольга медленно подняла руки, с наслаждением повернулась под тугими струями.

— Смыть копоть для меня куда важнее… чем смущать симпатичного юношу.

Проглотив юношу без всяких пререканий, я вышел из ванной.

Покачал головой, взял коньяк, раскупорил бутылку.

По крайней мере ясно одно — она не оборотень. Оборотень не сохранил бы одежду на теле. Ольга — маг. Маг, женщина, возраст около двухсот лет, сотню лет назад была наказана лишением тела, надежда на реабилитацию остается, специалист по силовым взаимодействиям, последний раз привлекалась к работе пятьдесят пять лет назад…

Достаточно данных, чтобы поискать в компьютерной базе.

К полным файлам у меня доступа нет, не тот уровень.

Но, к счастью, высшее начальство и не подозревает, сколько информации может дать косвенный поиск.

Конечно, если я и впрямь хочу выяснить личность Ольги.

Разлив по бокалам коньяк я стал ждать. Ольга вышла из ванны минут через пять, на ходу вытирая волосы полотенцем. Она надела мои джинсы и свитер. Нельзя сказать, что полностью преобразилась… и все же стала симпатичнее на порядок.

— Спасибо, Антон. Ты не представляешь, какое это удовольствие…

— Догадываюсь.

— Догадываться мало. Запах, Антон… запах гари. Я почти привыкла к нему за полвека, — Ольга неловко села на табуретку.

Вздохнула:

— Это плохо, но я рада нынешнему кризису. Пусть даже меня не помилуют, но зато возможность вымыться…

— Ты можешь оставаться в этом облике, Ольга. Я схожу и куплю нормальную одежду.

— Не стоит. У меня лишь полчаса в день.

Скомкав полотенце Ольга бросила его на подоконник. Вздохнула:

— Следующей возможности вымыться я могу и не дождаться. Так же как возможности выпить коньяка… Твое здоровье, Антон.

— Твое здоровье.

Коньяк был хорош. Я пригубил его с удовольствием, несмотря на полный сумбур в голове. А Ольга выпила залпом, поморщилась, но вежливо сообщила:

— Неплохой.

— Почему шеф не разрешает тебе принимать нормальный облик? Хотя бы на полчаса в день?

— Это не в его власти.

Ясно. Значит, наказало ее не региональное бюро, а высшие чины.

— Я желаю тебе удачи, Ольга. Что бы ты ни совершила… уверен, что твоя вина давно искуплена.

Женщина пожала плечами.

— Хотела бы верить. Я понимаю, что легко вызываю сочувствие, но наказание справедливо. Впрочем… давай серьезно.

— Давай.

Ольга потянулась ко мне через стол. Сказала таинственным шепотом:

— Скажу честно — мне надоело. У меня крепкие нервы, но так жить нельзя. Мой шанс — выполнить миссию такой важности, что у руководства не будет выхода, кроме как помиловать меня.