Капкан на честного лоха - Андрей Троицкий

Скурив козью ножку, встал на карачки, полез в палатку, устроился на мягком брезентовом полу и тут же захрапел. За ним последовал Климов, занявший место посередине. В палатке было так же холодно, как на улице, но здесь не дул ветер, а сухой мох грел грудь и живот, как добрый ватный матрас. Урманцев залез в палатку последним, положил мешки вдоль ног, застегнул полог. Климов уже спал, чувствуя плечом тепло Цыганкова.

Сны Климова были неспокойными, он заново переживал страхи прошедшего дня и ночи. Он растерял всех спутников, заблудился в незнакомой местности, при переходе через болото провалился под лед и едва не погиб, в довершении всего потерял мешок с едой и остался без куска хлеба.

Климов проснулся оттого, что услышал завывания ветра, качающего палатку, а какую-то тихую возню, будто мыши скреблись над ухом. Наконец, звуки затихли. Климов сел, справа от него лежал на животе и посапывал Урманцев. Полог палатки расстегнут, а Цыганкова рядом нет.

И мешки исчезли. Климов толкнул в бок Урманцева. Тот, совершив секундный переход от сна к бодрствованию, сел, огляделся, за мгновение понял, что случилось. Выглянул наружу, перебирая коленями, выбрался из палатки, вскочил на ноги, озираясь бешеными глазами.

Судя по всему, Климов проснулся вовремя, Цыганков не ушел далеко.

– Стой, сука, – заорал Урманцев.

Климов откинул полог, он увидел, как Цыганков, набросив лямки мешков на плечи, шагал к дальним кустам. Услышав окрик Урманцева, парень бросил свою ношу на землю, повернулся на голос. Урманцев бросился к Цыганкову, но остановился, не добежав трех метров.

Цыганков выхватил из-за пазухи самодельный нож. Клинок длинный вырублен зубилом из совковой лопаты, заточен и закален. Чирикни таким по животу, кишки вывалятся. Рукоятка деревянная с упором для большого пальца. Цыганков держал нож прямым хватом, рассчитывая нанести удар противнику в нижнюю часть туловища, выше лобка.

Цыганков был ниже Урманцева ростом, не широк в кости. Однако он был довольно мускулист и молод, едва не в сыновья годился Урманцеву. Климов твердо решил, что перевес за Цыганковым, он кончит схватку парой ударов своего страшного самодельного ножа.

Климов, стоя на карачках, задрал голову кверху и замер на месте. Цыганков шагнул вперед, но Урманцев почему-то не отступил. Дистанция сократилась до трех шагов. До двух… Можно бить. Цыганков попытался совершить укол, но Урманцев легко ушел в сторону. Климов, стоя на карачках, пополз было к мужикам, но в нерешительности остановился на пол дороге.

Урманцев выставил вперед предплечья. Цыганков чуть нагнулся, выбросил руку с ножом, целя в живот. То ли Цыганков утомился больше остальных после ночного перехода, то ли окончательно не проснулся, но его действия оказались слишком плавными, медленными, а, главное, предсказуемыми.

Когда он начал новую атаку, Урманцев выставил левое предплечье навстречу удару, легко захватил голую руку противника, далеко вылезшую из рукава бушлата. Вывернул кисть наружу.

Нож вывалился из раскрытых пальцев. Цыганков выхватил руку, но остался без оружия.

– Падла, – прошипел Цыганков – Секель овечий.

Климов пришел в чувство. Он хотел подобрать нож с земли, забросить его в кусты или спрятать в кармане, но быстро понял, что к противникам, между которыми и лежал нож, близко не подступиться.

Тогда он встал на ноги, попытался зайти за спину Цыганкову. Климов решил сзади броситься на шею Цыганкова, повиснуть на спине, повалить. Но парень, уловил это движение и поймал Климова на встречном движении. Когда Климов бросился вперед, Цыганков выставил ногу и ловко лягнул его в пах. Климов отлетел в сторону, в глазах потемнело, в черном пространстве запрыгали звездочки. Он упал на колени, обхватив руками больное место.

Урманцев воспользовался моментом, сократив дистанцию, ударил Цыганкова кулаком в грудь, выбив из нутра странный пустой звук. Чтобы закрепить успех, прямой правой ногой хотел врезать в колено, сбить противника с ног, но Цыганков успел повернуться боком.

Острый рант сапога попал в голень, рассек кожу под брюками. Цыганков, зашипел, как сало на горячей сковородке, но устоял, не сдался. В ответ он поднял колено, выпрямил ногу и довольно чувствительно пнул Урманцева в бедро всей подошвой сапога. Урманцев, потеряв равновесие, качнулся.

Цыганков шагнул вперед без замаха врезал кулаком выше глаза, попав костяшками в бровь. Из рассечения брызнула кровь. Цыганков ударил слава, в скулу. Урманцев снова не успел уйти, попал на кулак. Голова мотнулась в сторону. Урманцев поднял предплечья, защищая лицо от ударов.

