Презумпция невиновности - Скотт Туроу

– Пришли результаты анализа пыли с пола, – говорит он наконец.

– Ну что там? Говори, не тяни за душу.

Лип дотошно пересказывает содержание заключения. На одежде и теле Каролины обнаружены мелкие ворсинки от ковра, которого нет в ее квартире. Ковер синтетический, его торговое название «Зорак V». Цвет модный – как у шотландского скотча. Где красили – установить невозможно.

Таких ковров промышленной и ручной выработки в домах и учреждениях округа Киндл может быть тысяч пятьдесят. Ни на пальцах, ни под ногтями Каролины не обнаружено ни обрывков волос, ни частиц кожи, что лишний раз подтверждает, что она, перед тем как ее связали, не сопротивлялась. Связана она была обычной бельевой веревкой, какую можно купить и в «Кеймарте», и в «Сирсе» и в «Уолгрине». Возле трупа был найден чужой волос. Установлено, что женский, и потому его посчитали несущественным обстоятельством.

– Не много же продвинулись с этим заключением, – говорю я.

– Нисколько мы не продвинулись, – вторит Лип. – Зато теперь точно знаем, что она не сопротивлялась.

– И все же я не думаю, что убийцей может быть человек, которого она знала. И вообще странное это происшествие. Словно какой-то психопат нагрянул к ней ночью…

– И пристукнул ее?

– Может, этот жеребец подумал, что пристукнул, и сам перепугался. Создается впечатление, что у нас объявился свой Джон Белуши, который просто заметает следы.

Я не люблю детективные фильмы, но даже мне не нужно объяснять, что Джон Белуши – это киноактер, играющий преступников.

Лип недоверчиво качает головой.

– Ишь куда хватил. Заключение патологоанатома не дает к этому оснований.

– И все-таки пусть Кумачаи еще раз посмотрит.

– Кстати, он звонил мне пару дней назад. Сказал, что получил результаты химического анализа. Никакой зацепки в них нет. Будешь там, взгляни сам. А я сегодня встречаюсь с миссис Крапотник. Хочу показать ей фотки.

Лип закрывает глаза, морщится – нелегко будет выдержать эту процедуру.

Вот мы и в центре города. Лип ловко находит свободное местечко на полицейской стоянке, и, пробираясь сквозь толпу, мы шагаем к зданию муниципалитета. Весна, как это часто бывает, быстро переходит в лето. В воздухе уже разливается пьянящий аромат цветущих кустов и деревьев. Погода позволяет дамам и девушкам перейти на летнюю форму одежды.

– Да, братец, – вырывается у меня, – уперлись мы с тобой в стену.

Лип издает какой-то нечленораздельный звук.

– Ты заключение о пальчиках получил? – спрашивает он.

– То-то я чувствую, что что-то забыл.

– Ну и балбес же ты! – в сердцах бросает Лип. – Эти зануды не торопятся. Я уже два раза спрашивал.

Я обещаю связаться со спецами по пальчикам сегодня или завтра.

Мы подходим к моему кабинету. Я прошу Евгению ни с кем меня не соединять, закрываю дверь и достаю из ящика «папку П.», которую дал мне Хорган.

В папке всего три документа: запись, подтверждающая, что дело заложено в память нашего компьютера, листок с заметками, сделанными рукой Каролины, и ксерокопия длинного письма. Ничто не указывало на то, что именно было получено – оригинал письма или копия. Письмо было аккуратно напечатано на пишущей машинке, но явно не профессиональной машинисткой: поля узкие и ни одного отступа. Автор письма, очевидно, умел пользоваться машинкой, но делал это нечасто.

Я перечитал письмо раз пять и снова вчитываюсь в листок за листком:

Уважаемый мистер Хорган!

