Проклятье Персефоны (СИ) - Харос Рина

Дни летели, и через неделю мне должно исполниться 14 лет.

Волосы золотисто-рыжим флагом развивались за спиной, платье шуршало и цеплялось за каждый куст. Остановившись, чтобы перевести дыхание, я мысленно попыталась представить, как далеко находится старый дуб. Затем снова рванула вперед, босыми ногами чувствуя каждую попавшуюся на пути веточку или ямку. «Только бы не споткнуться и не упасть! — билась мысль в голове. — Я не позволю ему прийти первым!».

Добежав до дерева, я нырнула под его раскидистую крону, точно под шапку гигантского гриба, и, не в силах больше стоять, шлепнулась животом на траву. Зеленый ковер послужил мне подушкой, и я раскинула руки и ноги, наслаждаясь каждым мгновением. Выровняв дыхание, я подползла к стволу дуба, села, облокотившись на него спиной, и прислушалась.

Никого.

Почувствовав неподдельную радость, я вскинула руки и голову в победном жесте… и тут же испуганно вскрикнула.

Заливистый юношеский хохот потревожил птиц на ветках, заставив пернатых разлететься в разные стороны. Уил, сидевший все это время на ветке, игриво помахал рукой и, ловко спрыгнув, уселся рядом со мной.

— Эмилия, тебе кто-нибудь говорил, что ты невыносима? Неужели ты думала, что я уступлю? — юноша смотрел на меня, не мигая, из-за чего мое лицо залила краска смущения. — Запомни, я всегда буду на шаг впереди тебя.

Рядом со мной сидел мальчик… нет, юноша семнадцати лет. Высокий, худощавый, с выраженными скулами и черными волосами, обрамляющими узкое бледное лицо Он постоянно изгибал тонкие губы в хитрой усмешке. Небесно-голубые глаза скрывали нечто особенное, будто в них навсегда замерли солнечные блики. Белая рубашка, из-под которой торчали ключицы и тонкие руки, стала цвета сырой земли, заправленная в просторные штаны. Босые ноги были покрыты слоем пыли и грязи от бега. Единственное, что он никогда не снимал — это браслет на запястье, по цвету напоминавший шкуру змеи. Я бесчисленное количество раз пыталась разузнать, откуда он у него и для чего, но он лишь отводил взгляд и молчал.

Юношу нельзя было назвать богачом, но и не прозябал в нищете. Самое главное, что он стал для меня родным человеком, которому можно доверить все.

Ну, почти все.

Закатив глаза и нервно цокнув языком, я, что есть силы, ударила локтем парня в бок, и он наигранно согнулся пополам, задыхаясь. Удовлетворенная маленькой местью, я хотела встать, но он удержал меня за руку и мягко притянул к себе. От неожиданного приступа нежности мне стало неловко, но, чтобы не обидеть друга, я не стала спорить и покорно села, положив руки на колени. Спустя несколько минут я поняла, что пауза затянулась и решила сама начать разговор:

— О чем задумался? — немного повернув голову, я украдкой посмотрела ему в глаза.

— Я? — слегка удивленно спросил Уил, аккуратно поглаживая большим пальцем мою ладонь. Когда, казалось, ответа не последует, он тихо произнес: — Я задумался о том, как повезет тому человеку, которого ты сможешь полюбить.

Уил мягко приобнял меня за талию и выдохнул мне в ухо, по моей коже побежали приятные мурашки. В наших отношениях, дружбе и прикосновениях не было ничего интимного. Мы нашли друг в друге ту спокойную гавань, в которую всегда можно причалить в случае надвигающейся бури. Тот покой, защищенность и любовь, которые дарил мне Уил, хватало на нас двоих. А я так нуждалась в этом, потому что… я была другой. Сирена, совсем еще юная, лишь изредка требовала свободы, а в моменты буйств убаюкивалась сладким томным голосом Уила. Он — моя родственная душа, с которой я встретилась именно в тот момент, когда нуждалась в этом больше всего.

Я люблю его. Как брата. Как друга. Как товарища. Но как мужчину я никогда не смогу его полюбить. Не этого желает мое сердце. Не его.

Сколько человек должен вынести страданий, чтобы обрести счастье? Задумавшись, я не заметила, как Уил провел ладонью по моим волосам, словно зачерпнул пятерней расплавленное золото.