Климов, оставаясь стоять на коленях, открыл глаза.

Все, бой проигран, – решил он. Превозмогая боль, попытался подняться, чтобы повторить первую неудачную попытку. Но тут Цыганков совершил главную ошибку. Нагнулся, пытаясь схватить с земли выпавший нож. Урманцев со всего размаху ударил его носком сапога в левую сторону груди, под сердце. От удара шапка слетела с головы Цыганкова. Вскрикнув, он повалился на бок, перевернулся на спину.

И тут Урманцев прыгнул коленями ему на живот, прижал к земле. Один за другим занес кулаки и поочередно влепил их в лицо Цыганкова, вырубив его в четыре удара.

Глава шестая

Урманцев дышал тяжело, изо рта валил густой пар.

Он поднялся, стер ладонью кровь, сочившуюся из рассеченной брови, снова шагнул к Цыганкову. Отставил правую ногу назад. Минуту Урманцев стоял над поверженным противником, раздумывая, добить ли его ударом каблука в висок. Или подарить жизнь.

Урманцев вопросительно глянул на Климова.

– Ну, что скажешь?

– Нет, нет и нет.

– Что ж, пусть живет. Пока.

Урманцев отступил, подобрал с земли нож, сунул за пазуху. Климов встал на колени перед Цыганковым, потормошил его за плечо, похлопал ладонью по щекам. Тот продолжал лежать на спине, постанывая и пуская изо рта слюни. Климов пальцами поднял веки Цыганкова. Зрачки в глазницах закатились ко лбу, радужка глаз из голубой сделалась темно-серой.

– Кажется он в глубоком обмороке, – сказал Климов.

– Притворяется, гад, – отозвался Урманцев.

Он уже свернул палатку, засунул её в чехол, подошел к Цыганкову и ударил его носком сапога в плечо.

– Встаешь или мы идем дальше без тебя?

– Встаю.

Цыганков неожиданно ожил, сел, сплюнул кровью и по-детски захныкал. Под его левым глазом наливался багровый, как вареная свекла, бесформенный синяк.

– Вы меня чуть не убили… На вас, сволочей, моего отца тут нет. Знаете он у меня какой? Могучий человек. Кованую кочергу узлом заворачивает. А потом обратно разворачивает. Вам бы он кровь пустил изо всех дыр. Из промежности и ушей. Ничего, ещё познакомитесь. Будете у него землю жрать…

Урманцев забросил за плечи лямки мешка и пошел вперед, продираясь сквозь кусты. Климов поднял второй мешок.

Цыганков встал, ему досталось нести палатку в чехле, чтобы дорогой не смог своровать из мешка воблу или сухари. Климов замерз во сне и стал немного согреваться только когда прошли первый километр пути. Цыганков шел сзади, отстав на десять шагов, посылал проклятья и вслух вспоминал отца.

– Ничего, ещё познакомитесь с моим батей, – угрожал Цыганков, который своего отца не видел даже на фотографии. – Гробы заранее купите. Только я думаю, хоронить нечего будет кроме дерьма…

Климов брел, понурив голову. «Господи, когда же все это случилось?» – спрашивал он себя. Климов помнил все даты, очередность событий, приведших его и двух отпетых уголовников сюда, на окраину земли, в эту безысходность.

События, изломавшие судьбу Климова, начались теплым августовским вечером в одном из ресторанов гостиницы «Россия».

Из Тбилиси прилетел Тамаз Ашкинази, приятель Климова по институту, а ныне бизнесмен, сделавший большие деньги не перепродаже в Турцию российского мазута. Климов притащил в гостиницу Егора Островского, своего компаньона и совладельца фирмы «Тайси-плюс». То была заурядная встреча старых приятелей за бутылкой.

Рестораны в «России» так себе, не высший пилотаж. Кроме того, в зале не работал кондиционер, стояла жара, а сигаретный дым висел над столиками, как тот болотный туман. Но товарищи собрались не «Дон Периньон» пить, не кислородом дышать, просто потрепаться и глотнуть чего-нибудь покрепче. Из большого окна, возле которого стоял столик, можно было разглядеть набережную, грязно-зеленые воды Москвы реки, на другом берегу трубы тепловой станции, пускающие серый дым в раскаленное летнее небо.

Помнится, было весело.

Грузин Ашкинази, как всегда, рассказывал еврейские анекдоты. Островский в этот вечер тоже был в ударе, он травил байки из жизни, которые куда смешнее анекдотов. Климов ржал так, что тряслись стаканы на столе.

Когда на улице зажгли фонари, юмор стал доходить туго, Климов здорово осовел от жары и водки, пошел в туалет и умылся холодной водой. Когда вернулся, Островский подозвал официанта и отправил бутылку шампанского на соседний столик. Рядом сидели две девушки, симпатичные, свеженьки и счастливые, словно студентки, сдавшие вступительные экзамены.