Пишу вам потому, что много лет являюсь вашим почитателем. Я уверен, что вы не знаете, что заставило меня взяться за перо. Мне кажется, что вы хотели бы вникнуть в причины, заставившие меня обратиться к вам и предпринять что-либо. Вероятнее всего, вы ничего не смогли бы сделать, потому что все это случилось давно. Но я подумал, что вам все равно полезно это знать. Это произошло, когда вы были окружным прокурором и один ваш подчиненный брал, по моему мнению, взятки. Этим летом исполнилось девять лет, как был арестован один человек, назову его Ноуэлом. Ноуэл – это не настоящее имя, иначе вы решили бы самолично поговорить с ним о вещах, которые я сообщаю в этом письме, и тогда он подумал бы, что сдал его я, и рассчитался бы со мной. Я хорошо знаю этого человека и знаю, о чем говорю. Короче, Ноуэла арестовали. За что – не так уж важно, но он стыдился того, что сделал. Такой уж он человек. Он опасался, что если о его проступке узнают люди, с которыми он работает, они не захотят иметь с ним ничего общего. Даже самые близкие друзья. Ему назначили защитника, и тот убеждал его чистосердечно признаться в содеянном – мол, ему ничего страшного не грозит и никто не узнает. Но Ноуэл малость психованный, вот ему и втемяшилось в голову, что все равно все всё узнают. Потом он задумал откупиться. Сперва я подумал, что он шутит. Он был готов на все, но чтобы унизиться до подкупа – это на него не похоже. Вы бы сами поняли почему, если бы знали его. Но он гнул свое: надо откупиться. Обойдется ему это в полторы тысячи. Эта история хорошо мне известна – деньги дал ему я. Он запросто мог прокутить эти денежки, поэтому мне пришлось идти с ним. Мы дошли до Северного филиала на углу улиц Раньон и Сто одиннадцатой. Там нас встретила девушка-секретарша, которая, кажется, знала Ноуэла, и повела нас в кабинет прокурора. Как сейчас помню, на двери висела табличка с надписью крупными буквами: «Реймонд Хорган». Ноуэл велел подождать в коридоре. С перепугу я не стал возражать, и это было глупо с моей стороны. Ведь для того я и пошел с ним, чтобы посмотреть, как он будет отдавать деньги. Прождал я его в коридоре минут пять, не больше. Все пятнадцать сотенных он засунул в носок (я не шучу!) и, вернувшись, показал, что там ничего нет. Мне хотелось бежать оттуда куда глаза глядят, Ноуэл же был совершенно спокоен. Потом я спросил, как все было, но он не стал распространяться на эту тему – мол, это ради моего же блага.

Наверное, считал, что рано или поздно я забуду о долге и не потребую деньги назад. Правда, он тогда рассказал, что секретарша провела его в кабинет, усадила за стол и попросила немного подождать. Потом за его спиной появился какой-то мужчина и сказал, чтобы он, не оглядываясь, положил деньги в средний ящик стола и уходил. Ноуэл так и сделал. Через десять дней мой знакомый должен был предстать перед судом, и он опять начал психовать. Твердил, что его обманут, и вообще. Но когда мы пришли в суд, представитель обвинения объявил судье, что отзывает иск. Я старался вспомнить имя обвинителя, но не смог. Раза два спрашивал у Ноуэла, как зовут человека, которому он дал взятку, но тот отвечал, что это не мое дело. Потому я и пишу вам это письмо. Ноуэл не показывается вот уже два года. Честно говоря, это не самый дурной его поступок, но дача взятки – единственное, о чем я знаю достоверно. Я не собираюсь мстить Ноуэлу, но прокурор не должен был брать деньги, поэтому я решил написать вам, чтобы вы могли что-нибудь предпринять. Правда, два человека, которым я рассказал эту историю, не называя, конечно, никаких имен, считают, что вы ничего сделать не сможете, поскольку истек срок давности. Но ведь такие безобразия, наверное, происходят и сейчас. Хочется верить, что это не так. Я также надеюсь, что вы призовете Ноуэла к ответу, но не надо говорить, что узнали о случившемся от меня. Вас могли проинформировать другие люди. Когда будете беседовать с Ноуэлом, умоляю не показывать это письмо. Я ДОВЕРЯЮ ВАМ!

Такие письма приходят в прокуратуру пачками. Отвечать на них и беседовать с психически нездоровыми людьми поручено двум инвалидам. Корреспонденция, содержащая хоть какую-нибудь серьезную информацию, идет обычными каналами. Вероятно, и это письмо попало к кому-нибудь из прокуроров и от него к Реймонду. При всей наивности и забавных поворотах мысли в этом письме угадывалось что-то настоящее. Немудрено, что Реймонд не хотел, чтобы оно ходило по рукам в преддверии выборов. Нико был бы рад иметь сведения о нераскрытых преступлениях, совершенных в период руководящей работы Реймонда. По предположению автора письма, история с Ноуэлом – отнюдь не единичный случай. Короче говоря, налицо скандал: круговая порука взяточников в одном из филиалов городского суда.

Липранцер долго молчит, потом закуривает сигарету.

– Думаешь, бред? – спрашиваю я.

– Не-е, тут что-то есть. Может, не то, о чем пишет этот чудик, но все равно…

– Считаешь, стоит разобраться?

– Разобраться не повредит. Мы пока что не завалены уликами.

– Я тоже так думаю. Из записей Каролины следует, что этот Ноуэл и его дружок – гомосексуалисты. – Я снова просматриваю ее бумаги (она переписала номера нескольких параграфов из главы «Аморальное поведение» в Уголовном кодексе нашего штата). – Помнишь, примерно в то же время мы несколько раз прочесывали городской парк и пачками вылавливали педиков? Дела на них заводились в Северном филиале.