Я размышляла о своем, поэтому услышала лишь обрывок фразы:

— Если бы ты только могла сказать… дать ориентир… если бы я только мог все рассказать…если бы я не стал искать тебя, то все было бы по-другому…все должно быть не так…

Стараясь скрыть неловкость и утихомирить разволновавшуюся сирену, я обхватила его шею руками и притянула к себе, коснувшись губами его лба.

— Главное, не бросай и не предавай. Я не прощу подобное. Никогда.

Судьба будто услышала мой шепот и решила сыграть злую шутку.

На следующий день я побежала к Уилу и, громко постучав в дверь, смиренно ждала на пороге. Никто не открывал. Я занесла кулак для повторного стука, но дверь отварилась, и я увидела мать Уила, и хотела войти в дом, но внезапно остановилась. Глаза женщины опухли от слез, волосы цвета спелой ежевики, такие же, как у Уильяма, отливали на солнце красивым блеском. Карие миндалевидные глаза, заостренный нос и пухлые губы — эта женщина могла выйти замуж за любого мужчину, но после смерти мужа она целиком и полностью отдала себя любимому сыну.

Испуганно моргнув, я сглотнула ком в горле и тихо произнесла:

— Что случилось, миссис Грейн? — не в силах больше сдерживаться, я крепко ухватилась за руку женщины, которая уже содрогалась от горестных рыданий.

Неужели с Уилом что-то случилось?!

— Он… мой сын… он… — слезы душили женщину, не давая ей возможности ответить. Почувствовав тепло ладони на своей коже, она крепко сжала мою руку и, глубоко вздохнув, протянула мне маленький листок, на котором было написано прощальное послание.

«Ты должна меня понять. Не как мать, как женщина, как человек, когда-то любивший. Ты еще услышишь обо мне. Я обязательно к тебе вернусь, только дождись меня. Я люблю тебя. Я люблю свою Эмилию. Все, что я делал и делаю, — лишь для того, чтобы она полюбила меня, стала моей. Она сказала, что есть место, где Эмилия сможет меня полюбить. Мне нужно лишь найти его. Моих чувств хватит на двоих. Не лишай меня последней надежды, останавливая и разрушая все своей любовью, которую я никогда не заслужу».

Перечитывая эти строки в который раз, я, сама того не замечая, вцепилась ногтями в бумагу, готовая разорвать эту последнюю весточку. Я злились на не него, я злилась на себя, такую наивную и глупую, доверившись человеку, одержимому изысканно сотканной ложью, название которой — любовь.

Я в порыве гнева надорвала край, когда услышала рядом дикий вскрик.

— НЕТ!

Мать Уила вырвала прощальное письмо и, прижав дрожащими руками белый клочок к груди, мотнула головой в сторону двери.

— Уходи. И больше никогда не появляйся.

Я сделала неуверенный шаг назад, все еще ошарашенная колкими несправедливыми словами женщины. Дверь резко захлопнулась перед моим лицом, обдав порывом ветра, и у меня в груди в этот момент что-то щелкнуло. Я неслась обратно домой, к Генри, через лес, выпуская сирену на волю. Когда она вспарывала кроны деревьев заостренными когтями, я мысленно представляла, что это моя боль, жгучая, невыносимая, горькая, от которой нужно навсегда избавиться.

В тот день я потеряла родного человека, любовь и нежность женщины, которую могла смело назвать матерью… Они с такой легкостью отказались от меня, разрушив веру в том, что человек с лучшими побуждениями не может предать. Все те чувства, которые они питали ко мне, были фальшью, игрой, которую они мастерски вели, стараясь заманить меня в свои сети, чтобы потом растоптать мои чувства и вырвать эмоции с корнем из души. Возможно, они хотели, что я, ведомая человеческими пороками и страхами, стала другой: сильной, волевой. Любое желание ничто без действий, лишь наивные помысли. Стоило лишь одному вечеру внести ясность, как я изменилась — ненавистной к любым человеческим чувствам, лишенной сострадания и жалости. Единственное, что у меня было — это желание стать той, кем я поистине являюсь, не боясь осуждения.

Я навсегда стала другой.

Часть 1. Глава 9. Любая тайна, ложь и одержимость имеют драгоценное свойство- раскрываться.