Беспокойные сердца - Нина Карцин

И она ласково потрепала Валентина по щеке, но услышав писк Аленки в спальне, бросилась туда.

«Сумасшедшая мать!» — недовольно поморщился Валентин. К ребенку он был довольно равнодушен; зато Веру целиком захватило новое чувство — ощущение полноты жизни, которое принес с собой этот крохотный человечек. Она способна была подолгу рассматривать каждый малюсенький ноготок на нежных, слабеньких пальчиках, замирала от счастья, прикладывая ребенка к груди, вскакивала ночью не только от плача, но даже от легкого кряхтенья, и находила неизъяснимую прелесть в обыденных мелочах ухода за ребенком.

Сам не отдавая себе в этом отчета, Валентин невольно ревновал Веру к ребенку. Аленка отнимала у него что-то такое, что до сих пор принадлежало только ему. Отношения между Верой и Валентином были своеобразными: ровесник ей по годам, он в жизни всегда ощущал Верино превосходство. У нее и тон был такой — безмерно любящей матери, которая чуть посмеивается над своей слепой любовью. Тоненькая, хрупкая, Вера была и опорой, и защитой. К ней он приходил со своими мелкими обидами и оскорбленным самолюбием, поверял ей тщеславные мечты, не стыдился признаваться в слабостях. И после жарких исповедей, он засыпал успокоенный и словно очищенный, прижимаясь лицом к хрупкому плечу жены, принимавшей без вздоха, без жалоб груз его признаний.

Вера умела отстранять от него бытовые неурядицы, делала его жизнь легкой и удобной. Любви Веры он не замечал, как не замечают воздуха, которым дышат, но в редкие минуты полной искренности Валентин признавался, что никакая другая не сделала бы его счастливым.

Многие считали, что союз их не будет прочным. Вера была слишком умна и серьезна, внешность у нее только миловидная, не больше, и казалось, нет у нее никаких особых качеств, чтобы надолго удержать при себе Валентина. Но время шло, а мрачные предсказания не сбывались. И только теперь, когда родился ребенок, Валентин отдалился от Веры — ему стало мало оставшейся на его долю любви и заботы. А Вера, увлеченная материнством, замечала, пожалуй, только то, что муж стал капризнее и придирчивее обычного.

В тот самый час, когда Вера, поджидая гостей, закутывала Аленку в батистовые простынки с кружевной каймой, Марина у себя в номере гостиницы решала сложную задачу: как одеться? Все было бы проще, не знай она, что Терновые тоже приглашены на вечер. И главное, не Олесь, а Зина. Какая она — занимали Марину догадки. Красивая, говорила Вера. И захотелось самой быть красивой, обаятельной, закружить Олесю голову, испытать на нем силу своих глаз… Но зачем? Вдруг пришла в голову мысль. Соперничать с его женой? Заставить его пожалеть о прошлом? А может быть, в прошлом ничего и не было? И гордость, и любовь, и остатки благоразумия так смешались, что Марина не могла разобраться сама в своих чувствах. Но честность взяла верх. Стало стыдно за себя, что готова была уже сыграть самую некрасивую роль. И словно наказывая себя за минутную слабость, Марина героически надела простое белое платье, хотя и не любила его — белый цвет ей не шел.

Она печально глядела в зеркало на покрытое матовой бледностью смуглое лицо и медленно расчесывала запутавшиеся завитки волос, раздумывая о том, как неудачно сложилась ее жизнь, и нагнала на себя такую тоску, что впору было оставаться дома.

В дверь осторожно постучали.

— Да-да! — отозвалась она, недовольная тем, что ей помешали грустить, и смутилась, увидев в зеркале Виноградова. — Дмитрий Алексеевич? Вы куда-то собрались? — обратила она внимание на его костюм.

— Хотел пригласить вас погулять по городу. Я же совсем его не видел. Но вы тоже куда-то собрались? — в тоне его явственно прозвучало разочарование.

Марине стало неловко; как она могла забыть о нем? И сразу приняв решение, ответила:

— Собираюсь, Дмитрий Алексеевич. Хотите пойти со мной? Меня пригласили друзья отпраздновать день рождения ребенка.

— Но… будет ли это удобно? — заколебался Виноградов, готовый уже согласиться.

— Конечно, удобно. Какие же еще нужны церемонии? Я вас приглашаю — этого достаточно. Мы пойдем к Мироновым. Валентина Игнатьевича вы уже знаете, а жена его, Вера, моя хорошая подруга.

Виноградов больше не возражал. Ему было все равно, куда идти, лишь бы провести это время с Мариной. Видеть ее все время — становилось привычкой, потребностью, и куда могло это завести, он старался не думать.

