Аз-Зейни Баракят - Гамаль Аль-Гитани

Через три дня после обнародования воззвания Саид, идя по улице, услышал шум. Вокруг глашатая в новой одежде собрался народ. В чем дело? Оказалось, что речь шла о портном из квартала аль-Мугарбилин, не о каком-нибудь портняжке, а о мастере, который шьет фараджии[35] и кафтаны для эмиров и высших сановников. Этого мужчину, которому уже за сорок лет, бог наказал нехорошим недугом. Когда он шел по базару аль-Хиямия, ему приглянулся один мальчик. «Как тебя зовут?» — спросил портной.

— Кямаль.

— Пойдем, я отведу тебя к твоему отцу. Он ждет тебя в мечети. Я куплю тебе сладкий пирожок.

Однако проклятый портной повел мальчика к старым развалинам позади Голубой мечети и надругался над ним. Мальчик весь в крови пришел к отцу. Тот явился к Аз-Зейни, заливаясь слезами. Аз-Зейни приказал привести портного и обратился к мальчику с вопросом: «Тот ли это человек?» Мальчик, взглянув на него сквозь слезы, утвердительно кивнул головой. Портной закричал, что мальчик лжет. Аз-Зейни ударил мужчину по лицу и сказал: «Дети не лгут». Потом повелел провезти его на осле по всему Каиру и заключить в тюрьму аль-Оркану.

Тогда к Аз-Зейни явилось несколько шейхов, говоря, что такие происшествия случаются каждый день. Не прямо, а намеками они клонили к тому, что, дескать, этот человек знает некоторых эмиров и они частенько захаживают к нему. А те, может быть…

Говорят, что Аз-Зейни поднялся и приказал выдворить их вон. При этом он сказал: «Я не допущу разврата в мое правление! Я не боюсь никого, кроме Него!» И он указал перстом на небо. Среди простого народа говорили, что он бил пришедших по спине жезлом с ручкой из слоновой кости, украшенной золотом, и кричал: «После того, что вы сказали, с каким лицом вы предстанете перед вашим господом в день Страшного суда?»

Саид беспокоится за Аз-Зейни, в особенности потому, что уже прошло двадцать дней, как Али бен Аби-ль-Джуд был передан ему, а глашатаи не сообщили еще ничего о том, найдены ли захороненные Аби-ль-Джудом деньги. Для султана важны деньги.

Может быть, Закария уже нашел повод, чтобы вызвать гнев султана против Аз-Зейни? Тогда султан отстранит его от казначейства. Хотя, наверное, свара между Таштамиром и Хайр-беком отвлечет всех на какое-то время. Однако… Но что это? Саид беспокоится за судьбу Аз-Зейни? Саид хочет, чтобы Али бен Аби-ль-Джуд под пыткой сказал, где он спрятал свои богатства? Может ли Саид желать мучений кому-нибудь из людей, даже если это Али бен Аби-ль-Джуд? Да, но сколько человек пострадало из-за него? Разве не пошлет ему аллах еще более жестоких мучений в день Страшного суда?

Саид не отрицает, что Аз-Зейни близок ему по духу. Когда Саид пришел к нему, чтобы сообщить просьбу шейха Абу-с-Сауда, была ночь. Аз-Зейни вышел к нему с закрытым лицом, в маленькой чалме и простой одежде, как бедный суфий. Они шли молча. Саид украдкой поглядывал на него. Запах его одежды воскресил в памяти Саида далекие воспоминания о дяде из деревни Назза: запах шерсти, смешанный с мужским потом. Если бы кто-нибудь из приятелей увидел, какой идет с человеком, имя которого сегодня в Каире у всех на устах! Какие черты лица говорят о гордости, о способности отвергнуть высокий пост? Саид обрадовался, когда вышел указ о назначении Аз-Земни на одну из должностей, принадлежавших Али бен Аби-ль-Джуду. В таком случае обычно сидят дома и принимают поздравления, а Баракят бен Муса, выдвинутый на важнейшую должность, отказался ее принять. В наш скупой век редкость, чтобы человек отверг то, о чем можно только мечтать.

После некоторого молчания Саид сказал, обращаясь к Аз-Зейни: «Учитель приказал мне не возвращаться без тебя». В ответ он получил лишь взгляд и кивок головы. Саиду стало неловко — может быть, он оторвал Аз-Зейни от размышлений о важных делах?

Неожиданно Аз-Зейни произнес: «Учителю я не могу не повиноваться». И тут стал задавать вопросы. Саид рассказал ему о себе, о том, как приехал из провинции, как встретил учителя, стал наведываться к нему, сопровождать его, учиться у него, подолгу оставаться с ним… Саид помнит, как Аз-Зейни расспрашивал его, а потом неожиданно умолк. Ему неизвестно, что произошло между Аз-Зейни и учителем, — шейх приказал ему вернуться в Аль-Азхар. С того самого дня Саид не приближался к Аз-Зейни, не считая процессии, когда он возвращался из Аль-Азхара. Но тогда Саид был одним из многих. Аз-Зейни не знал о его присутствии, не слышал его…

Последний глашатай прошел по улицам два часа назад. Саид не знает, о чем он сообщил людям. В первые две недели люди радостно собирались толпами, чтобы послушать, о чем говорят. Но дни идут, и толпа редеет. Только дети продолжают следовать за глашатаями… Саид вдруг остановился. Кажется, он подошел к кварталу Каср аш-Шок. Мимо быстро прошел какой-то человек. Может, это он? Почему же Саид остановился и замер в растерянности? Он не помнит, какого роста был Аз-Зейни, полный он или худой, стройный или сутулый. Его внешность не осталась у него в памяти. Но Саид чувствовал, что человек, прошедший в ту сторону, был он. Точно он. Он пересек квартал Казначейства, продолжил путь к кварталу Суда, потом — к мечети мученика Хусейна и… скрылся. Но где стража? Разве не опасно ходить без охраны? Если это был сам Аз-Зейни, заметил ли он Саида, узнал ли его?