Пока искали в магазине какой-нибудь подарок, пока достали букет цветов, пока дошли до Мироновых, настроение у Марины уже изменилось. Исчезла грусть и подавленность, теперь ею владело нетерпеливое возбуждение, желание скорее увидеть Олеся и его жену. Зину она рисовала себе почему-то высокой блондинкой, похожей на дорогой парикмахерский манекен с правильными и длиннейшими ресницами, и уже заранее презирала ее.

К Мироновым пришли с опозданием, когда почти все гости собрались.

— Наконец-то, Марина! — встретила ее Вера. — Я уже сердилась, думала — не придешь.

— Я не только сама пришла, но и Дмитрия Алексеевича привела.

— Вот, молодец! Я боялась сама пригласить его, думала он гордый, откажется, — шепотом добавила Вера, и уже громче сказала: — Пойдем скорее в комнату, там Леонид фокусы показывает.

Там, очевидно, и в самом деле было весело, потому что короткий момент тишины сменился взрывом хохота, и почти тотчас же в переднюю вышел смеющийся. Валентин.

Польщенный тем, что к нему запросто пришел Виноградов, он вспыхнул от удовольствия и, стараясь скрыть это, сразу повлек всех в комнату.

Как ни была взволнована Марина, но и она не могла удержаться от смеха при виде Леонида. Голова его была повязана полотенцем на манер тюрбана, с плеч до пола спускалась хламида из двух простынь. Увидев вошедших, он преградил им путь и потребовал плату за вход. Смеясь, Марина протянула ему подарок, но этого оказалось мало, и он с жестами заправского фокусника вытянул из кармана Виноградова невесть как оказавшуюся там цветную бумажную ленту. Смех и шутки сразу прогнали неловкость первых минут. Пожимая протянутые руки, знакомясь с гостями, Марина незаметно оглядела комнату. Терновых еще не было.

Последней к Марине подошла прехорошенькая девушка с длинными черными косами, в яркой вышитой украинской блузке. Очень знакомые, круглые, как вишенки, глаза смотрели с затаенным смехом. Марина вдруг вскрикнула и, притянув ее к себе, расцеловала в обе щеки.

— Гуля, Гуленька! Да как ты выросла! Совсем невеста!

— Не совсем еще, — поправил Леонид, освобождаясь от своего одеяния. — Я ей еще не решился сделать предложения.

— Ах, словно на тебе свет клином сошелся! Не беспокойся, сердце ты мне не разобьешь, — немедленно отпарировала Гуля.

— У тебя сердца нет, разбивать нечего, — не остался он в долгу.

Их тут же развели и заставили замолчать. Один из присутствующих начал читать стихи.

Виноградов устроился на диване среди пестрых ситцевых подушек рядом с Валентином, который несколько минут занимал его ученым разговором. Но говорить о науке не хотелось ни тому, ни другому; Виноградов отвечал рассеянно и был рад, когда обязанности хозяина отвлекли Валентина.

Виноградова беспокоила Марина. Всегда веселая, ясная, она сегодня была не похожа на себя. В движениях сквозила нервная взволнованность, лицо то заливалось румянцем, то бледнело; разговаривая, она порой не замечала, что оставляет недоконченной начатую фразу. И поэтому от него не укрылось, как изменилась она в лице, когда вошла запоздавшая пара — высокий молодой человек, в котором он тотчас узнал Тернового, и его жена, прелестная, молоденькая женщина. Своей немного детской красотою она напомнила Виноградову головки с картин Константина Маковского — те же вспыхивающие золотыми нитями пушистые волосы, те же сине-серые глаза со слипшимися, загнутыми кверху ресничками. И голосок у нее был очень приятный, чуть лепечущий.

Марина не слышала Зининых слов, она видела только нежное личико, так не похожее на созданный игрой фантазии образ, и теперь лишь поняла, что втайне все-таки надеялась увидеть, жену Олеся гораздо хуже и неприятнее.

Все взгляды потянулись к Зине, а она, четко постукивая тонкими высокими каблучками, подбежала к Вере, поцеловала ее, передала перевязанный лентой подарок и нежно проворковала, склонившись над Аленкой:

— Вот же мы какие миленькие да беленькие! Верочка, можно подержать ее на руках?

И когда Вера осторожно положила ей на руки белый тугой сверточек, она прижалась щекой к пышному кружевному чепчику и повернулась ко всем:

— Ну, разве мы не красивые?

— Мадонна! Честное слово, Мадонна! — восхищенно воскликнул Валентин.

— Скажет тоже! А ты хоть раз в жизни их видел? — улыбнулась Зина, довольная произведенным впечатлением, и, отдав ребенка Вере, стала здороваться со всеми.

— Может быть, и мы поздороваемся? — услышала Марина голос Олеся.