Жители Египта!Творите добро и не делайте зла!Сегоднясултан вышел в Рейданиюи стал играть в мяч.Самочувствие его отменно.Аллах дал ему здоровье и силу!Жители Египта!Вражда и раздормежду эмиром Таштамироми эмиром Хайр-беком продолжается.Тот и другой подкарауливают друг друга.Будьте настороже!Жители Египта!Сабер аль-Хамзави —торговец благовониями —обвешивал и обманывал!Он продавал хульбу, смешанную с землей,припрятывал индийских ящериц,хотя их у него множество,дабы они выросли в цене.А он единственный, кто ими торгует.Посему Аз-Зейни Баракят бен Муса,хранитель мер и весов Каираи Верхнего Египта, на которого возложенособлюдать предписания шариатаи охранять права людей,слуга султана, порешил:взыскать с него сто динаров,отобрать у него утаенных ящерици раздать остальным торговцамблаговониями,дабы была им от них польза,и определить их ценув три дирхема за штуку.Аллах воздаст по заслугамкаждому плуту и обманщику!Да будет это всем уроком!Жители Египта!Жители Египта!

ЗАКАРИЯ БЕН РАДЫ

Вторник, утро седьмого дня месяца зу-ль-ка’да, 913 г. хиджры

Этот час он целиком подарил себе: он не спускает глаз с ребенка, забавляется с ним. Нежное начало жизни, мягкой, как пух птиц, теплой, как эти пушистые комочки! Если бы человек навсегда оставался ребенком: размахивал бы руками, когда хочется, смеялся всему, чему хочется, ползал, играл, плакал — и добрая душа спешила бы осушить эти слезы; если бы страхи и заблуждения не превращали его маленькое сердце в лавку, где все покупается и продается; если бы он всегда взирал на мир с удивлением и вопросом! Но невозможно вернуться сквозь годы к началу своей жизни! Время от времени Закария серьезно думает, что никогда не был таким, как его сын. Он не припоминает, чтобы чья-нибудь рука гладила его по голове.

Самые сложные обстоятельства не могут заставить его не видеться со своим первым и пока единственным сыном, Ясом. Его приносят завернутым в черное бархатное покрывальце, расшитое золотом. Зейнаб, мать ребенка, наблюдает за ними. Она рассказывает Закарии о сыне, говорит, сколько раз давала ему грудь, как он тихо улыбается во сне, а когда пробуждается, кажется, что ищет глазами доброго отца, как он картавит, пытаясь произносить некоторые звуки.

Зейнаб рассказывает подолгу. Яс делает ее близкой этому человеку. Она гордится перед другими женами и наложницами, от которых он не имеет сыновей, что именно она родила ему Яса. Она не принимает в расчет Ахмада, который появился четыре года назад и ушел из жизни несколько месяцев спустя. Его мать, эфиопка, продолжает оставаться в доме, не замечаемая никем, как больное напоминание, временами тревожащее сердце Закарии. Годы не погасили эту печаль и не смягчили боль.

Самые серьезные обстоятельства ни разу не смогли заставить его лишить себя мгновений, которые он проводит с Ясом. Порой Закария даже будит его ночью, несмотря на предупреждения матери, и играет с ним, забавляет его.

Несколько месяцев тому назад они взяли на Хан аль-Халили греческого купца. Говорили, что он посылал турецкому султану сообщения государственной важности. Взяли его люди Закарии. Он сам следил за дознанием: тисками ему сжимали суставы, медленным огнем жгли спину. Мабрук старался изо всех сил, усердствовал как мог. Мертвая тишина стояла в ямах остальных заключенных. Они слышали крики, которым не суждено было никогда вырваться наружу. Закария знал, какой ужас наполнял их сердца. Страх и страдания, которые они, особенно новички, испытывали, слыша, как мучается неизвестный им человек, были сильнее мучений одного из них, когда ему горячими щипцами выдирали зубы. Кто знает, может быть, их ожидают те же пытки, которым сейчас подвергают несчастного грека. Но тот молчал. Закария видел, как исказилось его лицо, вылезли из орбит глаза, распух нос, отвисла челюсть. Но грек не произнес ни одного слова. Закарию злило и выводило из себя его молчание, потому что он был уверен, что у грека есть сообщники. Когда день уже был на исходе, Закария схватил длинный, тонкий, как игла, металлический прут, раскаленный на медленном огне, и стал тыкать им в живот грека, вокруг пупка. Задохнувшись от запаха паленого мяса, Закария вышел, сделал сильный выдох и стал глотать воздух, как будто пил воду. Потом направился через двор на женскую половину. Поднялся по лестнице, ведущей в комнату Зейнаб.